Рецензия на книгу Светланы Василенко «Дурочка». Москва, издательство Вагриус, 2000 г. Солнце не встает, не поднимается над горизонтом — оно рождается. И не какие-то могущественные языческие боги участвуют в этом действе-чуде, а самая обыкновенная русская баба. Даже и бабой-то ее назвать нельзя: возраст не позволяет, уж больно молода роженица. К тому же она, что называется, «неполноценна»: немая и какая-то приглуповатая. Одним словом — дурочка. Но тем не менее Ганна-Надежда-Дурочка выродила... Впрочем, обратимся за помощью к первоисточнику, ибо пересказ всегда искажает зерно, суть: «...Надька взлетала все выше и выше. Ее уже не стало видно. А через несколько минут показалось солнце. Оно рождалось на наших глазах на краю земли и неба, огромное красное солнце, всё испачканное в Надькиной крови. Надька рожала солнце. Оно поднималось и поднималось и вдруг, просияв, показало себя всё. Солнце было совсем другое, чем прежде. Это было новое солнце. Солнце лежало в небе, словно младенец в пеленках, и глядело на новый простирающийся перед ним мир». Фантазия, физиология, романтика, сентиментальность, жесткость, доходящая порой до жестокости, отчаяние, безысходность, но и смутное ожидание чего-то лучшего и всевековечное мироверие — странный и притягательный сплав. Вот одна из главных и основополагающих особинок прозы Светланы Василенко. Все, без исключения, отклики-рецензии на её творчество волей-неволей имели в подтексте удивление и растерянность. «Виновата» в этой критической оторопи проза Светланы Владимировны. Выступая под знаменами «Новых амазонок», штурмуя высоты литературы при помощи грозного оружия «женского почерка», Василенко смогла вырваться в то редко достигаемое пространство, где нет ни «женской», ни «мужской» прозы, а есть одно-единственное понятие: Художник. Василенко — художник, вот откуда необходимо «плясать». Она имеет свой стиль, образность, словарный запас, токи эмоциональной памяти, свою потаённую творческую кладовую. Я не думаю, что каким-нибудь образом оскорблю Светлану, если скажу, что она много взяла от американской прозы и продуктивно-плодотворно претворила формальные новации через свою индивидуальность. Хемингуэй, Фолкнер, Томас Вулф, Фицджеральд. Приплюсуем сюда, конечно же, Джойса, Пруста и Кафку. Разве можно обойтись без старой, но и неувядаемой Европы-матушки?! Но прямых аналогий искать, разумеется, не надо. Светлана исключительно самостоятельна, самодостаточна в своём творчестве. Если у Фолкнера в романе «Шум и ярость» первая часть рассказывается от лица идиота Бенджи, то это не значит, что образ Ганны-Надежды-Дурочки Василенко скалькировала. Она поступила так же безоглядно смело, как Фолкнер-художник. Американского прозаика привлекала идея абсолютной, «слепой и сосредоточенной на себе невинности ребенка», которой может обладать только идиот (о, вечный и неиссякаемый Федор Михайлович Достоевский!) — «человек, знающий, что происходит, но не понимающий, почему». У Светы же Василенко Дурочка не часть архитектоники романа, Ганна-Надежда — это ось, вокруг которой вертится изысканная и причудливая композиция произведения. Роман-житие, многослойный и прихотливо перебивчивый во времени, умещается в 120 страниц! Через трагически-светлую личность Дурочки Василенко смогла отобразить, пусть и в одной какой-то ипостаси, жизнь целого государства. Сама Светлана среди любимых писателей называет Белля, Гамсуна и Томаса Манна. Хорошая компания, хорошие учителя. Я же намеренно не называю родных, отечественных, русских писателей-учителей Светланы. Это совсем необязательно, потому что сама она — пронзительно русский Художник. Но если европейские и заокеанские писатели много и полезно учились у русской классики, то это несомненный плюс Василенко, что она, в свою очередь, взяла много положительных уроков у зарубежной «большой» литературы. Мне кажется, что из этих авангардистских источников у Светланы абсолютное владение художественным временем, тонкое чувство ритма в перебивке композиции, мгновенное, но органичное всегда и везде в повествовании чутьё в смене общего плана, ракурса. Не знаю, изучала ли она подробно и тщательно философию Анри Бергсона, но его «длительность и одновременность», его субъективное, психологическое понятие времени изысканно, тонко и плавно разлито в прозе Василенко. Время в разные периоды жизни воспринимается Светланой по-разному. Главное, что воссоздаёт она как художник, — это неделимость и целостность времени. Прошлое и настоящее постоянно взаимопроникают, обогащая состояние сознания, разнообразя восприятие, постоянно меняя одни творческие формы и творя новые. Самое важное, на мой взгляд, что присуще прозе Василенко, — все эти философско-интеллектуальные изыски умело растворены в ткани текста. Её текст просто-напросто «читабелен», интересен, он мастерски офольклорен, «обиблен», омифотворён. Её проза, повторюсь, очень русская, хотя и весьма современна. Да, что ещё очень важно: повествование Светланы воинственно и напористо восстаёт против московско-столичного, партийно-номенклатурного взгляда на послевоенный период нашей истории. «Советскости» в официозном его понимании у Василенко нет как нет, а если и мелькнёт нечто подобное, то как удобная плоскость отталкивания, чтобы еще яростней и неуклонней ринуться в сторону библейскую, духовную, глубинно-народную, чудом сохранённую на инстинктивном уровне, на последнем рубеже подсознания. То есть Светлана постоянно ведёт читателя через все материально-атеистические ужасы и наросты туда, где церковь, где колокольный звон, престольный праздник, юродивые, исповедь, покаяние, слёзы прощания и прощения... Где высокий душевный накал духовной атмосферы... В которой, может быть, рассосется «ген смерти»... В которой, надо же, иногда обыкновенное закалывание «хрюши» становится сродни бессмысленному и жестокому убийству... В которой суслик, его мохнатое тельце, приравнивается к судьбе Джордано Бруно... Где Вера, Надежда, Любовь... Где Творчество и Вдохновение... И где всё это ярко освещено вновь нарождающимся Солнцем...
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления
информации (Modify date): 24.08.01 17:34