Эдгар Михаила Янушкевича — бездушный солдафон, истязающий своих близких, циничный и пошлый самодур, порой карикатурный в своём предсмертном кривлянии, неспособный сходиться с людьми и не желающий этого. Таким он предстаёт на протяжении почти всего спектакля, примечательно меняясь к финалу. Он попрекает Курта тем, что тот сосватал ему Алис и бросил своё потомство; в действительности этот брак был свободным решением, а к отчуждению детей Курта при разводе приложил руку сам Эдгар. Неприглядный человечишко, угловато танцующий свою «пляску смерти», он долгое время не вызывает никаких симпатий. Скорее бы, в самом деле, помер, да что-то никак не помирает.
Не слишком симпатична и Алис Елены Козельковой. Она несчастлива и затравлена, но ей недостаёт теплоты, мягкости, искренности. Сценические страсти из её прошлого, воспоминания о роли Офелии нелепы на фоне убогого, бездуховного существования. В разговорах с братом Алис бывает грустна и сентиментальна — отчасти под его влиянием; в перепалках с мужем это злобное, вздорное, мелочное существо. Она откровенно жаждет его смерти, хотя загадка небытия пугает и её. Подлость Эдгара становится демонстративно чрезмерной: он заявляет, что проживёт ещё долго, намерен развестись с Алис и вновь жениться, что дочь заодно с ним и его попытка убить Алис останется недоказуемой, что сын Курта будет служить под его началом. Эдгар разрывает своё завещание в мелкие клочья и осыпает ими, словно белыми лепестками, Алис и Курта. Эти поступки рождают противодействие. Курт, упорно жалеющий мужа и жену, мучительно созревает для борьбы с Эдгаром, но плести козни не хочет. Зато Алис раскрывается во всём блеске мерзости. Её униженность, растоптанное достоинство вызывают сочувствие, но она убивает его. Алис делается жестокой, эгоистичной, торжествующе безоглядной. Она доносит на мужа, мечтая сгноить его в тюрьме. Она пытается сделать своим любовником Курта — и действительно пробуждает в нём животную страсть, однако тут же безмерно унижает его, почти буквально топчет ногами, словно вымещая на нём многолетние обиды, а он бессильно и обречённо приникает к полу. В брошенной жене обнаруживается женщина — обаятельная, соблазнительная, с величавой плавностью в движениях и речах. Кокетливые шляпки и боа из перьев подчёркивают эту вызывающую женственность. Кстати, готовность Курта к любовной интриге выражается в том, что он снимает пиджак. Многие режиссёры, думаю, сделали бы эту сцену броско сексуальной. Вызвав Курта на доверительный разговор, Эдгар сообщает ему, что слова о долгой жизни, о разводе, о сговоре с дочерью, о сыне Курта были лишь провокационной ложью, которая, как видим, себя оправдала. Эдгар превращается в опустошённого человека, истерзанного ненавистью жены, близкого к гибели. Это, однако, вдруг делает его простым и достойным сострадания. Он говорит, что столкнул Алис в море не из злобы, не из желания убить, а по какому-то непонятному внутреннему побуждению. На сцене два несчастных человека; оба жертвы, разбившиеся на рифах жизни. Курт по-прежнему способен сочувствовать и прощать. Они становятся друзьями, пожимают друг другу руки. Алис потеряла союзника. Курт с отвращением вручает ей её «оружие» — чёрный зонтик и уходит, задержав на супружеской чете горестный взгляд. Роль Курта, пожалуй, наиболее сложная в спектакле. Играть гротескную мерзость и озлобленное унижение легче, чем доброту, порядочность, искреннее сопереживание — без слащавости, ханжества, фальши, клоунады. В этой роли раскрывается лирическое дарование Виктора Авилова. Он покоряет естественным рисунком роли, мягкостью, задушевностью. При встрече с Алис Курт опять вспоминает диалог из «Гамлета» — «Можно к вам на колени?», — и в самом деле кладёт голову на колени сестре нежным, беззащитным движением. Вновь слыша этот текст в устах артиста, нельзя не задуматься о Гамлете — одной из лучших его ролей. (С Гамлетом критики связывали даже его Актёра в горьковском «На дне».) Разумеется, Курт — не Гамлет, он неспособен мстить, подстраивать «мышеловки», он не победил в схватке и даже не помирил супругов, но в нём есть раненая человечность принца Датского, его неуспокоенная мысль. Касаясь философских вопросов, прежде всего жизни и смерти, Курт возвышенно строг, тогда как Эдгар видит всё проще и приземлённее. Присутствие Курта очеловечивает и облагораживает эксцентричные образы Алис и Эдгара. Лиризм и философичность придают глубину этому характеру. Слова о страсти, которую вызвала в нём Алис, актёр произносит на тонкой грани патетики и пародии, которая зовётся иронией. Если припомнить богатый «послужной список» Авилова, можно отыскать неожиданную параллель — Беранже в «Носорогах» Э. Ионеско. Человек, просто человек в окружении тех, кто это качество утрачивает. Алис и Эдгар ещё сохранили искорки человечности, но они погребены под пеплом несбывшихся надежд, перегоревших в огне ненависти. Супруги остаются вдвоём, как было и в начале пьесы. Эдгар открывает свою провокацию, донос Алис оказывается неудачным, честь семьи спасена. Два немолодых усталых человека собираются праздновать серебряную свадьбу, разливают по бокалам шампанское, чтобы выпить, очевидно, за неблагополучную свою судьбу — или за способность как-то держаться в жизненном шторме? У них уже не осталось ничего, кроме них самих... Сценография спектакля (Игорь Капитанов) напоминает о том, что действие происходит на острове среди моря, и о жизненном плавании персонажей. Корабельные снасти, причальные тумбы, рассыпанные по авансцене морские раковины. Причудливая плетёная загородка, за которой, опутанный кознями, бродит Курт. Мебель, очертания которой словно приглушены пылью и паутиной. Корабль в неспокойном море — и затхлый, несмотря на морские ветра, мир семьи. В музыкальном оформлении (Павел Романов) звучат редкие произведения, связанные с текстом пьесы (например, «Марш бояр» Ю. Хальварсена). Музыка создаёт органичный фон, гротескно-будоражащий или лирически проникновенный. Люди бьются в жизненных тисках, теряя и сохраняя человеческое в себе. За столетие жизнь не стала легче, и человеческая природа мало меняется. Счастье эфемерно, но есть положительные ценности, на которые можно опираться: добро, сочувствие, взаимопонимание. Их противоположности — зло, чёрствость, отчуждённость — разрушительны, они уродуют недолгое и несовершенное существование человека в земном мире. Даже зайдя далеко, можно опомниться. Вот мысли, возникшие в связи со спектаклем «Пляска смерти», спектаклем, без сомнения, интересном если не самой широкой публике, то, по крайней мере, публике вдумчивой.[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Театр"]
Дата обновления информации (Modify
date): 21.08.03 15:48