Проза
Армении
Микаэл Абаджанц
Диван
История
эта о том, как я выбросил на свалку старый диван, а
он вдруг возьми да и вернись ко мне. Удивительная
история. Вернулся сам, без помощи грузчиков.
Преданность поразительная. И мне было бы и самому
смешно, если бы за всем этим не стояла традегия
всей моей жизни. Да и смех тут плохой. И далёк он
от истинного веселья, как нервический хохот. А
потому в этой почти анекдотической истории мне
видится больше смысла, чем юмора.
А началась
она в те мои годы, когда другие подростки
начинают всерьёз интересоваться
противоположным полом. Мои сверстники толпами
ходили за какой-нибудь парой неразлучных
подружек и кричали им вслед ломающимися
голосами. Я же был склонен к уединению. Я никогда
не рвал глотку и не разбивал кулаки в кровь о зубы
других мальчишек. Мне это было ни к чему. У меня
было чудо из чудес — диван. Только я на него
ложился, как самые красивые и строптивые
девчонки делались со мною ласковы и выбивались
из сил, чтобы мне угодить. На этом диване
реальность сливалась с вымыслом. И вымысел
подчас не уступал самой лучшей действительности.
Вот её лицо. Ямочки на щеках. Светло-серые глаза.
Тёмный, завитый на бигуди, струящийся по нежной
щеке локон. Локон подрагивает от каждого шага.
Подрагивают ноги в белых ученических чулках, и
только оформившаяся грудь тоже подрагивает под
белым фартуком. Локон можно в мгновение ока из
чёрного сделать золотым. Бесцветные губы можно
накрасить алым. Нет, чёрным. Нет, розовым. Можно
стянуть белые с ног чулки и натянуть другие,
чёрные. Можно всё, что угодно...
Грёзы
приходили ко мне перед самым сном. А диван был
старый, с пружинной обивкой, кожаный. Он и пах
кожей. Кожа была бурая, тёмная от времени. Пружины
скрипели от каждого движения. И мне отчего-то под
белым одеялом думалось, что это диван нагоняет на
меня такие дивные грёзы.
Шли годы.
Грёзы мои принимали всё более утончённые формы.
Мне уже не снились мои школьные и институтские
подружки. Фантазия моя облачала меня в
падишахские одежды в арабском замке, где-нибудь в
Марокко. Белокожие наложницы, покачивая толстыми
бёдрами, ублажали меня под стрельчатыми сводами.
В высокие окна врывался шум атлантического
прибоя, заглушая сладострастные стоны моих
поклонниц, и отсвет золотого неба соперничал с
золотом парчи и шелков, что я им дарил. Я выпускал
дымные кольца фимиама, сливавшиеся с дымом
испанской кисеи, и засыпал...
Или я был
скифом в рогатом шлеме, и под сенью тёмного
хвойного леса поджидал свою молодую
голубоглазую любовницу. Она заглядывала в мои
сонные глаза, шептала страстно слова любви. Потом
всё мешалось в какой-то дикой ворожбе. Опавшие
сосновые иглы подо мной от страсти начинали
дымиться и я засыпал...
Или я ждал
между пальмами принцессу Масаи, вглядываясь в
закат на берегу Индийского океана. Какой
прекрасной она была на тёмно-бордовом фоне
исчезающего солнца. Я вслушивался в её
непонятную речь. Разглядывал с нею диковинные
раковины, вынесенные волнами на жёлтый пляж.
Потом я вглядывался в жёлтые чужие звёзды и
сливался с её чернотою в неукротимой страсти и
засыпал...
Кому были
нужны живые, прыщавые девицы. Я не обращал на них
внимания. Я был выше их. Я был недоступен.
И всё-таки
я женился. Даже не заметил как. Женился поздно, на
хорошей и скромной девушке. Диван, вконец
обветшавший, я вынес на свалку и заменил его
двуспальной кроватью. Странные грёзы исчезли
вместе с диваном из моей жизни. Жизнь моя потекла
тихо и серо. Казалось, за окном все время льёт
дождь, и по чистому стеклу то и дело катятся
чьи-то слёзы. Жену я любил, но и почти не замечал. И
не то, чтобы мне с женой не о чём было поговорить
или чем поделиться. Просто она была слишком уж
тихой и смотрела, когда была свободна, куда-то в
светлеющую даль, поверх искрящихся верхушек
тополей и красных унылых и мокрых жестяных
ереванских крыш. Жена в моей жизни стала чем-то
обычным, вроде мебели. Иногда, лёжа с ней в
постели, мне всё же хотелось думать, будто я в
арабском замке с наложницами, на берегу океана,
или что рядом лежит не моя жена, а чернокожая
принцесса. Но сама мысль об этом казалась теперь
глупой и пошлой. И я загрустил. Мне чего-то не
хватило. Не стало в моей жизни чего-то. Серая и
однообразная, она тянула ко мне свои белые руки и
медленно умерщвляла. Дешёвые сигареты, жёлтое
пиво, вялые поцелуи, тускнеющая и покрывающаяся
морщинами кожа нагоняли такую смертельную тоску,
что хотелось кричать и звать во всю мочь кого-то
или что-то, кто мог бы раскрасить всё это в
какие-нибудь другие, более жизнерадостные цвета.
Увы...
Но однажды
зазвонил телефон. Мне не ответили. Наверное,
ошиблись. Я положил трубку, но телефон зазвонил
снова. И снова на том конце упорно молчали. Мой
покой был потревожен. Какая-то сладкая мысль
закралась в мою душу, что будто кто-то по мне
томится. Ведь мне было только за тридцать. И
женщины и девушки ещё обращали на меня внимание и
отношения у нас порой складывались весьма
неплохие. Прежде всего я подумал о моих прежних
школьных и институтских подружках. Таковые были.
Но все они были уже замужем, и звонить им не было
никакого резона. Потом я подумал о девицах с
работы, но у одной был громадный кривой нос, и
потому мысль о ней исчезла как-то сама собой, а
другая флиртовала с тем юнцом со второго этажа.
Одним словом, звонить мне было некому, разве что
принцессе Масаи...
Жена
перестала смотреть вдаль и взглянула на меня
как-то странно, словно прочитала мои тайные
мысли. И я подумал, что она так и состарится у
окна. В волосах её прибавятся серебряные нити, а
она так и будет всё смотреть и смотреть на меня,
пока я не умру. И я понял, что не могу я с ней. Ну не
люблю я её. Что противна она мне, как противна
серость этой реальной жизни. Так бы и снёс я её на
ту помойку, куда снёс когда-то свой старый диван.
Странное
выражение появилось на её лице. Выражение не то
страха, не то брезгливости. Она уже что-то
понимала. Потянулась за чёрным непромокаемым
плащом, медленно взяла сумочку, перекинула её
через плечо. Она собиралась от меня уйти. А я всё
вслушивался в телефонную трубку и мне казалось,
что там что-то не то скрипит, не то там тяжко и
страстно раздувается кожаный лемех. И в мою душу
тоже стал заползать страх. Но я сам хотел, чтобы
мне позвонили, чтобы избавили от рутины и
однообразного присутствия жены, чтобы яркая,
никогда так и не испытанная, настоящая любовь всё
же вошла в мою жизнь...
И тут зазвонили в
дверь. Жена испугалась. Лицо её побелело. Она в
растерянности провела длинными пальцами по
волосам. И я впервые увидел, что черты её были
тонкие и гордые. Я раньше не замечал, что она
красива! Снова позвонили и в дверь одновременно
сильно ударили. Она пришла в себя и пошла в
коридор открывать. Потом, кажется, она страшно
закричала. В этом крике было отчаяние. Я вышел из
оцепенения и выбежал в коридор. То, что я увидел,
плохо поддаётся описанию. Один створ двери на
тонкой цепочке судорожно пульсировал от сильных
и частых ударов. Цепь на двери высоко подлетала. А
в щель между дверьми толкалось что-то огромное
грязно-бурое, всё в странных клубах не то дыма, не
то пара. Потом цепь не выдержала, дверь с треском
распахнулась, одну створку вышибло и в коридор
весь в облаке грёз ввалился мой старый диван.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Армения"]
Дата обновления информации (Modify date): 05.10.03 14:15