Май 2001
* * *Однажды я сошёл на полустанке.Ростиславу Рыбакову
Название запомнил — Карамыш.
Осенний ветер теребил останки
покрытых дранкой, чуть покатых крыш.
И ветром тем, к себе его приблизив,
в лес опустелый был я приведён.
Там, словно рыба в чешуе из листьев,
земля лежала — вспорота дождём.
И вздрогнул я. Какая это низость,
что смертен я, что жизни нет иной,
и эта холодящая осклизлость —
наступит срок — сомкнётся надо мной!
И тишина. И омертвенье тканей.
Распад меня. Но отчего же смерть
не только страх, а боль, воспоминанье
того, что было и что будет впредь?
Воспрянут травы. В рост пойдут деревья.
Придёт пора густых холодных рос.
Потом зима... Ведётся так издревле.
Но я не верю в ложь метаморфоз!
О, до чего же праздная идея,
её принять я сердцем не готов,
что становлюсь я, в смерти холодея,
лазурной каплей в ливне из цветов.
А на земле размокшей и над нею
резвился ветер, сотрясая глушь.
Сужались, от испуга стекленея,
зрачки лесных залубеневших луж.
Казалось, дождь шёл надо всей Сибирью,
и ощутил я смертный свой удел.
А воздух, отягчённый этой сырью,
клубился вниз и хлопьями густел.
Безумие
Я, потерявший чувство бытия
по прихоти капризного уродца,
наверно, впрямь — порожняя бадья,
висящая под воротом колодца. Цепь загремит, как среди неба гром,
срываясь вниз — туда, где ночь сырая.
Я заскольжу, дрожа и замирая,
по вертикали и, столкнувшись с дном, почувствую, как дышит зазеркалье,
как от него исходит холодок...
И тут же звёздный и чужой поток
меня затянет в потайные дали. Там — низость человеческой орды,
среди которой совесть одиночек,
как рябь на глади дремлющей воды,
как зыбь песков, — тут виден Божий почерк! Но эта пестрядь знаков не к тому,
чтоб устрашать масштабами иного,
а для того, чтобы, войдя во тьму,
найти в ней отзвук бытия земного.
* * ** * *
Стоят предметы неподвижно,
приземисты и тяжелы.
И тишину, как сок, я выжму
из прелой мякоти жары.
Дойдя до сокровенной сути,
где чудеса разрешены,
смогу я сохранить в сосуде
густые капли тишины.
Чтоб осенью и даже после,
когда ветра своё возьмут,
открыть среди разноголосья
покрытый плесенью сосуд.
И слабым быть, и виноватым,
и выпить всё, себя кляня.
И станут эти капли ядом,
а может быть, спасут меня.
ИстинаОна возникнет из низов,Вадиму Кирсанову
из-под пластов помойной дряни,
опять откликнется на зов
людей, которые заране
представить даже не могли,
какая в ней таится сила.
Она крутой замес смесила:
из праха мёртвых и земли.
И вот когда наступит срок
и Трубный Глас дойдёт до слуха,
она, дитя любви и духа,
всех нас, кто смирен и убог,
введёт в Божественный чертог,
в котором камень мягче пуха.1 декабря 1997
* * *
Теперь меня на свете нет.
Во мрак сошедши чёрный,
я возродился как поэт
и умер как учёный.
Не отличаясь прямотой,
я не петлял, как заяц.
И прожил жизнь не как святой,
но и не как мерзавец.
* * ** * *Елене БлаватскойПо лунному лучу, как по канату,
ходила ты, раскачиваясь. Вниз
смотреть боялась. Над тобой навис
безмерный Космос, как бумага, мятый.
Исподтишка из-за земных кулис
я наблюдал за звёздной эскападой.
В сравненье с тьмой ты представлялась из
папье-маше — ожившая монада...Когда-нибудь и ты получишь приз
от Всеблагого — ощущенье ада!
Ю.А. Сенкевичу Нелепый и ужасный сон
* * *
Мне б жить вчера и быть восточным ханом,Мурату Ауэзову
сидеть в шатре, брать женщин, пить кумыс.
И медленно, как ветер над барханом,
песок времён передвигала б мысль.
Дхармсала*Анатолию ВайнштейнуТы здесь не страж, ты здесь привратник,
ты здесь как мальчик для битья,
где дух сермяжный, как стервятник,
кружит в теснинах бытия,
над тишиной, над звучным громом,
над ветром, гнущим вниз траву,
то падая застылым комом,
то вновь взывая в синеву.
Кружит над низкорослым лесом,
над окоёмом испитым,
над миром зыбким и белёсым,
как уходящий в небо дым.
В провалах знанья и незнанья
и в одиночестве пещер
ты ждёшь, надломленный, свиданья
с реальностью нездешних сфер,
как с милой девочкой из детства,
с её телесной простотой.
И это будет цель и средство,
и век очнётся золотой
от сна тяжёлого, в котором
вдруг пронесётся чей-то вздох
по гулкодлинным коридорам
совсем безрадостных эпох.* Дхармсала — нынешняя резиденция Далай-ламы в Северной Индии.
* * *Ом
Как я люблю сидеть у водопада!
Совсем один — и никого вокруг...
Когда воды гремящая громада
вдруг истончилась в первозданный звук.
* * *
Когда душа мертва, а ты ещё не мёртв,
Но жизнь уже над бездною повисла,
к чему тебе понять, как горек мёд
и сладки слёзы?..
В этом нету смысла!
Поэтапная реабилитация
Выпускали...
Выпускали стрекоз...
Выпускали стрекоз на мороз.
* * *
Ты — речь невнятная и вражья.
Ты — как китайская стена.
Ты — власть тяжёлая, монаршья,
которая упразднена. Ты — жажда вечная отмщенья,
но жертвуешь собой опять.
Ты — многоводное теченье,
оно не повернётся вспять. Ты — вожделенья повитуха.
Ты — майя, дымка, пелена...
И плоть теряет твёрдость духа,
тобой напившись допьяна. То близко ты и вдруг далёко.
Что ты ни делаешь — игра.
Ты — невидальщин подоплёка,
и сходится с горой гора. Ты — дерево, в котором время
являет звёздное лицо.
И воплощается старенье
опять в годичное кольцо.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify
date): 05.12.03 19:57