Вера Семёновна Звонарёва, одна из старейших машинисток ВТО (сама — как талисман, реликвия того, ещё не сгоревшего здания на ул. Горького), в тот день была щедра на новые пьесы и снабдила меня горой опусов признанных и непризнанных авторов. Дала «на прочитку», здесь же на этаже, где располагалось машбюро. Я устроилась на широком старинном диване, жаждущая найти и открыть нечто «этакое».

За высокой двустворчатой дверью в зал едва был слышен ропот голосов, шло какое-то совещание. В те годы страсть как любили посовещаться, поразбираться с деятелями культуры, а потом громить, запрещать, «не пущать»... Дверь тихонько отворилась и закрылась. Кто вышел, я не заметила, мешала высокая кипа пьес на столе.

— А вот и новая завлиточка! — раздался чей-то приятный голос. Того, кто произнёс эти слова, за стопкой пьес на столе не было видно. Я выглянула из-за бумажной горки и увидела перед собой небольшого пожилого человечка, приветливо мне улыбающегося.

— Здравствуйте, я Вас ещё не знаю, Вы — новенькая? Откуда? Что читаете? Что понравилось? — он быстро перебирал пьесы, раскладывая их на две неравные стопки.

— Вот эти читайте, — показал он на меньшую стопку, — на это стоит тратить время, хотя не все удастся протащить через репертуарную комиссию. А эти — не читайте, макулатура!

Я представилась. Он бережно и по-доброму пожал мне руку, а затем, улыбаясь, сказал: — А я — Эмиль Брагинский, слышали про такого?

От изумления я потеряла дар речи.

— Люблю знакомиться с новенькими! Стареньких я уже всех знаю. Расскажите мне о себе, о своём городе, о театре. Вы у Юры Чернышова — это хороший режиссёр, я его знаю...

Как-то незаметно моё удивление и робость перед «великим» Брагинским прошли, и мы разговорились, как старые добрые знакомые.

— Всё, пора мне туда возвращаться, а то подумают, что сбежал... — прервал нашу беседу Брагинский и снова пожал мне руку. — Но на прощанье скажите номер телефона и ваш адрес, я запишу!

Я чётко назвала адрес и телефон, Эмиль Вениаминович повторил и мигом исчез. «Странно, — подумала я, — спросил, а не записал? Старый, наверное, забывает...»

Брагинский был прав, те пьесы которые он отрекомендовал, оказались очень интересными.

Года через три я снова сидела на том же диване и вычитывала очередную гору пьес, уже для другого режиссёра и для другого театра. И вновь как по волшебству возник Брагинский, заметно поседевший и ставший как будто ещё меньше.

— Здравствуйте, Галя Бардюкова, Калинградский театр драмы, адрес... телефон... — он не ошибся ни в единой цифре, назвал номер, который я уже начала забывать.

— Здравствуйте, Эмиль Вениаминович! Только я уже в другом городе и в другом театре...

— Тогда я перепишу Вас на новый адрес и запишу новый телефон!

— Но Вы же тогда ничего не записывали?

— А моя записная книжка здесь, — он постучал по седой голове. — Я здесь держу все адреса, все телефоны. Даже московские номера моих друзей довоенной поры. И если нужно, то «переписываю» на новые. Вот встретимся годика через два — опять меня проверите...

— К сожалению, Эмиль Вениаминович, в том театре, где я сейчас работаю, в кабинете завлита телефона нет.

— Это неправильно! Вернётесь в Рязань, скажите Вашему директору, что, если у завлита нет телефона, значит такого театра просто не существует! Так и скажите! Очень жаль, я бы переписал Ваш телефон, а годика через два Вы бы опять удивились... А Вам спасибо, что ни разу не перепутали моё отчество. Кажется, оно простое, но все путают. До встречи!.. — и исчез так же быстро, как и появился.

Телефон в литчасти поставили через год, но в «Записную книжку» Эмиля Вениаминовича Брагинского этот номер не попал. Не стало его, пропала и эта удивительная книжка.