Весенние трели
На рассвете пели дрозды. Хотя утра всё ещё были холодными, она слышала, как они соревнуются в пении. Она представляла, как птицы прыгают с ветки на ветку — их щебетанье было весёлым и шутливым, они без устали заливались трелями.
На шкафу против кровати висело балетное платье, под ним стояли балетные туфли. Сегодня предстоит последняя репетиция. Лучи солнца, отражаясь от стёкол противоположной высотки, достигали кухни, где — она знала — мама готовила кофе. Она полюбовалась ярко-голубым небом. Болело под мышками — это было очень неприятно, но ничего не поделаешь, такое уж па: поворот и высокий прыжок, в котором надо удержаться как можно дольше; говорят, впечатление фантастическое — словно бабочка в полёте...
Ну и пусть болит... Сегодня она подложит туда куски ваты и крест-накрест укрепит их пластырем. Бабушке якобы подкладывают бумажную вату или памперсы — ведь пока медсестра успевает принести судно, всякий раз случается конфуз. Сегодня бабушка вернётся домой. Жаль, что она не сможет пойти на её выступление. В последнее своё посещение она сказала бабушке:
— Знаешь, я буду танцевать сцену из фильма «Огни рампы». Ты помнишь этот фильм с Чарли Чаплиным? — Говорила она громко: бабушка недослышивала.
— А как же! «Огни рампы»... ну конечно, помню... — улыбалась старушка, ласково кивая головой.
— Я танцую девушку с розой. У меня тоже белое тюлевое платье, с такущей широченной юбкой!
— Замечательно! — сказала старушка, любуясь внучкой. — Ты очень подходишь к этой роли. — Она окинула девушку острым взглядом, но ничего не сказала, так как была ко всем своим чадам очень строга и редко когда кого-нибудь хвалила. Знала: спесь к добру не ведёт. На девичьем лице она видела совершенную гармонию красок. Да, надо будет ещё раз попробовать нарисовать её, эту прелесть, эту воплощённую свежесть. Как только вернётся домой, поставит мольберт, возьмёт палитру и усадит внучку перед собой. Это имеет смысл. Она должна ещё раз попробовать...
Девушка, глядя на бабушку, заметила, как поблёскивает расширенный зрачок в левом глазу. Видит ли она меня? — подумала девушка.
— Мне так нравится танцевать эту роль, — снова сказала она старушке.
— Конечно, я могу себе это представить. — Старушка перестала изучающе оглядывать внучку и доверительно наклонилась к ней. — Расскажу тебе кое-что, — сказала она, взяв её за руку.
Девушка уже по выражению бабушкиного лица знала, что последует дальше:
— Когда мне было шестнадцать, в школе у нас был торжественный вечер, и выступать на нём выбрали меня — я хорошо декламировала. Надо было читать стихотворение и при этом танцевать. Я должна была выбежать на сцену... выбежать-то я выбежала, да сразу вдруг как вкопанная и остановилась, вымолвила первую фразу точно во сне — донеслась она до меня как бы издалека. Потом мне говорили, что сестра Агнеса подсказывала мне так громко, что слышно было всему зрительному залу. А я стояла, нагнувшись вперёд, и отыскивала среди зрителей того, кто... и тут я увидела его... чёрные глаза, уставившиеся на меня... Он преподавал детям в лечебнице для слепых. Звали его Грабовец. Так вот он, значит, и загипнотизировал меня, пришлось увести меня со сцены... так бесславно кончилось моё выступление...
— Может, он хотел с тобой познакомиться?
— Да нет... он был намного старше. Его уже давно нет в живых. Просто я была хорошим медиумом...
Девушка не задавала вопросов. Она прекрасно знала, что бы за этим последовало. Она гладила бабушкину жилистую, но невероятно гладкую руку.
— У тебя, надеюсь, там не будет никакого гипнотизёра; или возможен такой? — Старушка улыбнулась ободряюще, шутливо, и в эти минуты показалась внучке на двадцать лет моложе. — А потом, мы ещё раза два-три повторяли этот концерт. Грабовца в зале уже не было, и тогда настал мой звёздный час... — И бабушка, подмигнув внучке, дрожащим, но ликующим голосом продекламировала: «И вот мне наконец шестнадцать лет! Теперь познаю я весь божий свет! Все радости его доступны мне! И пребываю я как будто в дивном сне...» — Она неуверенно остановилась, но не переставала восторженно улыбаться... — А вокруг всё было в цвету... — добавила она тихо.
— И мне шестнадцать, бабушка... и всё кругом расцветает... — Девушке вдруг стало отчего-то очень грустно, на глаза навернулись слёзы. — Когда приедешь домой, мы посидим под абрикосом у нашего дома... и всё это снимем камерой, а потом покажем тебе.
— Что, что? — как бы очнулась бабушка.
— Ка-ме-рой, на ви-део-ка-ссе-ту! — громко по складам проговорила девушка, — чтобы ты могла потом посмотреть! — Она знала, что обманывает её — ни отца, ни брата там ведь не будет, чтобы суметь отснять фильм.
Сегодня бабушка приедет домой, но она не может ждать её. После обеда последняя репетиция перед концертом. Но завтра, завтра она всё ей расскажет...
— Носок, ещё... вытянуть ногу, и — прыжок! Отлично, ещё раз... И ещё... Движение доставляет девушке огромную радость, она словно резиновая, движение пружинистое и мягкое, точное и изящное...
— Прыжок и поворот, волна... кончики пальцев, так...! Отлично! И снова...!
— Попробуйте выпрямить ногу, мамуля! — уговаривает бабушку в это же время врач. Старушка не открывает глаз, пальцы медленно переплетаются, будто в молитве, очень медленное, слабое движение.
— Что случилось? Я уже дома? — Старушка чуть приоткрывает глаза. Седые пряди густых волос обрамляют её лицо, губы чуть шевелятся.
— Нет, мамуля, вы ещё здесь, в больнице, вы меня не узнаёте, нет? Вглядитесь в меня получше, ну пожалуйста! Вы упали, должно быть, закружилась голова. У вас низкое давление... Но ничего. Я осмотрю вас, мы сделаем рентген таза, а потом увидим... Теперь попробуйте шевельнуть ногой, вот так отведите ногу в сторону, больно?
— Нет, но вот копчик... Здесь. О, Боже, даже шевельнуться не могу! И голова, здесь — в затылке...
Прожектора на сцене погасли и зажглись снова, зазвучала знакомая мелодия, в ней — весь необъятный мир, мир большого города, но в ней — и дальние дали, и голубой чистый небосвод. В луче света под дивные звуки появляется девушка, она возносится в этом необозримом пространстве, её длинные узкие пальцы сжимают стебель красного цветка. Красный цветок светится на белом тюле, цветок то и дело исчезает в белых складках платья — захватывающая игра невинности и желания. Девушка идёт с закрытыми глазами по бесконечному пространству, влекомая столь же бесконечной мелодией, она полна ожидания... Она не осознаёт, что к ней прикован чей-то взгляд, потому что она нежна, невинна, таинственна, полна радости жизни... Появляется мужчина. Он мал ростом и некрасив, но способен изумляться, способен разглядеть чудо... Он, не отрываясь, смотрит на девушку, ходит вокруг неё, танцующей, на его лице восхищение, а потом вспыхивает чувство. Он уже не владеет собой и устремляется навстречу к ней — бежит он неловко, в смятении спотыкается и падает прямо у её ног. Девушка протягивает ему руку. Она не только красива, но и добра. Мужчина, этот уродливый Чарли, исполнен счастья, он обнимает её, и они вместе вальсируют, а потом танцуют нечто, напоминающее утренние трели дроздов, они игриво прыгают, радуются друг другу, девушка всё ещё держит цветок. Она протягивает его мужчине и собирается уйти. Он ещё пытается — робко, поскольку знает, что это напрасно, — удержать её за руку. Она оборачивается, она печальна, но вернуться не может. Что-то случилось, что-то исчезло. Она уходит, и он остаётся один. Красный цветок на чёрной шляпе.
Аплодисменты, бурный успех. Генеральная репетиция перед субботним конкурсом удалась на славу. Девушка счастлива, она не чувствует ни голода, ни усталости. Она переодевается, застёгивает вельветовые джинсы, фланелевую рубашку, вскидывает на спину рюкзак — в нём свёрнутая белая сборчатая юбка и балетные туфли. Она кивает Чарли. Теперь она всё расскажет бабушке.
Девушка прибегает домой. Но дома пусто. Бабушкина постель так и осталась разобранной, ещё с утра приготовленная к её приезду.
Девушка стоит у окна, вдыхает свежий вечерний воздух и с трудом осознаёт, что бабушка уже не вернётся. В сумраке вечера, в свете уличных фонарей прямо перед окнами белеют цветы абрикоса. И за тебя я смотрю на них, бабушка моя дорогая. Значит, сегодня вечером он тебя всё-таки загипнотизировал... Я танцевала для тебя, а он... ты же хороший медиум... так и оставил тебя навсегда неподвижной...
Ей показалось, что она слышит, как поёт дрозд. Возможно ли, ночью? Она выглянула из окна — и в самом деле дрозд сидел на ветке, совсем близко, резко выделяясь на фоне белых, ещё мелконьких цветиков, оранжевый клювик был поднят кверху... Ей показалось, что в левом глазу у него блеснул большой расширенный зрачок. Дрозд посылал в ночь свою прекрасную песню.
— Бабушка, вот сейчас я тебе всё и расскажу, — тихо сказала она птице.
Перевод со словацкого Н.Шульгиной.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Словакия"]
Дата обновления информации (Modify date): 18.06.06 08:28