Проза Словакии

Рут Лихнерова

Река*

* См. опубликованную в журнале «Меценат и Мир» рецензию Веры Жемберовой на этот рассказ под заголовком «Река»: о чём больше всего думает, о том не говорит», (№ 25 - 28).

Жофке приснился каменный дом среди пастбищ и гор. Приснился ей колодец, у которого цвело медвежье ухо. Она слышала голос, приказывающий ей отправиться в путь. Три дня она должна продвигаться по тропинке с острыми камнями, которые изранят её ноги, она должна шагать под солнцем и дождём, чтобы испытать жару и холод. Ни от кого по дороге ей не надо ждать помощи, она может взять только то, что даёт природа, лесные плоды и рыбу, чтобы наесться, воду из колодца, чтобы утолить жажду, и лесной тенёчек, который её охранит даже ночью. Этот путь будет длиться три дня. Потом она найдёт то, что должна найти, только Жофка это должна сама распознать.

— Вам приснился ангел?

— Нет.

— Вы слышали Божий голос?

— Не знаю, чей это был голос.

— А Вы знаете, что надо искать?

— Нет этого я не знаю.

— Возьмите меня с собой. Голос не говорил, что я не должна идти с Вами.

Жофка достала из сундука два нарядных платья: чёрное для себя, так как женщине без мужа принято одеваться в тёмные цвета, белое для Божены, к телу которой не прикасались шершавые пальцы старух, только Жофкина рука оказалась на её плече, прежде чем вынула из сундука платье из тонкого белого полотна, вышитое тонкой белой ниткой, которое ещё никто не надевал, и распростёрла его перед Боженой. Божена подошла к платью, но не могла коснуться его руками, которыми она чистила рыбу. Она взяла зелёное мыло и вымыла руки с песком. Снова их намыливала, снова чистила песком: руками с рыбьим запахом она не могла прикоснуться к свадебной одежде, прикрыть всё увеличивающийся живот, окутать грудь, которая затвердела после того, как она высосала из неё яд и выплюнула его на землю.

Они вышли на улицу. Божена в белом платье, Жофка — в чёрном. Обогнали старух, предлагающих рыбу. Миновали костёл. Они хотели посторониться всех и всего, но за деревней, где железная дорога входит в тоннель, к ним присоединилась чёрная собака — сука, которая прицепилась к ним, как клещ. Правда, она пробегала вперёд, но прежде чем бежать дальше, всё время оглядывалась, идут ли они за ней, не свернули ли с дороги, не отдыхают ли, не вернулись ли назад.

Она постоянно была на несколько шагов впереди, и всякий раз они должны были смотреть ей в глаза, когда она оборачивалась.

— Неужели она бешеная? — говорили.

Сука побежала, обернулась и опять побежала. Это повторилось несколько раз. Но дорога была крутая, и сука не могла быть больной: у больного животного нет столько сил.

Она двигалась плавно, не подкрадывалась как паршивая собака. Её чёрная шерсть сверкала. На перекрёстке она выбирала правильное направление, будто бы знала, куда они идут, будто бы понимала по какой дороге они должны идти, будто бы она сама избрала ту же цель.

Постепенно они к суке привыкли. Не отгоняли её, но и не приглашали к себе, когда останавливались, чтобы отдохнуть. Когда они собирались перекусить, собака стояла недалеко от них. Она не бросалась на еду, не нюхала её. Не было видно, чтобы она была сыта или голодна. Собака стояла там не из-за того, чтобы ей бросили кусочек рыбы, она просто ждала, пока они поедят и продолжат путь. Они раздумывали, чья это сука: ведь каждая собака кому-то принадлежит; а собака с таким поведением, как эта, которая ничего не берёт от незнакомого человека, имеет своего хозяина. Странно только то, что её невозможно отогнать.

— Всё-таки, чужая собака. — говорит Жофка.

Сука бежала на два шага впереди них, но когда она исчезла, напав на след барсука, или погналась за бабочкой, женщины испугались: куда она девалась, где бродит, обрадовались, когда она вновь появилась.

Когда они отдыхали, сука лежала у их ног. Когда они спали в пастушьем домике, она занимала место у входа.

Третий день сука убегала всё дальше и дальше и, утомлённая, возвращалась после долгого отсутствия, будто бы она уже достигла цели путешествия и хочет их подогнать, чтобы они до вечера успели пройти остаток дороги. Этот путь Жофка когда-та проделала со своей матерью, будучи девочкой. Три дня она продвигалась к дому, в котором никто не жил, спала в старой кровати на сене, которое туда притащили. Утром Жофка увидела мать, как она ходила около стен и время от времени двигала головой, будто бы о чём-то спрашивала, будто бы ждала на какой-то вопрос ответа. Жофке казалось, что в безлюдном доме приостановилось время и она в нём провела вечность. А когда они возвращались, Жофкина мать разговорилась, как будто они всё это время провели в весёлой компании, где каждый человек был чем-то интересен, чем-то необыкновенен, с каждым можно было о чём-то говорить и потом об этом думать много лет.

Наконец-то горы расступились. Среди пастбищ стоял каменный дом. Они вошли во двор и напились из колодца, у которого цвело медвежье ухо. Сперва напилась Божена, так как она была беременная. Потом напилась Жофка. А когда они утолили жажду, из того же ведра предложили попить суке и вымыли ей лапы: кожа на них растрескалась, и они были все в крови.

Итак, они дошли сюда. Под крышей они постелили себе постель, нарвав травы. Когда сука очень близко подошла к животу Божены, Жофка набросилась на неё и отогнала прочь.

Утром они хотели позвать суку, но не знали её имени, а новое они ей не давали. «Она нас бросила», — сказала Жофка со вздохом, будто бы их покинул близкий человек, который скончался после тяжёлой болезни. Потом усмехнулась и полусерьёзно, полушутливо добавила: «Нас все бросят». В тот момент в голове у неё возникла мысль, что каждый близок тому, о ком он заботится. Она посмотрела на Божену, на её живот и предложила: «Вернёмся назад».

Ночью ей снился живой сон.

Ей приснилось, что она сидит на берегу ручья, а рядом с ней рыжая девочка. Девочка толкает в воду палочку, суёт её под камень. Девочка подсаживается к Жофке, которая вновь немного старше. В воде, как в зеркале, видит, как у неё ноги утончились, провалилась грудная клетка, как подбородок стал острее. Она начинает рассказывать сказку. Рассказывает и при этом следит за тем, чтобы рассказать точнее, ей кажется важным, как она назовёт предметы, как определит их свойства, как передаст девочке аромат, вкус и краски. И в течение рассказа она думает о том, что каменный дом среди гор и пастбищ окрашен не в цвет поблёкшей крови, а в цвет засохших роз, и что цвет увядшего медвежьего уха напоминает цвет спелой дыни, которую она в детстве не любила, но позже её невыразительный вкус ей понравился. Девочке она хочет сказать, что дыня имеет расплывчатый, неограниченный, бесконечный вкус, который невозможно определисть, но потом она скажет, что бесконечность имеет привкус дыни, что дыня имеет привкус бесконечности.

Утром на пороге Жофкиного дома сидела женщина, не очень молодая, не очень красивая, такая незаметная, на которую вы бы не обратили внимание, если бы она не держала в растресканных руках цветущее медвежье ухо.

Перевод со словацкого Элеоноры Буйновой.


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Словакия"]
Дата обновления информации (Modify date): 18.06.06 09:07