Поэзия

Татьяна Михайловская

Забытые стихи

Элегия

Так холодно, так ясно и так пусто...
Ты, осень ранняя, опустошила лес,
теперь он черный, будто весь облез,
молчит, отшелестев стоусто:
«Прощай... я до весны исчез...»

Я ветку тонкую ломаю с хрустом.
Поставлю в воду, пустит корни срез...

Когда зимой она зазеленеет
и клейкие листочки развернет,
и на мгновенье лето мне вернет —
что вспомню я, задумавшись над нею?
Из прошлых слёз которая сверкнет?..

* * *
«Не подводи черту, не начинай сначала...
Нет ничего опаснее начал...»
Мой сад молчал. И я молчала.
А дождь в окно шептал, шептал:
«Подумай, как прекрасно продолженье.
Жизнь беспрерывна, о не позабудь!
Она не милость и не одолженье,
она, как песня, вложенная в грудь.
Продолжи труд — плоды труда созреют.
Продолжи ночь — займется утро дня.
Продолжи мысль — тебя поймут скорее.
Продолжи путь — до встречи у огня...»

— Огня! Огня! — я закричала,
и голос мой был слышен за версту. —
Я обожаю жить сначала!
Я подведу опасную черту!
Пусть ни любви, ни славы, ни успеха
мне знать вовек не суждено,
мне даже горе не помеха,
начну сначала все равно!
Собою недовольна я — сильнее
гори, огонь — вот лучший миг!..

Мой сад шумел. Смеялась как во сне я...
И дождь взметнулся — и поник.

Перед грозой

Тишина-то какая в моей вселенной...
Смолк соловушка в ближней роще,
и луна, как солдат из плена,
пробирается в тучах наощупь.
И трава низко голову клонит,
слёзы бисерные пересыпая,
и никто не вскричит, не застонет...
Значит, близко гроза подступает.
Значит, скоро весь мир изменится —
плетью-молнией небо жаля,
пронесется лихая наездница,
прогрохочет в сумрачных далях.
С криком, топотом прогромыхает,
ливень наземь швырнув, как злато,
полной горстью, смеясь — пускай их! —
и исчезнет в дальних раскатах...

А пока всё молчит, ни звука,
тихо в роще, и тихо в поле —
у природы своя наука...
Жду и я... Скорее бы что ли!..

* * *
Уже огонь берет свое,
и жизни край моей пылает,
надежды мне не оставляет —
горит последнее жилье!

Гербарий писем и стихов
за миг один испепелился!
Любовный пыл так долго длился,
но прогорел, как куча дров.

И выедает жгучий дым
заветный дар — зеницу ока,
слеза срывается жестоко,
и взор становится слепым.

Всего и вижу на земле
от прошлых дней моих кострище,
и завтрашний бродяга нищий
напрасно шевелит в золе...

* * *
Нам двадцать лет. Мы все на свете можем.
Любить и не любить. Предать и не предать.
Химический состав души настолько сложен,
что нашу жизнь нельзя предугадать.

Нам тридцать лет. По силам и в охотку
вверх по течению играючи грести,
столкнув свою судьбу, как будто в воду лодку,
легко и потерять, и обрести.

Нам сорок лет. Не больше и не меньше.
Бог даст и повезет, кому не повезло.
Должно ли счастье быть для всех мужчин и женщин?..
Уже дожди, хотя еще тепло...

* * *
Сдаю позиции, сдаю...
Как в засуху река — мелею.
Врагов все чаще я жалею,
с друзьями — быстро устаю.

Растерянно молчу в ответ
равно на грубость и признанье.
Но так мучительно сознанье,
что жизнь уже идет на нет...

Не потому ль судьбе назло
рука моя сама выводит:
«Прощай!» и что-то о свободе,
и птичье будто бы крыло.

Образ

I
То ли взором, то ли словом
заколдован тихий сад...
Этот образ не был новым
даже двести лет назад.

Украшал и стих и повесть,
и заметно поистерт.
Отработал все на совесть.
Отблистал. Но он не мертв!

Что в нем — магия какая
иль таинственный магнит?
Но метафора другая
мне его не заменит.

Чу! Луна бежит по веткам,
и цветы в росе молчат...
Даже сердце бьется редко...
Заколдован тихий сад!

II
Сколько раз воспевали поэты
этот сад при звездах и луне,
эти узкие полосы света
от загадочной лампы в окне.

Только я пожимала плечами,
мол, как можно опять и опять
восхищаться тенями, лучами,
без конца этот бред повторять?

Что ж теперь с непонятным волненьем,
точно дух мой внезапно пленён,
я стою у цветущей сирени
и блуждаю меж давних времен?

Долго помнить — не ведать покоя,
но отрадно на миг ощутить
или даже потрогать рукою
путеводную звездную нить.

Этот сад, эти полосы света
от луны и от лампы в окне
столько раз воспевали поэты,
а сегодня открылись и мне...

Снег выпал

Прекрасен мир, как в первый день творенья...

Лег снег на чистые поля,
и на кусты, на тополя,
и на мое стихотворенье.

Прекрасен мир, как в первый день творенья...

Ворона завела игру:
сидит на ветке на ветру —
ей тоже хочется паренья.

Прекрасен мир, как в первый день творенья...

На санках катит детвора,
бегут, галдят, кричат «Ура» —
вот счастье в детском измеренье.

Прекрасен мир, как в первый день творенья...

В закуте сука, скрыв щенков,
дрожит от ранних холодов,
в глазах её — печаль смиренья...

Прекрасен мир, как в первый день творенья

* * *
День прибавился. Солнце — на лето,
зима — на мороз. Щеку потри.
А вот снегири:
в пространстве белого света
капли зари.
Слышу, под снегом ожил родник —
дело к весне...
Не ожил, а разговорился во сне.
И лучше поднять воротник.

Блюз для моего поколения

Мы танцевали при свечах
мы объяснялись при свечах,
мы обнимались, целовались
и расставались при свечах.

Нас освещало это пламя,
нас обжигало это пламя,
нас вдохновляло, обольщало
и утешало это пламя.

О Боже, что ты сделал с нами!
Где та свеча и где то пламя?

Я ставлю свечку на окно,
а за окном черным-черно.
Как выбраться из бездны мрака?
Кому — запой, кому — попойки,
а лучшему — побег и драка,
и в драке — нож,
и на больничной койке
к утру затихнувшая дрожь...

Я помню, как дрожали свечи...
дрожали руки, губы, плечи...
Но сердце пело так опасно —
как жизнь, готовая угаснуть!

Мы родились в чужое время,
мы вознесли чужое время,
мы вдребезги расколотили
и прокляли чужое время!

Душа таит его печать,
судьба несёт его печать,
свеча давным-давно погасла,
но воск ещё хранит печать...

* * *
Увы, зима... Без мысли, без движенья,
как белый снежный ком,
лежит кусковский парк.
И в ледяном плену мое воображенье —
не помню ни о ком! —
и вздох мой просто пар.

Увы, зима... Темнеет нынче рано,
и день за днем летит
один и тот же день...
Прошёл Никола зимний и Татьяна...
Нет, хоть озолоти —
так в гости ездить лень!

Увы, зима... Мне до весны нескоро,
как тяжкий злой недуг,
меня сковал мороз.
Пустые небеса, пустые разговоры,
шагов скрипучий звук
и свет, и тень берез...

* * *

«... their two heats in life were single-heated.»

Shelley

Высокий стиль возвышенного чувства.
Так думать, так писать, и слезы на глазах...
А я всё про дела — и призрачно и пусто,
встречаюсь на бегу, прощаюсь впопыхах.
Через плечо я улыбаюсь шутке,
и прежде, чем автобус подойдет,
мне остаётся ровно полминутки
на то, чтоб рассказать последний анекдот.


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 24.07.06 20:14