Имена

Нина Михайловна Шульгина

В стране под именем Милан Кундера

Милан Кундера

Конец 1985 года. Первые перестроечные послабления, и мне дозволена поездка к знакомым в Голландию. Неожиданно я попадаю в атмосферу, главным образом, русской диаспоры, которая буквально зачитывается новым романом Милана Кундеры «Невыносимая легкость бытия» (1984), уже переведённым на голландский и английский. Вскоре они увидят и экранизацию романа, предложенную Филиппом Кауфманом и принесшую мировую известность его автору. Конечно, я, профессионально занимаясь литературой Чехословакии, не раз слышала имя Кундеры, прежде всего «по голосам», хотя ещё в начале пятидесятых годов в театре Маяковского шла его пьеса «Обладатели ключей». Но затем, уже в шестидесятые годы, в период Пражской весны, когда дерзкие чехи перестали слушаться своего «старшего брата», его имя вместе с другими именами ангажированных чешских художников покрылось мраком молчания. Для непосвящённых, преимущественно молодых читателей Кундеры, скажу: в советский период наша читательская аудитория была искусственно перекормлена «галочной» литературой соцстран. Конечно, знали и любили гашековского солдата Швейка, но дальше простиралась terra incognita. Если чешские поэты, такие, как Витезслав Незвал, переводились на русский прекрасными поэтами: Давидом Самойловым, Иосифом Бродским и другими, то чешская проза в лучших своих проявлениях по-прежнему оставалась неведомой. И вдруг, всё в той же Голландии, мне удаётся прочесть Кундеру в оригинале, изданном в канадском Торонто, где известный чешский писатель, диссидент-эмигрант Йозеф Шкворецкий со своей супругой Зденой Соливаровой основали издательство «68-Publishers», выпускающее в свет произведения изгнанных и запрещённых на родине чешских писателей. Лишь благодаря Шкворецким эта «литература духовного сопротивления» могла и дальше существовать в печатном виде, быть переведённой, включённой в университетские библиотеки мира и по достоинству оценённой… В первом ряду запрещённых чешских писателей был Кундера: его книги были изъяты из всех библиотек страны, а сам он, оставшись без работы, вынужден был покинуть родину и поселиться (с 1976 года) во Франции; в 1978 году его лишают чехословацкого гражданства, и перед ним наглухо закрываются чешские границы. Однако, получив в 1981 году французское гражданство, он становится полноправным французом, живёт в Париже и продолжает писать, создавая свои самые знаменитые романы. Так режим, пытавшийся зажать рот писателю, подарил европейской литературе одного из крупнейших романистов ХХ века. Милан Кундера — первый из восточноевропейцев, кто обрёл мировую известность: его книги переведены на все языки мира, даже на такой, как индийский диалект малаялам. Причем все его романы после «Шутки» (1967), успевшей выйти в Чехии, были изданы уже за рубежом, к тому же французские переводы нередко появлялись раньше чешского оригинала. И вот самый нашумевший из них – «Невыносимая лёгкость бытия» (1982) — становится для меня первым его романом, попавшим в поле моего зрения, и буквально переворачивает все мои творческие устремления и замыслы. Тут, пожалуй, уместно сказать, что для определённой части моего поколения, тех самых «шестидесятников», по иллюзиям которых советские танки проехали, как по мостовой, по древней, воспетой поэтами, Праге, события 1968 года даже двадцать лет спустя всё ещё отдавались в душе болью и стыдом. Разве что в детстве над «Обломовым» я пролила столько слёз, сколько над «Невыносимой лёгкостью…». Я сразу же ощутила бесконечную близость к этому большому писателю-философу, который буквально оглушил меня своими образами, темами, метафорами, романной медитацией, блистательными парадоксами (уже само название романа!) и проникновенной элегией над уделом человеческой души, трагичным и комичным одновременно. Лёгкость бытия — лишь кажущаяся противоположность тяжести, она оказывается столь же трагичной и невыносимой, ибо оборачивается метафизической пустотой, экзистенциальным абсурдом: «Чем тяжелее бремя, тем наша жизнь ближе к земле, тем она реальнее и правдивее. И, напротив, абсолютное отсутствие бремени ведёт к тому, что человек делается легче воздуха, взмывает ввысь, удаляется от земного бытия, становится полуреальным, и его движения столь же свободны, сколь и бессмысленны». А историческая ситуация в романе призвана лишь высвечивать экзистенциальные темы, завораживающие его: это мщение и забвение, серьёзность и несерьёзность, отношения истории и человека. В том же ряду и его варьирующиеся темы-антиномии: душа и тело, ревность и прощение, любовь и эрос, тщеславие и творчество, смерть и бессмертие, смысл которого, по Кундере, лишь в памяти потомков (роман «Бессмертие», 1990)... Но всё это необъятное философское наполнение его романов я осмыслю лишь постепенно, с каждой последующей книгой, над которой буду работать в течение почти двух десятилетий. Шесть чешских романов и один французский — таковы плоды моей неизменной преданности его творчеству…

А пока я, зачарованная «Невыносимой лёгкостью…» и полная намерения ознакомить с романом российских читателей, спешу из гостеприимной Голландии домой. Да не тут-то было: на дворе 1987 год, и о публикации романа даже в моём любимом, чутком ко всему яркому в мировой литературе, журнале «Иностранная литература», оказывается, не может быть и речи. Взамен мне предлагают перевести его первый, ставший уже классикой, роман «Шутка», изданный в своё время во всех некоммунистических странах. Но в Чехословакии, даже в разгар Пражской весны, «Шутка» трудно проходила цензуру и была опубликована (сначала во Франции) лишь при поддержке поэта-коммуниста Луи Арагона, написавшего к французскому изданию предисловие и считавшего роман одним из лучших в ХХ веке. С разрешения Кундеры (тогда же состоялось и наше знакомство: обмен письмами, которым так и ограничилось наше долгое и тесное сотрудничество — автора и переводчика) на страницах журнала «ИЛ» (1990) выходит его первый роман в России. Примерно к этому времени относится второе рождение «Шутки» во Франции и во многих бывших соцстранах, причём роман — подчеркиваю — выходит в новых переводах. А этому требованию предшествовало одно важное обстоятельство, заставившее писателя впредь уделять непомерно пристальное внимание переводу своих книг. Потом он напишет: «Я беру в руки английское издание и не узнаю его: иное количество глав! Переводчик перетасовал книгу, разделил главы на меньшие куски, снова составил и выбросил многие пассажи, касающиеся музыки. (Надо отметить, что музыке в «Шутке», как и в большинстве его романов, отводится особая роль. — Н.Ш.)…Я обратился к французскому переводу, но и здесь отказался от иллюзий. «Шутка» была не переведена, а переписана. Переписана тем стилем, какой француз называет «un beau style», хороший стиль. Ни одна фраза не оставалась такой, какой я её написал, все были «улучшены», расширены, дополнены метафорами, сотней метафор, банальных метафор-клише… взвешенность языка была драматизирована, украшена кокетливыми архаизмами и сленговыми выражениями. Я был взбешён… Три месяца я правил текст, который в окончательном виде вышел лишь в 1985 году, уже после «Невыносимой лёгкости…». С того времени я понял, что такое перевод, что значит мучение с переводом, понял необходимость хотя бы в основных языках проверять переводы собственных книг. …Ведь мои книги жили только в виде переводов — их читали, критиковали или отвергали…» Я недаром привожу эту цитату — его отношение к переводу сыграло и в моём случае первейшую роль, почти на два десятилетия предопределив мою переводческую удачу: приобщение к одному из лучших образцов современной мировой литературы. Воспитанная на традициях русской школы перевода, я, видимо, сумела соответствовать его требованиям. Так, скрепя сердце, он разрешил журналу «ИЛ» напечатать в 1992 году мой перевод «Невыносимой лёгкости…», причём лишь после ознакомления с ним. Более того, после этого он предложил мне переводить и остальные его романы. Роман «Бессмертие», который представляется мне вершиной творчества Кундеры, вышел в том же журнале в 1994 году уже при полном доверии автора к моей работе. Затем инициативу изданий его книг (в моём переводе) перехватило издательство «Азбука» и стало издавать и многажды переиздавать их: «Вальс на прощание», «Смешные любови», «Книга смеха и забвения» и наконец его, написанный уже по-французски, роман «Неведение» (Азбука-классика, 2004), который я перевела по его просьбе, как человек, по его словам, «вжившийся в его стиль» в процессе перевода шести его чешских романов. Не имея возможности в этой небольшой статье останавливаться на анализе всего творчества Кундеры, предоставляю сделать это читателям, благо его книги, пользуясь высоким спросом, не сходят с прилавков магазинов. Скажу лишь об одной, пожалуй, доминирующей теме большинства его романов — теме эмиграции. Она разработана автором, вернее, пережита им, во всех нюансах человеком, лишённым родины и не способным вернуться назад просто потому, что той родины, которую он покинул двадцать лет назад, уже не существует. Можно было бы подробно проследить динамику этой темы — темы возвращения — от «Невыносимой лёгкости…» или от «Книги смеха и забвения» вплоть до «Неведения». Если в предыдущих романах герои возвращаются на родину и погибают там: Томаш и Тереза в «Невыносимой легости…» или Тамина, погибающая из-за невозможности вернуться в «Книге смеха…», то герой «Неведения» понимает, что обратного пути уже нет. Побывав на родине, он вновь покидает её. Круг замыкается. Жизнь человека оказывается в западне, в которую превратился мир.

В заключение скажу, что хронология написания его романов в русских изданиях нарушена («Смешные любови», роман в вариациях, вышел в 60-е годы, а «Книга смеха…», созданная в том же жанре, ещё до «Невыносимой лёгкости) и может быть выстроена лишь с изданием его чешского романа «Жизнь не здесь» (1969). Тогда его обширный романный цикл, являющий собой, по оценке западной критики, «человеческую комедию ХХ века», предстанет во всей своей подлинности.

[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Чехия"]
Дата обновления информации (Modify date): 04.06.06 11:24