Климское Владимирье
Этот человек создал свою собственную страну — «Климоккалу». Там повсюду климкают, климают, климукают, окают и окукивают смыслами, мыслями и фантазмами корни, ростки и зародыши слов. И наоборот... Ибо там инструмент и обрабатываемый объект постоянно меняются местами; вернее, они одновременно являются друг другом, а еще — методом, технологией и бог знает чем, постоянно перетекая из формы в форму, из смысла в смысл, ветвя и изменяя их, и сами ветвясь и изменяясь.
Такая страна! Там есть подоконья и заоконье, но нет окон. Там есть зазеркалье, занебье и небозыбье, но нет зеркал и... Небо?
Нёбо там есть точно. Чем-то же себя этот мир накрывает? Чем-то он там себя жует и мнет, вслушиваясь в возникающие звуки, придавая им смыслы и перемешивая все и меняя местами, воплощениями; весь этот мир — сплошное воплощупанье.
Демиург этого мира, поэт, культуролог и эссеист Владимир Климов, может, и не хотел бы создавать такую страну. Но любой художник — демиург по врожденности; и щупатель, переворачиватель и заглядыватель под все, что попадается на пути. А если ничего не попалось, то сам придумает, положит, поколдует — и перевернет. И там еще что-то появится. Если ж нет... Экспериментаторство в крови художника. Но в крови Климова, видно, кроме прочих кровяных шариков и телец, немерянное и постоянно растущее количество авангардариков и авангардец. Вот он и создал свою страну, и там сплошное словенье, и мыслеванье, и вымысловье. Когда он празднует там свой день рождения, то это называется «Климханалией».
Суть этой страны отражена в названии одной из его книг: «ФормоЯчество». Сияет там, согласно названию другой книги Климова, — «Стишайшее солнце».
Сам он похож на веселого лукавого баловника-гнома: коренастый, чуть сутулый, огромный лоб и огромная борода. Трудно поверить, что он служил в армии. Но армейские будни не укатали его. Хорошая, крепкая наследственность! Выживает и развивается в самой агрессивной среде. Хотя она и оставляет в память о себе всякие болячки, но сама же и становится питательным раствором творческих изысков... Художнику по-другому нельзя! А у Климова замечательная наследственность. Мать — искусствовед, изучала народные традиции плетения кружев и создания вышивки. Отец его — скульптор. Владимир Климов вырезывает и высекает смыслы из чего угодно и выплетает кружева смысло-звуков, которые другой бы не услышал и не заметил.
Потому он и эссеист: надо уметь видеть связь, типологию и топологию сущностей, предметов и смыслов, казалось бы, неимоверно удаленных друг от друга. И суметь внятно рассказать об этом. Он культуролог как по влечению, так и по необходимости — он ищет пра-смыслы, пра-основы звуков, слов и понятий в родной культуре и в других культурах и изначальную общность между ними, общие корни культур. Вот только на таком базисе, только из такой почвы может произрасти в гибком, подвижном, но устойчивом равновесии какое-нибудь двустишие, потому что и для авангардной короткой поэтической строки, и для гигантского классического архитектурного сооружения надежным основанием служит вся культура, весь личный и всеобщий духовный опыт.
Дойдя до этих пафосных слов, некто прозорливый наверняка крякнет: ох, с этим Климовым непросто... Еще бы! В своем стремлении все переавангардить и уавангардузить он бывает просто нестерпим. В желании поддержать и отметить любой чих, похожий на художество, он оказывается настолько широк, что... Лучше не будем!.. И он просто невыносимо капризен и некритичен, когда доказывает, что дух экспериментальной студийности проглядывал еще в древнейших ритуалах-танцах первобытных людей у костра. И при этом процесс и продукт человеческого творчества ценит много выше слепого разгильдяйства природы.
Ну, он такой. В таком мире живет. В этом мире уже не разобрать, какую посуду расколошматили до Климова, а что перевернул вверх ногами он сам. Но он, все-таки серьезно и трепетно относясь к самой сути творчества как природного свойства, глядит на мир и на себя с ироническим прищуром.
Недавно в независимом издательстве художника Виктора Гоппе вышел сборник Климова «50 ГРАММ ЭПИГРАММ». Без эмиграм-мулечек и эпи-граммулечек жизнь была бы пресной.
Кстати, эпиграмм сейчас пишется и издается в виде авторских сборников все больше («Пятьдесят... Сто... Семьдесят... эпиграмм»). Удивительная перекличка и с Антикой, и с эпохой Возрождения, и с русской и европейской литературой 18—19 веков. Многие эпиграммы посвящены театру, людям театра, драматургам. В студиях и в спектаклях «малых форм» больших театров, и в чтецких актерских программах все чаще создаются спектакли-композиции на основе эпиграмм... Так вот, в подготовке и издании сборника эпиграмм Климова сошлись театральные люди. И содержание самого сборника едва ли не на две трети связано с театром. Все, что пишет Климов, очень изобразительно, визуально, слышимо, говоримо и играемо. Сам он очень игровой человек. Его первые творческие опыты связаны с театром: учась в Московском Университете, он выходил на сцену в спектаклях знаменитого Студенческого театра МГУ (а этот театр недавно справил 250-летие!). С той поры тесно связан с рядом ярких новых муниципальных театров Москвы и неустанно пишет эссе и стихи о людях сцены.
Театр, как всякая агрессивная среда, наградил Климова особой неизлечимой хворью. На одном из вечеров «Салона всех муз Анны Коротковой» Климову с помпой вручили Почетный знак и Диплом Российской книги рекордов («русского Гиннесса»), как создателю крупнейшего в Европе частного домашнего музея великого реформатора сцены Бертольта Брехта.
В его музее-коллекции-собрании, библиокомпасе публикаций о Брехте... все определения подходят!.. постоянно работает кто-нибудь из российских или зарубежных «брехтоведов». Бывает, что такое внимание наносит музею ущерб: несколько лет назад Климова позвали на одну из телепередач, и после нее телевизионщики «заиграли» несколько редких афиш и деталей сценографии спектаклей Брехта...
Авангардистская и театральная сущность Климова помогает ему отвечать на самые каверзные вопросы. За словом он в карман не лезет! Но однажды и он не нашелся, что ответить на естественный вопрос журналистки. В маленькой квартирке Климова она заблудилась в недрах брехтовского музея и отчаянно воззвала вслед мелькнувшему в дверном стекле отражению Климова: «А разве сам Брехт не является вам тут — ни во сне, ни наяву?!» Как всякий поэт, Климов не чужд мистики и фатализма, но он ответил честно: «Дух Брехта витает тут, но он сам ни разу не материализовывался...» Однако, Климов слукавил.
Как уже сказано, внешность у него фактурная. Его то и дело зазывают в ток-шоу. И все чаще снимают в теле- или кинофильмах. Он соглашается не больше, чем на эпизод; ему больше нравится бывать на брехтовских премьерах, выступать на поэтических вечерах, в «Салоне всех муз» и что по его стихам в одной из молодежных студий Подмосковья выпущено уже два спектакля (театр «Белые Лилии» Ларисы Левинсон, г. Электросталь).
Полный впечатлений, он располагагается в одном из закутков своего брехтовского музея и надеется на встречу. Быть может, невещественный Брехт порой является сюда — тайно, отражением в застекленных полках: ему же самому любопытно увидеть, что тут происходит. А Климову интересно, каковы будут впечатления великого Бертольта...
[На
первую страницу (Home page)] [В раздел "Юбилей"]
Дата обновления информации (Modify date): 18.10.07 15:45