Станислав Айдинян

Наши за рубежом

О художнике Юрии Грачеве
(Русский художник в Нью-Йорке)

Юрий Грачев
Web Site – http://www.YuriGrachev.com

В Россию возвращается именем и творчеством выдающийся художник русского зарубежья Юрий Грачев (1937 – 2000). В 2005 году исключительно успешно прошли две его выставки – в Русском музее в Санкт-Петербурге, в Третьяковской галерее в Москве. Они открыли отечественным любителям изобразительного искусства художника редкого дарования, необыкновенного, мощного, и по-своему первозданно естественного. Его работы хранятся в упомянутых двух ведущих музеях страны и в Музее изобразительных искусств в Москве.

На появление новой яркой звезды на художественном горизонте откликнулся телеканал «Культура», прошло на радиостанции «Эхо Москвы» интервью с Елизаветой Грачевой, вдовой Юрия Грачева, талантливой художницей, чьи масштабные абстрактные работы были также показаны в Русском музее и Третьяковской галерее. Именно ее стараниями и попечением на высоком полиграфическом уровне изданы две большие книги, посвященные памяти художника – «Два голоса навсегда» и «Юрий Грачев. Ретроспектива».

Из Книги отзывов на выставке в Русском музее: «Выставка и Художник поражают мощью и неизвестностью. Лучше поздно, чем вообще не знать...»; «Ум, талант, плюс бесконечная красота и свет души...».

Судьба Юрия Грачева могла бы стать темой для размышления о личности, оставившей след в истории изобразительных искусств двух континентов. Это русское искусство и искусство американское. В личности Грачева они обрели особую своеобразную и значимую художественную точку своего единства. Юрий Грачев прошел путь от поражающего мастерством и совершенством академического рисунка до абсолютно раскованной и яркой палитры его американского периода.

Талант Юрия проявился рано. У настоящих художников так и бывает; например, Дюрер или Леонардо да Винчи родились гениальными рисовальщиками.

Ю.Грачев еще в начальной школе обратил на себя внимание и при немалом конкурсе поступил в 1950 году в МСХШ – Московскую среднюю художественную школу при Государственном институте им. В.И.Сурикова. В те времена право на существование имела лишь классическая школа рисования. Направление школы было научить учеников «правдивому» изображению действительности, всестороннему изучению натуры.

Именно в школе мастера-преподаватели развили его врожденный талант, дали представление о возможной высоте художественного мастерства. О тех годах остались свидетельства соучеников Грачева. Один из них, Николай Каракин, говорит, что их объединяла «благоговейная любовь к искусству», что у Юрия были «живописный дар и чутье», присущие ему с детских лет. «Аполлон Бельведерский» (1954) Юрия Грачева был помещен на обложке книги Александра Барща «Рисунок в средней художественной школе». В этой «академической», постановочной работе Юрий проявил не только талант копировщика. В его передаче – живая, теплая игра света и тени сделала облик античного бога живым – поворот головы, черты лица раскрылись в оживающем движении. По этой и другим работам видно, что художник рано почувствовал возможности создания светотеневого объема. Эта живость его карандаша, кисти, пера станет потом постоянной доминантой, непременной «стремительностью» его графических и живописных работ.

Не поступив из-за огромного (во многом номенклатурного) конкурса в Суриковский институт, Ю.Грачев стал в 1957 году студентом Московского текстильного института. Там, на факультете прикладного искусства, он встретил в лице преподавателя общей композиции В.М.Шугаева настоящего Учителя, который раскрыл таинства гармонии и цветовых отношений ему и его товарищам-студентам и заложил в них дух художественного свободомыслия и эксперимента.

Именно во время учебы в Текстильном Грачев пережил своеобразный период «Sturm und Drang»’а – «Бури и натиска». Светлана Пыпина-Войцеховская вспоминает: «На нашем факультете витал дух подлинного искусства… Юра экспериментировал в области композиции, поскольку ее можно было более или менее вольно трактовать. Он работал с большими формами, открытыми цветами, применял различные фактуры, создавал коллажи. Мы с упоением пробовали все, имея такого лидера». Надо понимать, что это происходило в эпоху застоялого принудительного социалистического реализма, который в СССР стал чем-то вроде порочного художественного стандарта. И, конечно, из-за вольности представленных работ юные художники круга Грачева однажды не были аттестованны. Им пришлось, чтобы избежать обвинения в формализме, за лето сделать работы «проходные» и приемлемые; в противном случае, ни он, ни его друзья не смогли бы продолжить учебу.

Как только ни зарабатывал в молодости себе на жизнь художник – писал копии с классических полотен, работал грузчиком на Курском вокзале, подрабатывал натурщиком в Суриковском, расписывал с друзьями церкви в отдаленных от столицы местах, работал спасателем в бассейне «Москва», находившемся на месте взорванного Храма Христа Спасителя.

К 1960-м годам Грачев освоил необходимую базу мастерства, «школу», без которой лишены основательности искания многих художников, его современников. Одаренность Грачева на этом раннем этапе помогла ему обрести нечто большее, чем развитое умение рисовать – речь идет о погружении в психологическую глубину создаваемого образа. В этом смысле показательны сохранившиеся «Женщина в платке» (1961), «Профиль натурщицы» (1962), – неизвестно, удалось ли кому так проникновенно передать «столь долгий взгляд из-под усталых век»… В ту же «эпоху» появилась уникальная по мастерству серия-цикл «Маша спит» (1968).

В 1963 г. стал участником одной из первых нонконформистских выставок в Политехническом музее, где имел смелость выставить весьма не поощряемые идеологами социализма абстрактно-геометрические композиции. В том же году женился на однокурснице Елизавете Дроздовской. Ей суждено было стать преданным другом и помощником до конца его жизни. С 1964 года по 1969 год Грачев работал преподавателем (вел рисунок и живопись) в Текстильном институте, который только что окончил.

В 1969 году был принят в КПИ – Комбинат прикладного искусства в Москве, где проработал художником вплоть до своего отъезда из СССР. Создавал по заказам организаций эскизы к театральным занавесям, гобеленам, которые сам и выполнял. Понятно, что творческого удовлетворения подобная деятельность не приносила. Измотанный «текучей» работой, он все меньше рисовал для себя. Весь дух времени был затхлым, бесцветным. Только тот, кто жил в те годы в Союзе помнит, сколь безликой, будто снятой на черно-белую пленку, была жизнь советского человека. Не просто было решиться тогда открыто заявить о желании навсегда выехать из страны. Однако Юрий и его жена Вета, еще молодые, полные сил и интереса к жизни, решились на этот, почти невозможный тогда шаг – подали заявление на отъезд и чудом – тогда любой отъезд «навсегда» был чудом – летом 1977 года отправились в эмиграцию в США вместе с 12-летней дочерью Марией.

Решение уехать вызвало у многих удивление – в диссидентских кругах Грачевы не вращались, сам художник был, как говорили, «выездной», сопровождал, бывало, за рубеж выставки – в социалистическую тогда Венгрию, даже в дружественную, но капиталистическую Индию… Комитет госбезопасности стал следить за четой Грачевых, с ним провели соответствующую беседу, внушая, что его отъезд закончится весьма плохо. Добрались и до его малолетней дочки, поговорили и с нею. Травма от тех бесед так и осталась в душах, не исчезла со временем. И все же, несмотря на все проволочки – свобода…

«Когда утром 11 августа 1977 года наш самолет поднялся над Москвой, я почувствовала тяжкую боль за всех, кого мы оставляли там внизу» — пишет Вета Грачева.

В ожидании визы за океан супруги Грачевы провели восемь месяцев в Италии, в Риме. Вечный город с его великолепными музеями, с сокровищами Ренессанса, с собраниями искусств Ватикана, все более укреплял Юрия Грачева в истовом, корневом желании продолжить занятия живописью, заниматься «искусством ради искусства», быть жрецом гармонии, ее охотником и служителем…

С 1978 года Грачев поселяется В Нью-Йорке, поступает на работу в текстильную компанию «Берлингтон» художником по тканям. Много позже, в 1984-ом, победив в конкурсе, принят в Профсоюз театральных художников. Работал в театральных мастерских Нью-Йорка. Завоевав там профессиональную репутацию, был принят в знаменитую «Метрополитен опера», где проработал художником-декоратором десять лет с 1986 года по 1995-й. При его участии, в частности, был осуществлен цикл опер «Кольцо Нибелунгов» Р.Вагнера.

Он познает в Америке новую жизнь и обретает то, чего не находил на родине. «В СССР я не знал, что рисовать. Вспоминаю, как я сидел в мастерской и буквально руки опускались. Тут я буквально хватаюсь за все… Так что, грубо говоря, можно сказать, что как художнику мне тут интересно, а как нормальному простому человеку тут трудно и много плохого. Самое плохое – постоянное психологическое напряжение, чувство трудности выживания…» – признавался художник. И продолжал: «Теперь я часто рисую старух и стариков в их п олнейшем моральном и физическом убожестве…»

Яркость человеческих типов, их глубоко выстраданная характерность, пристрастно-наблюдательный взгляд на человека, чья суть понята художником совсем не абстрактно, хотя бывает довольно условно выражена… Это русские качества художника Грачева.

От Америки в нем – масштабность, немалая величина холстов, спонтанный, темпераментный мазок, обретенная особенно в последние годы жизни яркая раскованность палитры, полная свобода выражения, за которой он и ехал на Запад; внешняя броскость многих работ, впечатление от которых является не в длительности, не в континиуме, а сразу, восклицательно, одномоментно…

То, что он обрел в юности и пронес через всю жизнь – это духовная и психологическая наполненность его работ. Именно на этом пути психологического освоения Грачев создал и оставил нам целые галереи, запечатлевшие образы бездомных, бродяг, опустившихся нищих, которыми был и есть полон современный Нью-Йорк. Он единственный в своем роде художник, который создал нечто уникальное, доселе никем не охваченное в таком масштабе. Высшие точки страдания, ужасающего и потрясающего, кипение горя или его остановка в прострации – вот что приковывало художника к трущобным лицам и обликам. Гротеск, намеренная оптическая деформация помогают Грачеву создавать самые емкие и неподражаемые «версии» подсмотренного и увиденного. Достаточно назвать работы: «Уличный музыкант» (1979), «Двое нищих» (1981), потрясающий по силе образ нищей женщины «Нищая» (1982), бездомный, ухмыляющийся безумной улыбкой «Огни Нью-Йорка» (1981). Подобные произведения хочется называть и называть – «Старуха с клюкой» (1983); «С кружкой» (1980)... Эту обретенную стилистически тему художник развивает и тогда, когда создает работы, на которых не изображены американские «клошары». «Художник и модель под лампой» (1981) являет собой тот же художественный ход, но уже дошедший до новой ступени совершенства в развитии. Чудится у Грачева некоторая сновиденность этих галерей, и известно, что, бывало, он видел тяжкие видения в снах, иногда опускался на самое дно своей печали.

Каждый искусствовед, каждый эксперт, художественный критик выбрал бы из творческого наследия художника не только самые эстетически выдающиеся работы, но и те, которые близки мировосприятию именно этого ценителя. Среди графических работ исключительного совершенства, мы полагаем, достигает «Коза» (1984), созданная углем по бумаге. В ней будто угадано золотое сечение. Тут каждый штрих неслучаен.

Есть у Грачева, в поздний период созданная, большая серия рисунков, исполненных фломастером по бумаге одной линией. У знатоков владение таким рисунком считается своего рода «высшим пилотажем». В наследии Ю.Грачева есть и камерные, и многосоставные «однолинейные» композиции, как «Вечеринка» (1978). Здесь в полную меру проявились иронические черты Грачева. Ирония, а иной раз и сарказм проявятся в работах 1980 – 90-х годов. Но у художника, при всей его ироничности, мы не найдем злобы, ненависти к изображенному. Например, «Хитрец» (1987) – углем по бумаге облик, воплощение хитрости и лукавства человеческого, смеющийся, сузивши глаза-щели в ехидном смехе. Это «Персонаж». Подобно Лафатеру, который века назад создал свою «Физиогномику» человеческих типов, Грачеву удалось создать типический лик немалой обобщающей силы.

Образы Пабло Пикассо (о цельности их особенно любил в студенческие годы размышлять Юрий) в определенный период стали резки, порой, грубы. Полотна и рисунки Пикассо эпатировали, дышали поражавшей его современников свободой, шокирующей поклонников старой классики. Нечто подобное прошло и в судьбу Юрия Грачева, отменного рисовальщика, обретшего бьющую через край формальную и цветовую свободу, которую он щедро выплескивал на поздние холсты. Этот период, характеризующийся широкими резкими динамическими мазками, достаточно разнообразен. И чем пристальнее мы рассматриваем собранное и систематизированное Елизаветой Грачевой наследие художника, тем более убеждаемся, что наиболее сильны те работы, в которых сохраняются и определенность, и психологизм, и типизация. В стилевом отношении их можно, при естественной неполноте любого определения, причислить к произведениям неоэкспрессионизма.

Во многих, в том числе чисто абстрактных работах, как «Триптих» (1999), наблюдается нечто трагичное, таинственное и глубокое. Самые последние в жизни художника работы («Думаю о тебе», 1999) пронизаны пламенным желанием жизни, любви, – и одновременно прощания с ними. С каждым новым мазком кисти нарастает интенсивность воздействия и эмоциональный накал доведен до предела; агония расставания с жизнью, ее конечность.

«Если все время представлять, что вот та гора не просто гора, а прекрасная гора, а этот домик – замечательный домишко и женщина эта замечательная, и окошко и забор – то что-то да получится. Самое главное – не уйти в детали, а чтобы все детали были проникнуты этим теплым чувством» — нам представляется, что именно это важнейшие слова из сказанных им при жизни. Они насущно необходимы для понимания многообразного наследия Юрия Грачева, художника, сердце которого наполнялось любовью к миру его окружавшему, к природе, к людям. Человек часто бессознательно в картине, в книге, в стихе ищет прежде всего луч этого самого теплого из чувств земных – чувства Любви…