Вести из провинции

Нина Краснова

О книге верлибров и белых стихов рязанских поэтов «Нерифмованный, вольный...»

«Нерифмованный, вольный...»
Стихи рязанских поэтов. – Рязань: Русское слово, 2006, 128 с.

...В рязанской литературной жизни произошло экстраординарное событие. В местном издательстве «Русское слово» вышел новый коллективный сборник рязанских поэтов, который называется «Нерифмованный, вольный...» и отличается от всех прежних, потому что он особенный и как бы совершенно не характерный для рязанской поэзии, которая основана на традиционной классической русской поэзии и испытывает на себе сильное влияние С.Есенина. Это – сборник верлибров, к которым подсыпаны и «белые» стихи. Составила его поэтесса О.Сидорова, член Союза российских писателей, которая и сама успешно работает в этом жанре. Идею составить и выпустить такой сборник она вынашивала давно, с 90-х годов ХХ века, но осуществить ее смогла только теперь, и, как говорится, слава Богу.

В сборник вошли стихи 53-х авторов, маститых, известных не только в «районном масштабе», таких, как Б.Жаровонков, Е.Маркин, А.Сенин, Б.Шишаев, и совсем молодых. Стихи располагаются в хронологическом порядке, а самый первый нерифмованный стих датируется 1947 годом, т.е. рязанскому нерифмованному стиху в 2007 году исполнилось 60 лет, если, конечно, не считать того, что С.Есенин задолго до этого, в период с 1910 по 1917 год, написал белым стихом «Песнь о Евпатии Коловрате» и стал предшественником рязанского «авангардного» жанра, который своими корнями уходит в глубь веков, в русские народные сказки и былины и в легенду об Авдотье Рязаночке, и в другие жанры устного народного творчества, и в русскую поэзию Золотого и Серебряного века, и в зарубежную европейскую поэзию...

...Когда читаешь сборник «Нерифмованный, вольный...», то видишь, что буквально все рязанские поэты, которые писали традиционные, в общепринятом смысле слова, стихи, оказывается, кроме того писали и нетрадиционные, т.с., для души, т.с., «в стол», и что верлибры плюс белые стихи для них так же естественны и органичны, как и рифмованные регулярные стихи с классическим ямбом, хореем, анапестом, дактилем, амфибрахием и их вариациями и так же удобны для выражения разных своих чувств, мыслей, настроений и для освещения разных тем.

За десять верст в шушуне сереньком
Шла в церковь поставить свечку
Татьяна Федоровна
За упокой раба Божьего Сергия.
Но справить обряд
Ей не разрешил церковник:
«Был Сергий самоубийца и богоотступник»...
«К тому ж хулиган и пьяница».
...Подходила Татьяна Федоровна к иконе
И просила Бога простить ее сына.
А «грешник» – великий поэт России –
Невинно смотрел на нее с портрета...

Это «верлибр» от А.Сенина, первого из всех рязанских поэтов лауреата Есенинской премии, ныне покойного. Каждое слово здесь – как свободный выдох души, не скованный формой, как облачко на небе. И все слова стоят в том порядке, который нельзя изменить, и каждое слово - на своем месте, и ни одного нельзя выкинуть из этой песни.

Н.Молотков в своих «Белых стихах», которые есть не что иное, как верлибр, пишет про свою бабушку Парашу – о том, как в пургу, которая выла на улице, за стенами избы, бабушка зажигала для путников свет в своем окошке:

Бабушка сползала с деревянной скрипучей кровати,
Снимала с полки семилинейную
Керосиновую лампу, зажигала ее... –

Чтобы свет этой лампы не дал заблудиться человеку в пургу. И точно так же теперь, когда бабушка умерла, поступает и сам автор, который живет уже не в селе, а в городе, и не в избушке, а в типовой хрущевке с «железным балконом». В буран он тоже ставит на своем окне лампу:

Я долго стою у окна...
Ставлю на подоконник настольную лампу
Под зеленым абажуром,
Она горит всю ночь.
Может, кто-то,
Опозднившись на работе, Войдя в черный провал двора,
Увидит свет в моем окне... –

Так, без пафоса и без высокопарности, через конкретные предметы быта, поэт говорит не о быте и не о бытовщине, а о бытии человека, о сострадании человека к человеку, даже и к совсем постороннему, как о норме бытия, которая передается от предков к потомкам, через близких людей. Все это стихотворение озарено «керосиновой лампой» и электрической «настольной лампой под зеленым абажуром» и негаснущим светом доброты и человечности в мире, где столько ненастий и бед, которые подстерегают каждого из нас на нашем пути.

...У всех авторов сборника в их стихах, в строчках и между строчками присутствует Рязань, рязанская топонимика, рязанская колористика, она является как бы фоном всех их стихов, как бы декорацией сцены, где разворачивается «спектакль».

Е.Маркин пишет: «Может, завтра ж махну в Солотчу!».

В.Фонюшкин пишет: «Там, в Трубежском затоне дремлет щука... Там, в Луковском лесу, живет колдунья...».

А.Бандорин, родившийся в селе Каморино Михайловского района, пишет о своем селе Каморино: «Каморино вижу, / Каморку в рабочем бараке... / И вазы, / Высокие вазы с цветами, / С цветами из красной бумаги...».

А.Пронин пишет о деревне Подвязье, где жила его прабабушка: «А я почему-то / Вспомнил свою прабабушку... / И ее деревенскую избушку / Почти без окон / И почти без дверей. / Она (прабабушка) жила / При вожде Иосифе / В деревне Подвязье / Рязанской губернии...».

В.Белов пишет: «В свою Мещеру, как во храм Господень, / Из смрада городского я бреду. / Лежит мой путь туда, где бор сосновый... / Я помолюсь всеведущему Богу, / Пославшему мне в этой жизни счастье: / Родиться, жить и умереть в России!».

И даже когда авторы не указывают точное место действия своих стихов, все равно читатель чувствует, что это место действия – родина поэта, и не какая-то абстрактная родина, а родная рязанская земля. Как у Б.Шишаева, который выходит за ворота своего дома и стоит, «прислоняясь к старинной березе», и наслаждается «покоем огромного древнего мира», а мать (лирического героя), накинув полушалок себе на плечи, становится рядом с сыном, «молчит... потом произносит: «Сынок, уже поздно, / Постель я тебе постелила». Или, как у А.Потапова, который приехал к своим родителям в отпуск и оказался «в доме родном» и лег спать, а «мама тихо коснулась постели моей / И, как в детстве, поправила мне одеяло...».

Свою любовь к родине авторы передают не плакатно-лозунговым риторическим языком, а простыми словами, через любовь к своей родной земле, к своей родной природе, к своему родному дому, через любовь к своим бабушкам и прабабушкам, а чаще всего – через любовь к своей матери, которая и есть для них главный символ родины. О чем так прямо и говорит в своем стихотворении А.Сенин, для которого образ матери и образ родины – это одно-единое целое:

Если бы я был художником,
Я нарисовал бы единственный портрет –
Моей матери.
И это была бы ты –
...Милая моя Родина!

Д.Аравин показывает свой рязанский патриотизм через свою антипатию к Москве и москвичам, т.е. впадает в крайность, и как бы припоминает старый «спор славян между собою», старые исторические распри между Москвой и Рязанью. Вот он, как антиНикита Михалков, идет-шагает по Москве, в толпе москвичей и в каждом из них видит почему-то «спекулянта, вора» или «наемного убийцу» и про себя плюет каждому в лицо:

Иду по Москве.
Просто так, шагаю...
А плюнь в эту толпу –
Непременно попадешь
В спекулянта,
Вора,
Наемного убийцу...
Тьфу!

У меня как у читательницы и как у коренной рязанки, которая много лет училась и много лет живет в Москве и знает Москву и москвичей не только с худших сторон, как Д.Аравин, но и с лучших, такой рязанский патриотизм-экстремизм Д.Аравина, наивный по своей сути, вызывает улыбку и воспринимается как юмор. Потому что далеко не все в Москве – спекулянты, воры и наемные убийцы, как и в той же Рязани, и везде.

...У каждого человека свой крест, свои страдания на пути, по которому он идет. Но, как говорится в Библии, Господь Бог каждому из нас дает только такие страдания, которые нам по силам. Об этом пишет в своем верлибре Р.Купавская, когда говорит сама себе:

Не тебе жаловаться
И плакаться на людях...
...возблагодари Судьбу
За Крест, данный по силам.
И в путь.

Такие стихи укрепляют дух человека и его веру в свои силы.

...Фрейд говорил, что любовь человека к человеку бывает разных видов: любовь к матери, к отцу, к братьям и сестрам, к бабушкам и дедушкам, к детям, своим и чужим, к друзьям и т.д. и – любовь мужчины к женщине, а женщины к мужчине, которые в поэзии фигурируют как предметы сердца. В сборнике, о котором здесь идет речь, присутствуют все виды любви, в том числе и к предмету сердца, которая являлась одним из главных стимулов творчества и для Петрарки, и для Ронсара, и для Гейне, и для Пушкина, и для Блока, и для Есенина, и для Ахматовой, и для Цветаевой и является одним из главных стимулов для современных поэтов, в том числе и рязанских.

Среди стихов о любви к предмету сердца прелестны лирические миниатюрки Е.Бартеневой, которые напоминают девичий дневник с подробной фиксацией и анализом всех чувств, которые испытывает героиня, и всех нюансов этих чувств:

Перелистала
Страницы
Своей жизни
И не нашла там тебя.
Разве мы
Еще не встретились?

Ты мне
Так дорог,
Словно я
Тебя уже потеряла...

У Т.Красновой стихи о любви – как долгий вздох героини и как протяжный, разлучный гудок паровоза, печальны и драматичны, а сама любовь зависит от фаз Луны, на которую смотрят герой и героиня, а потом он уезжает от нее на поезде, а она идет на почтамт, садится за стол, желтый и круглый, как луна, писать ему письмо:

Утром войду я
В почтамта огромную залу,
Сяду за стол,
Похожий на нынешнюю луну,
И напишу туда,
Куда умчит тебя скорый поезд...

По-своему трогательны стихи о любви у М.Цветковой, которая констатирует то, как ее возлюбленный постепенно исчезает из ее жизни, становится все более далеким для нее и все более удаленным от нее:

Сначала от меня ушли твои глаза.
Потом – твои шаги.
Потом из дома моего
Ушли твои звонки.
Ушел твой голос от меня.
Ты весь ушел.
Остались только письма...

У В.Стениной привлекательна в стихах нетронутая кровать, которую она описывает: «Кровать покрыта черным пледом, / А под ним – белая, белая постель...»

...Каждый человек пытается понять, кто он есть? С.Свиридов пытается понять это, прибегая к оригинальному методу самоидентификации, отталкиваясь от типажей животных и птиц в пословицах, поговорках, фразеологизмах:

на мне все заживает с трудом
следовательно я не собака
.........................
меня кормят не ноги
следовательно я не волк
я равнодушен к красному
следовательно я не бык
я не пялюсь на новые ворота
следовательно я не баран

Дальше он понимает, что он и не «ежик в тумане», не герой мультфильма Ю.Норштейна, и не «чижик-пыжик», не герой песенки «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил», хотя он и «пил водку» на Фонтанке и даже блевал «с третьего этажа общежития архитектурного института на набережную».

кто же я?
думаю

Скорее всего, он – поэт С.Свиридов, со своей индивидульностью. А кто же еще?

...К.Паскаль предстает в сборнике как переводчик монгольского поэта Доржа Цэнгэнжава, которую он пересаживает на русскую рязанскую почву и которая приживается там и идет «от нуля», как росток от семечка:

Люди идут от нуля,
Люди приходят к нулю.
Люди родятся нулями,
Нулями уйдут в небеса...

...Верлибры Е.Сафроновой насыщены метафорами, в которых есть что-то от поэтики русского символизма и эгофутуризма и из которых возникает портрет героини:

Она закрывает глаза веками,
Как окна ставнями.
Она замыкает губы
На засов надменности...
Она из человека превращается
В пустующий дом,
В котором невозможно жить.

...Верлибры некоторых авторов сборника своей лаконичностью напоминают японские хокку и танки из трех и четырех строк, а своей скептической ироничностью – софизмы-афоризмы Ларошфуко. Например, у молодого автора А.Колчева:

Я забываю
Близких имена.
Учу иные...

Или у молодого поэта М.Ленюшкина:

Тело мое
черви сожрут
книжные,
если повезет...

Этот верлибр называется «Pro неизбежное», он несет на себе отблеск эстетики поэтов Серебряного века Ф.Сологуба, О.Мандельштама и А.Тинякова, предшественника С.Есенина, и содержит в себе элементы «фильма ужасов», которые соответствуют теме стихотворения и привносят в него долю черного юмора, который и спасает автора и читателей от черного пессимизма и от хандры.

...О.Сидорова пишет свои верлибры утонченно-трепетной, изящной кистью, чистыми красками, обладает великолепным чувством формы и стиля и умеет нарисовать картину, которая вызывает у читателя волнующие ассоциации с тем, «чему названья нет». Как, например, в стихотворении-мини-шедевре «Японская кукла», навеянном картиной Б.Кустодиева:

А девочка играет с куклой
На подоконнике родного дома...
А за окошком – сад иль парк,
Что вырублен давно.
Наверно, куклы нет,
А девочки – подавно...
Но есть картина,
А на ней –
Играет девочка
С японской куклой...

В этом стихотворении поэтесса, используя кольцевой прием как знак бесконечности, не говорит в лоб о том, что люди смертны и что девочка, которая «играет с куклой на подоконнике родного дома», когда-нибудь превратится в тлен и прах, как и ее кукла (и, может быть, еще раньше, чем кукла) и как «сад иль парк» за окошком, который когда-нибудь будет вырублен, но искусство – бессмертно, и бессмертно все, что запечатлевается и таким образом сохраняется на века художниками в их произведениях, будь то картины, будь то стихи. О.Сидорова сумела языком поэзии, а не голыми фразами высказать главную цель искусства и вообще творчества – обессмертить смертного человека и все, чем он жил, и все, что было дорого ему при жизни. И в этом же – главная цель поэзии.

...Авторы сборника умеют «небо трогать, опираясь на землю», как это умеет в своих стихах В.Семин.

И умеют видеть чудеса в жизни, как видит их В.Крючков, у которого, как у Марка Шагала, «летит над домиком корова», которую рисует племянница поэта. И умеют и сами «летать над землей», как А.Потапов.

И умеют восхищаться красотой, как В.Белов – «девочкой с ногами цапли».

И умеют «понимать» все, как Н.Петропавловский, даже то, чего кто-то «недопонимает».

И умеют удивляться простым вещам, как умеет удивляться «травинке пыльной» и «жучку на ней» Магомед Али, который когда-то приехал в Рязань из Дагестана и осел там и пустил корни.

И умеют восхищаться «фиалками» лиловыми, как Е.Некрасова, и «молнией» и «дождем», и листвой, сверкающей на солнце, как Э.Маневич.

И умеют вырастить «дерево по своему образу и подобию» и защитить его от «дровосеков», как И.Ситников.

И умеют сидеть «с краю», как В.Корнилов, и не лезть туда, куда лезут все.

И умеют читать Бродского, Борхеса и «идти по направлению к Свану», как актер и режиссер Е.Калакин из мастерской О.Табакова.

И умеют видеть «хорошее даже в плохом» и «плохое в хорошем», как А.Туревский.

И умеют писать со всей искренностью, как Л.Осепян, который спрашивает сам себя: «Где искренность твоя?», без которой не может быть поэзии.

...В сборнике оказались под одной крышей и под одним литературным флагом поэты разных литературных направлений, вкусов и пристрастий, объединенные любовью к поэзии, не ограничивающие и не сковывающие себя рамками традиционного регулярного стиха и ищущие себя в разных жанрах. Тем этот сборник и интересен, первый такой рязанский блин, испеченный из нерифмованных вольных стихов, который получился не комом.

...В 1991 году в московском издательстве «Прометей» вышла «Антология русского верлибра», которую составил К.Джангиров и в которую он включил верлибры 360-ти современных поэтов, от И.Бродского и Е.Винокурова до поэтов «новой волны» А.Еременко, И.Жданова, Е.Бунимовича, Н.Искренко и т.д., среди которых была только одна рязанская поэтесса (автор этих строк). То есть пример издания коллективных сборников верлибров у нас в стране был, но это был, пожалуй, единственный такой пример. А в провинциальных городах и вообще их не было. И вот теперь мы имеем такой рязанский пример, причем не дурной, а положительный, который, может быть, окажется заразительным и для других городов и которому, может быть, последуют и другие провинциальные города, потому что в каждом городе найдутся свои «верлибристы».

23–24 ноября 2007 г.

Автор этих строк – Н.Краснова – на презентации книги «Нерифмованный, вольный...»


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел
"Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 01.12.08 17:32