Впечатления
Сны об Амстердаме
Надпись на обивке нового дивана нежданно подтверждала выбранное направление следующего путешествия: Амстердам, – витиеватые буковки цеплялись одна за другую, сливаясь в конце слова с началом следующего, – Брюссель. О Брюсселе я думала раньше, когда там ещё жил мой брат, а теперь как-то позабыла, но Амстердам предполагал и Брюссель… Может быть, пока не знаю, знаю, что недалеко и было бы возможно… Скорее, знаю, что о предыдущих поездках уже вряд ли напишу, зачем? Куда интереснее писать о будущих: тут можно всё изобразить на свой лад, сделать вид, что предугадываешь, предвидишь заранее, не приблизившись к цели путешествия ещё ни на один километр и даже не заглянув в туристические справочники, опять-таки зачем? Громкие названия европейских и экзотических столиц и так у всех на слуху, фотографии украшают витрины турбюро и книжных магазинов, репортажи неустанно транслирует телевидение, да и многие из знакомых уже рассказывали об этих чудесных городах. Вот и складывается полное представление о будущем путешествии, даже если оно не состоится. Но нет, для его осуществления надо только немного решимости, непреклонности, а также немного отсутствия здравого смысла. И тогда в Вене вы познакомитесь с говорящим на 13 языках попугаем, а в Лондоне опоздаете на самолёт, зато покатаетесь в просторном лондонском кэбе и побродите лишний денёк по Блумсбери, размышляя о том, как часто гуляла там возле Британского музея веком раньше Вирджиния Вульф. Но что это? Ведь я не о прошлом, я об Амстердаме, когда ещё в нём не была, немного о Брюсселе, в котором чуть не побывала, и, пожалуй, о Риме, где хотела бы навестить виднейшего семиолога и познакомиться с пожилой княгиней Волконской из римского предместья. А ещё я, может быть, и о Буэнос-Айресе, где живёт актёр, родом из Франции, сыгравший роль Борхеса в лучшем фильме о нём. Шесть лет назад я писала актёру: «Когда я приеду в Ваш город, Вы встретите меня на пристани и узнаете меня по письмам, но не взглядом, а коснувшись руками лица, и тогда уже не отпустите меня, а поведёте по лабиринту Буэнос-Айреса…». Он ответил, что, несомненно, я вижу вещи, которые могли бы произойти в действительности, и звонил мне из Нью-Йорка – всё-таки ближе, чем из Аргентины, но реальность не приблизилась, скорей наоборот. «Всё было только сном: лицо светилось сквозь покровы, то было ночью – призрачный пейзаж, в котором наши сблизились шаги, исчез внезапно»1. Тогда уж, наверное, надо и о Махачкале, куда давным-давно приглашал меня один аспирант из Дагестана, и пока я рассматривала его предложение, я проживала свою поездку в манящий неведомый город, отложенную, быть может, навсегда.
1 Элен Дорион «Портреты морей», издательство «Комментарии», Москва, 2005, стр. 88, перевод Ю.Куниной.
Городами я увлекаюсь, как людьми, заодно с людьми, через людей, но никогда – людьми вне городов. Поэтому я бежала из Пекина и боюсь возвращаться в Шанхай – там всё и через 15 лет заговорит со мной неповторимым по тембру, завораживающим голосом моего спутника, пусть и переселившегося с тех пор в Калифорнию. В Одессе же я никого не знала, но видела её во сне, так что, когда говорила много позже с одесситами, чуть не сказала, что побывала в их родном городе наяву, но ведь и трамвайный круг около рынка из сна, с рекламными тумбами у остановки, им показался знакомым. Или «все города были похожи друг на друга, передо мною порты раскладывали странствия на выбор»2? Но нет, Лондон был ни на что не похож, реальный Лондон сохранял свою туманную нереальность, оставался нашим затемнённым неразгаданным тайным садом, оборачивающимся иной раз, как в рассказе Уэллса, песчаным каньоном при ярком свете дня. А настоящий Амстердам оказался городом беспечности, городом позванивающих трамваев, колоколов и велосипедов, городом катеров всех мастей, плавучих клумб и домов-барж, городом воплощённой юности в декоре Золотого голландского века. Но и этот декор не выглядел слишком старинным, потому что, к примеру, в музейных садах 16-го века среди скульптур 17-го и зелёных изгородей в стиле Возрождения расставлены скамьи современного дизайна для обедающих на улице туристов, а традиционные крюки под крышами подавшихся вперёд фронтонами домов исправно служат жителям для подъёма грузов через необъятные окна по сей день. Предмет же поклонения голландских искусствоведов и любителей живописи – «Ночной дозор» Рембрандта – попросту недавно родился заново, в бронзе, на площади художника в исполнении российских скульпторов Александра Таратынова и Михаила Дронова. Город, возвращающийся к собственной юности, возвращает её и приехавшим в него ненадолго, потому что, как же иначе объяснить, что всё, что я делала там, было жизненно необходимым для меня в подростковом возрасте. Как когда-то подростком, я беспечно неслась на велосипеде по паркам и вдоль каналов, снова каталась на велосипеде среди сосен и поросших ежевикой дюн (это уже на близлежащем острове Тексель), раскладывала ракушки на берегу озера-залива, ловила крабов и раков-отшельников в лужицах после прилива. Как когда-то подростком, только теперь в оригинале, а не на коллекционных марках, рассматривала полотна Хальса, Вермеера, картины Редона, фовистов и Пюви де Шаванна (впрочем, о нём узнала уже в Университете), а также голландские пейзажи Моне, что на последнем этаже Музея Ван Гога. А ещё без конца воображала себе, каким предстал Амстердам перед молодым Петром, чтобы очаровать его навсегда, и отыскивала глазами любимые с детства кусочки разноцветных и голубых изразцов – вкрапления голландских печек – на сувенирных развалах Цветочного рынка, в украшениях порталов и оград; подражала задору и осанке царствующих на своих креслах-велосипедах голландок, удивлялась обилию видов птиц в пределах одного города, причём не только в Зоопарке и Ботаническом саду, а в обычном, хоть и центральном, парке Вондель: здесь и аисты, лебеди, цапли, чайки, и любопытные разновидности голубей, уток, и наверняка какие-то другие виды, которых не успела заметить. Но ведь в городе, возвращающем нас к юности и свободе, положено жить многочисленным птицам, не так ли? Центральная площадь Дам моё впечатление только подтвердила: бесчисленные голуби, но и не только – перед Музеем восковых фигур расхаживают фигуры ожившие, как по волшебству освободившиеся от восковой скованности персонажи прошлых веков – Красавица с Чудовищем на поводке, гигантский мушкетёр, рослый придворный. А площадь между тремя крупнейшими музеями живописи, Государственным, Современного искусства и Ван Гога, – вообще бескрайний газон, по которому даже как-то зазорно не бегать босиком, что я и сделала не раздумывая, закинув маленький рюкзачок-сумочку за плечи (удобство которой оценила как раз в Голландии, потому что во всех других поездках в целях предосторожности плотно прижимала её к себе). Почти посредине площадь-газон разрезают гигантские буквы, печатные и отнюдь не витиеватые: I amsterdam, – на которые можно попробовать забраться, вместе c детишками из разных стран, и тогда уже совсем проникнуться неистребимой симпатией к городу и его людям. И ещё впечатление – лингвистическое: то, что название города означает «дамба (dam)» на реке Амстель, это, конечно, всё объясняет, то есть делает и сам город доступнее, ближе и понятнее. Но вот почему же «ль» не прижилась и изменилась со временем на «р», почти как в японском языке? Расшифрованное имя города тут же оборачивается загадкой, тем более что и так при слове «дамба» у меня в памяти возникает загадочный, стилизованный под китайский, спектакль Арианы Мнушкин, название которого в переводе – «Барабаны на дамбах». И вот уже можно снова грезить, грезить о городе, в котором побывал, в котором много всего увидел, но совсем не всё разгадал, и, главное, в котором нежданно-негаданно обрёл свою юность, вернул себе чувство лёгкости и свободы.
2 Элен Дорион «Портреты морей», издательство «Комментарии», Москва, 2005, стр. 82, перевод Ю.Куниной.
Фотографии Амстердама Закари Жильбера (Канада)
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Нидерланды"]
Дата обновления информации (Modify date): 10.09.2008 18:48:45