Проза Одессы

Валерий Кузнецов

Элла

Ох, эта Элла! Помню первое знакомство. Она назойливо жужжала, летая над клавиатурой. Садилась на пальцы, на клавиши, металась между мной и учеником, как будто стараясь нам помочь. И, если удавался какой-то пассаж или аккорд, она, удовлетворенно жужжа, улетала. Мне сначала Элла действовала на нервы. И я, хватая том Баха или Моцарта, пытался угодить в нее. Но потом, глядя на ухмылку моего ученика или ученицы, понимающе улыбался и откладывал ноты в сторону.

Однажды, придя домой под хмельком, я мокнул палец в мед и, сев за инструмент, начал левой рукой наигрывать вальс Шопена, приговаривая: «Элла, Элла, Элла...». Вы не поверите. Она прилетела и села на палец, и сидела, пока не кончилась шопеновская тема. Потом улетела. Но я заметил, что меда на пальце поубавилось.

Каждый последующий день Элла прилетала и жужжала надо мной и учениками. Она очень любила Шопена, но, когда я начинал учить с ними Прокофьева «Наваждение», она, грубо жужжа, садилась на клавиши, на ноты, на лицо, а потом срывалась и улетала. Она не появлялась несколько дней после этого, хотя я намазывал пальцы медом и звал ее: «Элла, Элла». Спустя некоторое время, одна моя очень талантливая ученица играла ноктюрн Глинки «Разлука». Я, уже потерявший надежду увидеть свою Эллу, вдруг услыхал знакомое жужжание. Она прилетела и села на волосы девочке, молча сидела, пока пианистка не закончила играть. Потом Элла села мне на палец. Поела меда и с тихим умиротворенным жужжанием улетела. Наша дружба наладилась. Элла прилетала каждый раз, как я приходил домой, садилась на мой палец, вымазанный медом, я играл Шопена, а она сидела на пюпитре, а потом тихо улетала до следующего дня.

Я привык и полюбил эту муху. Я приходил после трудного и нервного дня, когда меня пинали ногами, когда болела душа и сердце, и она прилетала и садилась на мой палец, вымазанный медом. Я отдыхал душой, и мне хотелось сесть за инструмент и сыграть ей в благодарность за все.

Заканчиваю. В тот черный понедельник, мне привели ученицу, бездарную, но богатую. Мама платила мне большие деньги за урок. Нужда заставляла меня идти на сделки с музыкой, с искусством, с идеалами. Я сидел за фортепиано и учил эту богатую бездарь выигрывать пассажи.

Прилетела Элла и с живым негодованием села на обеденный стол, за которым сидела мамаша ученицы. Видимо, Элла была настолько возмущена бездарностью звуков, извлекаемых этой девочкой, что побрезговала сидеть на пюпитре.

Я вдруг услышал громкий хлопок по столу газетой и, обернувшись, увидел, что моя Элла лежит без дыхания на столе лапками кверху.

– Что вы сделали? – спросил я у мамаши. И в ответ она сказала:

– Тут прилетела какая-то муха и мешала Вам работать. Вот я ее и прихлопнула.

– Лучше бы Вы прихлопнули свою дочь, – ответил я и, поднявшись, взял Эллу в ладошку и ушел, чтобы похоронить ее достойно.

Я лишился богатого урока и денег и приобрел славу чудака, но никогда не забуду милую Эллу, которая так приятно жужжала над моим инструментом.

Валерий и Валентина

Он шел по осеннему Приморскому бульвару. В спину дул холодный норд-ост, сбивавший листья с каштанов и швырявший их пачками ему на голову. Через каждые пятнадцать-двадцать шагов останавливался, тяжело переводя дыхание и с досадой думая, что ничто уже в этом мире не поможет приобрести ему новое сердце. Порой садился на скамью и, доставая крупинки нитроглицерина, совал под язык. Тогда голова прояснялась, и ком в горле исчезал на некоторое время. Он чувствовал себя снова бодрым и здоровым. Но через полсотни шагов опять начинал задыхаться.

На бульваре было пустынно и одиноко. Слева ревело море внизу, а справа стояли громады зданий. Не останавливаясь больше, он дошел до памятника Пушкину, когда услышал женский окрик. Его догнала женщина в модном джинсовом костюме. Прозрачный плащ облегал ее тонкую фигурку. «Цирковая, наверно», – подумал он. «Я гонюсь за вами от самого дворца, – сказала она и представилась – Руководитель цирковой студии города Н-ска. Я приехала, чтобы познакомиться с вами и попросить помочь мне в постановке номера, который вы придумали».

Они пошли рядом, беседуя друг с другом на свои профессиональные темы. Она была в возрасте, но держалась прямо, с какой-то присущей только цирковым дамам осанкой.

«Я вчера сорвал джек-пот, – вдруг сказал он. – У меня полные карманы «капусты», пойдемте в кафе, я вас прошу». В кафе он заказал коньяк и блины с икрой собеседнице, а себе чай с лимоном и на удивленный взгляд собеседницы пояснил: «Сердце, нельзя». Перекладывая из кармана деньги, он достал мобильный телефон последней модели и положил перед собой. «Звонят часто ученики из разных концов мира, – пояснил он. – Вот, вчера, после выигрыша пошел и купил себе, чтоб не пропускать звонки, когда меня нет дома».

Они сидели, обмениваясь фразами, вспоминая свою прежнюю цирковую жизнь. Он был старый цирковой артист и режиссер. Она страстно любила цирк и после травмы вынуждена была перейти на преподавательскую работу. Иногда звонил телефон, и он брал трубку, с неудовольствием слушая надоевшие вопросы и восклицания старых знакомых.

Вдруг раздался телефонный звонок. Он был необычный. Его телефон играл мелодии Барбера, медленные и тягучие. Скрипичную полифонию, хватающую за сердце. И он успевал во время достать телефон. Сейчас же раздался какой-то бравурный марш, перешедший в похоронный. Извинившись перед собеседницей, он нажал на кнопку.

«Валерочка! – раздался тихий задушевный голос. – Птичка моя». – И волна дрожи прошла по его телу. Это звонила Валюха, его жена Валюха, которой давно уже нет. «Как ты живешь? – спросила она. – Как дети? Я так соскучилась!» Он вдруг стал задыхаться, знакомое чувство удушья сковало язык. «Что с тобой?» – тревожно спросил голос, и столько волненья было в нем и нежности. Он взял себя в руки и прерывающимся голосом стал говорить:

«Валя, откуда ты? Ведь тебя нет на этом свете».

«Не думай об этом. Я всегда буду с тобой, любить и волноваться».

И он, забывши про реальность, в которой находился, стал взахлеб рассказывать про девочку в беленькой шубке, их дочь, про сына-мушкетера и младшего, скрипача, про их семьи, внуков. И вдруг она перебила его. «Кто с тобой рядом? – спросила жестким голосом. Он впопыхах стал объяснять ей, но она перебила, потребовав ревнивым голосом, чтоб ее не было. Поднявшись из-за стола, он сделал извиняющийся знак изумленной женщине и выбежал из кафе на осенний мокрый бульвар.

«Милый, – раздался снова в трубке голос, – я буду и там ревновать тебя, потому что так люблю, что мне разрешили говорить с тобой».

Они продолжали вполголоса разговор. Она вспоминала их жизнь.

«Помнишь, как ты тащил меня на Эльбрус? Мужики скисли и остались в Приюте одиннадцати, а я шла с тобой и стерла ноги в триконях не по размеру. А тот день, когда ты в Московском цирке разбился, упав с 10-метровой высоты, и я бегала к тебе в больницу Склифосовского, принося тебе покушать».

Он вспомнил, как она таскала ему горячий борщ и кормила в подвале Дома культуры, где он готовил на фортепиано программу для поступления в консерваторию, а потом они целовались через зарешеченное окно.

«Валя! Валя! Как ты смогла мне позвонить с того света?»

«Тут у нас похоронили крутого мужика с мобилкой и я уговорила его».

«Что за крутой? – кричал он, забыв про реальность. – Ведь я тебя люблю и продолжаю ревновать ко всем и всему».

«Не надо, милый, от меня уже ничего не осталось и нечего ревновать. Лучше вспомни те песни, которые мы написали и распевали под твою гитару. Как ходили по морю на яхте, которую ты построил. Паруса белым куполом несли нас по волнам, как ныряли в подводные пещеры и там любили друг друга, уверенные, что никто не подсматривает. Своего льва ты приводил домой, и дети наши играли с ним, как с игрушечным. А мишка – Тихон, ставший другом Пашки, не хотел уходить. Я терпела все причуды твои, а ты – мои. И нас всегда окружала толпа учеников и друзей. Мы прожили долгую и славную жизнь, но и она кончилась. Прощай, любимый. Мое время кончилось. Скоро мы увидимся».

Они еще говорили, вспоминая свою любовь и приключения, но трубка стала разряжаться, аккумулятор сел, и она замолчала.

Он сидел на бульварной скамейке, ошеломленный и опустошенный. Знал, что больше звонка не будет. Утро позолотило верхушки каштанов. Бульвар сказочно преобразился, и по аллее побежали люди-муравьи. Они спешили на работу или службу. Бежали, не обращая внимания на пожилого человека с мобильной трубкой, зажатой охладевшей рукой.

Апрель 2006


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Одесса"]
Дата обновления информации (Modify date): 07.10.2008 12:38:45