Российско-чешские литературные связи
«Уж как пал туман седой на синее море...»
Известно, что начиная со второй половины XVIII века в разных концах Европы стали появляться вначале единичные, а затем все более частые издания собраний народных песен (иногда стилизаций и подделок под них). Говоря о Центральной и Восточной Европе, нельзя не вспомнить прежде всего далматинского собирателя песен и поэта-сказителя Андрие Качича-Миошича, издавшего в Венеции еще в 1756 году, а затем неоднократно переиздававшего в расширенном виде свое собрание народных песен под названием «Разговор приятный народа словинского» (словинцами Качич называл всех южных славян). В 1770–1774 гг. в России выходит четырехтомное «Собрание разных песен» М.Д.Чулкова. В конце 70-х годов появляется знаменитое немецкое издание И.Г.Гердера, включавшее уже песни разных народов мира и имевшее особое значение. Далее, если даже ограничиться только славянами, следуют имена И.Прача в России, В.Караджича в Сербии, Ф.Л.Челаковского в Чехии, М.А.Максимовича на Украине, Я.Коллара в Словакии, С.Враза в Хорватии и многих других их современников и последователей. Народная поэзия имела особое значение для развития культуры тех народов, которые долгое время были лишены независимости и пережили полосу существенного ослабления отечественной культурно-исторической традиции. К их числу принадлежала и большая часть западных и южных славян. Народно-песенное наследство воспринималось здесь в эпоху национального возрождения как сокровищница национального духа. Ян Коллар назвал народные песни «ключами от святыни национальности». В народной поэзии видели залог и незаменимый источник развития национально-самобытной культуры. Из нее черпали темы и сюжеты, жанрово-стилевые формы. В той или иной степени это, впрочем, было характерно и для всей Европы того времени. Интерес к народной поэзии был органической чертой эпохи. Вместе с тем его поддерживали, укрепляли, в чем-то направляли и международные контакты, литературные и научные связи, в том числе межславянские и славянско-германские. Общеизвестен вклад, который внес в теоретическое осмысление природы народной поэзии И.Г.Гердер, провозгласивший народную песню «голосом нации» (Stimmen des Volks), отражением исторического бытия и национального характера народа, воплощением его духа и самобытности. В научной литературе не раз подчеркивалась также высокая оценка, которую Гердер давал непосредственно славянской народной поэзии, поощряя ее собирание и издание (песни славянских народов были включены им и в его антологию). Все это встречало широкий отклик у славян. Письма славянских ценителей «народной музы» (В.Караджича, Ф.Л.Челаковского и др.) пестрят упоминаниями о Гердере. Славянско-геманские контакты вообще весьма значительное явление культурной жизни конца XVIII – первой половины XIX века. Напомним об одной странице из истории этих контактов, связанной, в частности, с именем Петера Отто фон Гёце (1793 – 1880) – петербургского немца, уроженца Ревеля и достаточно крупного царского чиновника, историка (автора трудов по истории Прибалтики, книги мемуаров о князе А.Н.Голицине), поэта и переводчика.
В молодости (1810 – 20-e гг.) Гёце серьезно увлекался славянской народной поэзией. Он известен, в частности, как переводчик на немецкий язык сербских народных песен. В 1827 году в Санкт-Петербурге им была выпущена целая книга «Serbische Volkslieder». При этом консультировал его знаменитый сербский собиратель и издатель народной поэзии Вук Караджич. Свидетельства об этом сохранились в письмах Гёце Караджичу, опубликованных в известном собрании корреспонденции сербского ученого1. Возможно, они встречались в Петербурге еще в 1818 году, когда Караджич посетил российскую столицу. Во всяком случае примечательно, что переписка между ними существовала уже в начале 20-х годов – т.е. за пять лет до издания книги переводов Гёце. Это показывает, какая длительная и кропотливая работа была проделана переводчиком по изучению и перевоплощению на немецком языке песен сербского народа. То же самое относится и к другой его книге, параллельно готовившейся им и содержавшей переводы русских народных песен. Ее название «Stimmen des russischen Volks in Liedern» («Голоса русского народа в песнях») – заглавие, как мы видим, восходит к формуле Гердера. Книга Гёце была напечатана в Штуттгарте в 1828 году. Но о работе над ней ее создатель также упоминает в переписке с Караджичем уже в начале 20-х годов. Он сообщал, например, сербскому фольклористу, что собирается редактировать для книжного издания переводы русских песен, публиковавшиеся им в немецких журналах. И это несмотря на то, что уже и в первом своем варианте его переводы нравились читателям, о чем можно судить по откликам на них. Так, в петербургском журнале П.Кеппена «Библиографические листы» в 1825 году сообщалось: «Немецкие корреспонденты наши восхищаются переводами русских и других словянских (т.е. славянских. – С.Н.) народных песней, которые П. Фон Гёц поместил в газете “Morgenblatt”»2. Речь идёт о штуттгартской газете «Morgenblatt fur gebildete Stande». Автору этой статьи довелось в свое время просмотреть эту газету за ряд лет и обнаружить с десяток гёцевских переводов русских песенных текстов. Сличение одного из них с последующей его книжной публикацией позволило выявить целый ряд разночтений (во втором случае употреблены новые слова, обороты, даже целые фразы). Переводчик совершенствовал тексты, посвятив работе над ними целое десятилетие. При этом он специально изучал русскую народную поэзию, что отразилось и в обширной вступительной статье, занимающей более 60 страниц в книге и содержащей характеристику русского песенного народного творчества, его жанровую классификацию, сведения о наиболее популярных героях былин, об основных книжных изданиях русских песен и т. д. Содержательны и примечания к текстам. Усердное изучение славянской народной поэзии и ее переводы на немецкий язык были, видимо, одним из важных аргументов при избрании Гёце в 1829 г. почетным членом Pоcсийской академии.
Переводы Гёце привлекли внимание и в Чехии. На этом вопросе следует остановиться подробнее, так как в освещении его cуществовали разные версии. С именем Гёце в Чехословакии была связана даже своего рода литературная загадка, касающаяся также Ф.Л.Челаковского (1799 – 1852)3. Поэт, филолог, фольклорист Челаковский является, как известно, создателем трехтомного собрания «Славянских народных песен» (1822 – 1827), в котором песни славянских народов представлены в оригинале и в параллельных поэтических переводах составителя на чешский язык. В 1822 году увидел свет первый том этого собрания, в который вошли, кроме чешских и словацких, русские, украинские, сербские и сербо-лужицкие песни. В русском разделе была в числе прочих помещена известная песня «Уж как пал туман седой на синее море» (она до наших дней иногда встречается в репертуаре народных хоровых коллективов). Составитель сопроводил ее не только собственным чешским переводом, но также польским и немецким. Польский перевод принадлежал Юлиану Немцевичу и был заимствован Челаковским из второго тома его «Басен и повествований», вышедшего в Варшаве в 1820 году, на источник немецкого перевода указывала отсылка: См. «Stimmen des russischen Volks von Gotze». Имелась в виду как раз книга Гёце «Stimmen des russischen Volks in Liedern». Место и год издания книги Челаковский не указывал. Между тем вышла она, как уже говорилось, только в 1828 году. Челаковский же цитировал ее и отсылал к ней уже в 1822 году, т.е. за шесть лет до ее выхода. Получалось, что он цитировал еще не существующую книгу. Долгое время это обстоятельство оставалось незамеченным, однако в 1932 году на него обратил внимание известный чешский литературовед и писатель, профессор Карлова университета в Праге Отокар Фишер4. Загадка настолько заинтересовала его, что он изучил все доступные материалы, касающиеся Гёце и Челаковского. Тем не менее новых сведений, которые проливали бы свет на таинственную отсылку, обнаружить не удалось. Была выдвинута гипотеза, что уже в начале 20-х годов между Гёце и Челаковским существовала переписка и что Гёце послал чешскому коллеге свой перевод, сообщив о предстоящем выходе книги, который затем почему-то задержался. С учетом сходства интересов Челаковского и Гёце (тот и другой издавали переводы песен разных славянских народов) было сделано также предположение, что, возможно, и замысел был общим. Челаковский издавал песни на чешском, Гёце – на немецком языке. Впоследствии, однако, нам удалось установить факты, практически исключающие переписку Челаковского и Гёце в начале 20-х годов5. Оставалось предполагать, что перевод песни «Уж как пал туман...» был заимствован чешским поэтом из какого-либо издания, где называлось также заглавие будущей книги Гёце. Подозрение падало прежде всего на «Morgenblatt» (тем более, что публикация переводов Гёце в этом издании осталась неизвестной О.Фишеру, и они не были обследованы им). Просмотр газеты показал, что песня «Уж как пал туман...» в переводе Гёце действительно была опубликована в этом издании, но увы... только 17-го сентября 1823 года, т.е. через год после выхода первого тома «Славянских народных песен» Челаковского...
Ниточку к разгадке в конце концов вновь дали в руки «Библио-графические листы» Кеппена. В одной из маленьких заметок журнала в 1825 году сообщалось о переиздании некоторых русских песенников и было сделано добавление: «Объявляя об издании сих песенников, не можем умолчать о том, что весьма удачные переводы русских национальных песен на немецкий язык, сделанные П. фон Гёцем (Р. v. Gotze), в непродолжительном времени будут напечатаны у славного штуттгартского типографщика Котте под заглавием «Stimmen des russischen Volks». С виньетами, нотами и с изображением музыкальных инструментов, употребляемых нашими простолюдинами. Опыты сих переводов, читателям нашим известны уже из II части Трудов Высочайше утвержденного Общ. Люб. Росс. Слов, в СПб-е (с. 348 и д.)»6.
Оказалось, что в «Трудах Вольного общества любителей российской словесности» (другое название журнала – «Соревнователь просвещения и благотворения») еще в 1818 году была напечатана статья Гевлича «Нечто о народных русских песнях»7. Высоко оценивая русскую народную поэзию, видя в ней отражение «обычаев, характера, духа, нравственности... народа», автор отмечает в конце статьи интерес к ней и со стороны иностранцев. В этой связи и упоминается о предстоящем выходе книги Гёца «Stimmen des russischen Volks», а также приводятся два образца его переводов, для наглядности – с параллельным русским текстом. Первая песня именнo «Уж как пал туман седой на синее море», вторая – «Ты проходишь дорогая мимо кельи», также переведенная Челаковским. Выяснилось, что чешский поэт вообще хорошо знал этот журнал, не раз и в разное время обращался к нему и черпал из него и другие материалы и сведения. Таким образом, гипотеза о переписке Гёце и Челаковского, об их общем замысле и т. д. не подтвердилась и отпала. Более того, остается не вполне ясным, побывала ли вообще когда-нибудь в руках Челаковского книга переводов Гёце8.
Но опосредованный творческий контакт между ними в начале 20-х годов остается несомненным. Именно благодаря Гёце и публикации его переводов в журнале «Соревнователь просвещения» чешский поэт смог познакомиться с названными русскими песнями, которые привлекли пристальное его внимание. Особенно понравилась ему первая из них. В ней воспевается героически погибающий русский воин, которого «в бою сосватала сабля острая, положила спать калена стрела» (в переводе Гёце: «uns zusammengab der scharfe Sabel, der gegluhte Pfeil uns bettete»). Высоко ценил эту песню и Гёце. Он поместил ее в своей книге на самом видном месте, под первым номером, а несколько дальше привел в собственном переводе и еще один ее вариант9. В заглавиях, которыми он снабдил тексты, подчеркивается героико-патриотический смысл песни. В «Morgenblatt» она была озаглавлена им «Des Helden Tod» («Смерть героя»), в книжном издании «Der Sterbende Held» («Умирающий герой») и «Der Helden Vaterherz» («Отцовское сердце героя»). Героикопатриотические мотивы русской народной поэзии акцентированы и во вступительной статье Гёце. Комментируя песню «Уж как туман...» в примечаниях, он высказал также предположение о древности воплощенных в ней мотивов. Приводим русский текст этой песни:
Уж как пал туман седой на синее море,
А злодей-тоска в ретиво сердце;
Не сходить туману со синя моря,
Уж не выйти кручине из сердца вон!Не звезда блестит в чистом поле,
Курится огонечек малешенек:
У огонечка разостлан шелковый ковер.
На коврике лежит добрый молодец,
Прижимает платком рану смертную,
Унимает удалую кровь горючую.Подле молодца стоит тут его добрый конь,
И он бьет копытом в мать сыру землю,
Будто слово хочет вымолвить хозяину:
Ты вставай, вставай, удал добрый молодец!
Ты садись на меня, своего слугу;
Я свезу тебя в свою сторону,
К отцу, матери родимой, к роду племени,
К малым детушкам, к молодой жене.Как вздохнет тут добрый молодец.
Подымалась у удалого его крепка грудь;
Упустились у молодца белые руки,
Растворилась его рана смертоносная,
Пролилась ручьем кипячим кровь горючая.Тут возговорил молодец своему коню:
Ах ты конь, мой конь, лошадь верная!
Ты товарищ моей горькой участи,
Добрый ты пайщик службы царския!
Ты поезжай один на святую Русь,
Поклонись от меня отцу, матери,
Ты скажи моей молодой вдове,Что женился я на другой жене,
Что за ней я взял поле чистое,
В приданое взял зелены луга,
Нас сосватала сабля острая.
Положила спать калена стрела.
Челаковский, судя по всему, так же, как и Гёце, считал песню «Уж как пал туман седой на синее море» одним из классических образцов русского народно-поэтического искусства. Недаром даже спустя тридцать лет он включил ее и в хрестоматию по русской словесности, составленную им в середине века10. Что касается его собрания «Славянских народных песен», то в нем эта песня акцентирована составителем как ни одна другая. Текст ее воспроизведен практически четыре раза (в оригинале, на чешском, польском и немецком языках) – случай единственный на все три тома11. Не исключено при этом, что, публикуя немецкий перевод Гёце, Челаковский рассчитывал также расположить в пользу этой песни цензора. Дело в том, что чешский поэт, как это ясно из его переписки, весьма опасался за прохождение русского раздела через цензуру, и, по-видимому, особые опасения вызывала у него как раз песня «Уж как пал туман...», воспевающая русского витязя. Ссылка на немецкий авторитет не только позволяла выделить понравившуюся песню, но и могла послужить аргументом перед тогдашним (весьма недалеким) пражским цензором Яном Циммерманом, придирчивость которого к славянско-патриотическим настроениям чешских литераторов доходила до анекдотических крайностей. Во втором томе «Славянских народных песен» он вдруг запретил даже слово «славянские» в заглавии книги и только за невозможностью подобрать другое название, в конце концов, разрешил его. Как мы видим, чешским литераторам приходилось иногда в поисках защиты от своих не в меру усердных в их верноподданническом рвении чиновников апеллировать и к мнению немецких деятелей культуры.
Интересно, что песню «Уж как пал туман седой...» любил и Пушкин. Из его стихотворных отрывков видно, что он намеревался даже использовать народный стихотворный размер этой песни, разрабатывая сюжет о Вадиме новгородском. Им была даже сделана запись ее первой строки с разметкой ударений12.
Вторая песня, взятая Челаковским из статьи в «Соревнователе просвещения», тоже по-своему примечательна. Ею также интересовался и Пушкин: в черновых набросках сцены в корчме на литовской границе в драме «Борис Годунов» ее поют беглые монахи. Это песня чернеца, против воли постриженного в монахи и тоскующего в монастырской келье по любви. Чешский цензор, сочтя, видимо, себя обязанным блюсти и нравственность духовного сословия, не пропустил эту песню в первом томе, о чем Челаковский упоминал и сетовал в своих письмах. Правда, год спустя, добавив к тексту самим им придуманное заглавие, поэт отдал перевод в журнал «Чехослав», и на этот раз он благополучно проскочил цензуру и был напечатан.
Таким образом, определенные линии тянутся от Гёце и в Чехию. Думается, что деятельность Гёце, в том числе связанная с его интересом к славянской народной поэзии, заслуживала бы специального исследования, в котором были бы, в частности, проанализированы принципы, какими он руководствовался, отбирая поэтические тексты для перевода, выявлены художественные особенности переводов и вообще материал был бы сведен в общую картину. Важно было бы сопоставить книгу Гёце с другими изданиями русских народных песен на немецком языке, например, с книгой Карла Генриха фон Буссе «Князь Владимир и его стольная дружина» («Furst Wladimir und dessen Tafelrunde»), изданной в 1819 г. в Лейпциге и содержащей переводы былин из собрания Кирши Данилова13.
Вернемся, однако, к Челаковскому. Песня «Уж как пал туман седой на синее море» получила отзвук и в его собственном художественном творчестве. Самое ценное в поэзии Челаковского – сборники «Отголоски русских песен» (1829) и «Отголоски чешских песен» (1839). Стихотворения этих циклов автор сознательно стилизовал в духе тематических мотивов и художественных форм народной поэзии, умея при этом постичь и ее национальный колорит и красоту эстетических чувств, заключенных в ней, и особенности поэтики. Выдающийся чешский литературовед и человек безукоризненного вкуса Ян Мукаржовский сказал о Челаковском, что он «чеканил» стихи этих сборников «с искусством рафинированного ювелира».14
Российскому читателю его поэтические сочинения, наверное, напомнят «Песни западных славян» Пушкина, лермонтовскую «Песню про купца Калашникова», поэзию Кольцова, некоторые стихотворения Некрасова, Никитина.
Цикл «Отголоски русских песен» состоит из стихотворений, написанных в ключе различных песенных жанров русского фольклора – от героико-эпических до любовных, свадебных, семейных, разбойничьих, шуточных песен. Сборник открывается и замыкается стихотворениями былинного типа, в которых нарисованы образы русских богатырей, в том числе Ильи Муромца. Схвачен и передан дух русских былинных повествований с их центральной темой защиты родной земли от полчищ чужеземных захватчиков и от сказочных чудовищ, с картинами «лютой сечи» и богатырских поединков, с размеренным стихом. В стихотворении «Узник» автор создал и образ вольнолюбивого казака, «атамана круга казацкого». Будучи тяжело ранен в сражении и оказавшись в турецкой темнице, герой предпочитает смерть неволе и срывает повязки со своих ран. Импульсом для создания стихотворения несомненно послужила песня «Уж как пал туман седой на синее море». Но не только она. С казачеством у Челаковского было связано представление не только о воинских доблестях. Чешского поэта глубоко заинтересовала былая демократическая форма самоуправления у казаков.
Как у устья Дона тихого,
У того ли моря Азовского,
Во Азове-городе тюрьма темная.
В той тюрьме лежит храбрый воин
Храбрый воин, донской казак,
Атаман бывалый круга казацкого15.
– так начинается стихотворение «Узник». К словам «атаман круга казацкого» автор сделал сноску, поясняющую смысл этих слов и отсылающую как раз к журналу «Соревнователь просвещения». С первого взгляда это примечание вполне можно принять за справку чисто фактического характера. На самом деле смысл его гораздо глубже. Оно представляет собой сочувственное упоминание о казачьей старине, когда «вся власть управления и суда принадлежала народному собранию» и «каждый казак имел свободный <...> голос». Сноска Челаковского – раскавыченная цитата из статьи историка казачества В.Д.Сухорукова. Называется эта статья «О внутреннем состоянии донских казаков в конце XVI столетия»16.
Василий Дмитриевич Сухоруков (1795 – 1841) происходил из казаков, служил чиновником в Петербурге, был связан с декабристами и даже оказался посвященным в существование тайного общества. Статья Сухорукова – не просто экскурс в историческое прошлое. Рассказывая историю казачества, в какой-то мере вольно или невольно идеализируя ее и создавая своего рода ретроспективную патриархальную утопию, автор сознательно пропагандировал представительный образ правления с выборными органами власти, выражал заветную мечту об идеальном государственном устройстве. Изложение в статье ведется таким образом, что читателю достаточно было заменить слова «казак» и «казацкий» на «гражданин» и «гражданский», и он получал нечто вроде сжатой программы демократической организации общества во главе с «народным собранием, коему принадлежит вся власть управления и суда».
Вводя читателя в проблематику статьи, Сухоруков заявляет, что казаки в конце XVI в. «представляют собой замечательный пример <...> гражданского устройства», что в их общественной организации были заложены «начала демократии» и «народного правления»17. Он пишет о казаках: «Люди сии <...> не могли иначе распоряжать общественными предприятиями и делами, ибо все были свободны и по самому своевольству власти никакой не терпели»18. Далее автор полностью развивает мысль, рисуя картину совершенного, с его точки зрения, политического уклада. Именно из этой, центральной части статьи В.Сухорукова и берет цитату чешский поэт (строки, цитируемые Челаковским, выделены нами ниже курсивом): «Правление донских казаков <...> было народное в полном смысле этого слова и самое простое. Особенных властей распоряжающих, равно как и старшинства лиц, у них вовсе не было. К властям исполнительной части принадлежали войсковой атаман и войсковые есаулы. Письменные дела отправлял дьяк. Вот вся сложность сего правления.
Главное народное собрание, коему принадлежала вся власть управления и суда, называлось войсковым кругом, без сомнения по наружному виду, какой имели сии общественные сходбища, проходившие обычно на открытой площадке, где казаки действительно составляли из себя круг в знак почтения к месту и случаю. Всякий казак имел здесь свободный голос. Дела на суд народа предлагал по большей части войсковой атаман, который для того со своими есаулами выходил на середину круга. Равномерно если бы кто и другой имел что-либо предложить народу, то также был обязан выступить на середину. Оканчивалось все большинством голосов»19. Далее в статье сообщается, что в важных случаях на таком народном собрании присутствовали казаки «из всех казачьих городков», «... всякий из них с гордостью считал себя участником общего дела».
«Войсковой атаман, – продолжал Сухоруков, – лично не имел особенной власти. Он был только блюститель порядка, исполнитель приговоров народных и, так сказать, старейшина большого семейства. Голос его в кругу войсковом был равен голосу всякого казака». Если же атаман решался «предпринять что-нибудь по собственному произволу, то он с бесчестьем лишался своего достоинства»20. Сообщается, что «войсковые атаманы избирались погодно большинством голосов. По окончании срока атаман, сложивший достоинства, поступал в общий состав казаков и уже не имел никакого отличия между ними»21.
Обрисовав таким образом организацию «центральной» власти «казачьей вольницы», Сухоруков описывает далее органы местного самоуправления и показывает, что оно было основано на тех же началах. Местные атаманы в казачьих городах «имели значение предводителей и советников». Наконец, автор переходит к вопросу о выборности военачальников (атаманов, сотников, пятидесятников), руководивших военными походами. Они выбирались большинством голосов перед началом походов и слагали свои полномочия по возвращении домой.
Статья Сухорукова произвела особое впечатление на Челаковского. Представление о казачестве слилось в его воображении с картиной «справедливого» гражданского устройства, нарисованной русским историком. Цитата из его статьи составляет некое единое смысловое целое с текстом стихотворения о свободолюбивом казаке. Тема казачьей вольности в сознании русской культурной среды в первой половине XIX века была сродни теме вольного Новгорода и вечевого строя и вызывала интерес многих русских писателей, в том числе опять-таки Пушкина. Статья Сухорукова из «Соревнователя просвещения» была одним из источников при его работе над «Историей Пугачева», где он, ссылаясь на эту статью, писал о «первоначальном образе управления» у казаков: «Совершенное равенство прав; атаманы и старшины, избираемые народом, временные исполнители народных постановлений; круги или совещания, где каждый казак имел свободный голос и где все общественные дела решены были большинством голосов; никаких письменных постановлений, в куль да в воду за измену, трусость, убийство и воровство – таковы главные черты сего управления»22. Как мы видим, Пушкин буквально по пунктам передает основную информацию Сухорукова, перелагая и дословно цитируя те же самые строки, что привлекли и внимание Челаковского.
Остается добавить, что Пушкин не только обращался к сочинениям Сухорукова, но и лично был знаком с ним. Судьба свела их во время известного путешествия русского поэта на Кавказ, где Сухоруков находился в армии. «Вечера я проводил с умным и любезным Сухоруковым. Он говорил мне о своих литературных предположениях, о своих исторических изысканиях, некогда начатых им с такою ревностию и удачей. Сходство наших занятий сближало нас»23, – вспоминал Пушкин о своем пребывании в Арзруме.
Встречи их происходили летом 1829 года, как раз в то время, когда в Праге вышла из печати книга Челаковского «Отголоски русских песен», включавшая и стихотворение «Узник», во многом навеянное статьей Сухорукова. Челаковский, по всей видимости, со временем прочел и строки Пушкина о Сухорукове. Как уже было сказано, на рубеже 1840–1850-х гг. он готовил хрестоматию по русской литературе (вышла в 1852 г.). Перечитывая пушкинское «Путешествие в Арзрум» чтобы выбрать из него образец стиля пушкинских путевых записок, и, встретив упоминание о беседах поэта с Сухоруковым, он, конечно, задумался, а не тот ли это Сухоруков, что так увлеченно писал о вольнолюбии казаков.
Но самому Сухорукову так и не довелось узнать ни об интересе чешского поэта к истории казачества, ни о цитировании им его собственной статьи. А между тем фрагмент из нее навсегда остался вписанным в один из классических сборников чешской поэзии и вот уже более полутора столетий присутствует в каждом его издании, напоминая, как и само название этого сборника, о традициях взаимообмена идеями и духовными ценностями между нашими литературами.
Примечания
1. См.: Вукова преписка. III. Београд, 1909.
2. Библиографические листы на 1825 год. СПб., 1826 (опечатка, должно быть – 1825), с. 469–470.
3. Подробнее о Челаковском см.: Slavisticky odkaz F.L.Celakovskeho (Prace z dejin slavistiky XI) / Ved. red. J. Petr, Z. Urban. Praha, 1988.
4. См.: O.Fischer. K ohlasu pisni ruskych / Bratislava Vl. Praha, 1932.
5. С.В.Никольский. О знакомстве Ф.Л.Челаковского с декабристским журналом // Ученые записки Института славяноведения АН СССР, 1954, т. VIII, с. 323–349. См. также: С.В.Никольский. Две эпохи чешской литературы. М., 1981, с. 72 – 101. Его же. Пушкин – источник оптимизма для славянских писателей (А.С.Пушкин и Ф.Л.Челаковский) // А.С.Пушкин и мир славянской культуры. Москва, 2000, с. 7 – 16.
6. Библиографические листы на 1825 год..., с. 392.
7. [Гевлич] Нечто о народных русских песнях // Соревнователь просвещения и благотворения, 1818, часть 2, № 6, с. 337–354.
8. См. подробнее: С.В.Никольский. Две эпохи чешской литературы, с. 72 – 101.
9. P. Goetze. Stimmen des russischen Volks in Liedern. Stuttgart, 1828, s. 69.
10. F.L.Celakovsky. Vseslovanske pocatecni cteni (Z pisemnictvi ruskeho). Praha, 1852, s. 58.
11. F.L.Celakovsky. Slovanske narodni pisne. Praha, 1946 (переиздание), s. 116, 637 – 639.
12. А.С.Пушкин. Полн. собр. соч.: в 10 т. Т. II, Москва, 1956, c. 101, 408 – 409.
13. С.Н. von Busse. Furst Wladimir und dessen Tafelrunde. Alt-russische Heldenlieder. Leipzig, 1819.
14. J.Mukarovsky. Priklad poesie. Praha. 1991, s. 13.
15. F.L.Celakovsky. Basnicke dilo. Praha. 1950, s. 75.
16. В.Д.Сухоруков. О внутреннем состоянии донских казаков в конце XVI столетия // Соревнователь просвещения. 1824, часть XXVI, с. 183 – 200.
17. Там же, с. 188. 18. Там же, с. 189. 19. Там же, с. 189–90 20. Там же, с. 191. 21. Там же. 22. А.С.Пушкин. Полн. собр. соч.: в 10-ти тт. Т. VIII. М., 1967, с. 155 – 156.
23. Там же. Т.VI. М, 1967, с. 695.Коллектив журнала «Меценат и Мир» сердечно поздравляет Сергея Васильевича Никольского,
нашего постоянного автора и старейшего богемиста с юбилейной датой – 85 летием со дня рождения.
Желаем Вам здоровья, творческих успехов и новых книг!
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Чехия"]
Дата обновления информации (Modify date): 28.09.08 12:29