Академия «Сикуло-Норманна» (Палермо – Монреале)
Дневник одного дня
4 апреля 1998 года
Отправляюсь в одно из путешествий, которые обычно имеют одну и ту же цель. Мне предстоит встретиться с друзьями-писателями, чтобы упрочить культурный обмен с Испанией, и меня сопровождает поэт Тонино Контилиано, сотрудник журнала «Спирали».
Приезжаем в аэропорт «Флорио», выслушивая полушутя-полусерьезно рекомендации жен. До отлета еще целых полчаса. И тут я обнаруживаю, что забыл дома очки, и поэтому мы вынуждены отказаться от кофе, которое должны были бы выпить все вместе.
В таких случаях говорят, что день хорошо начинается! Мысленно прощаемся с нашими женами, предполагая, что они не успеют вовремя привезти очки, и поднимаемся на борт самолета последними, с минуту на минуту ожидая их появления. Только после того, как мне наконец-то вручают очки, в иллюминаторе самолета мы угадываем две женские фигурки, которые машут нам руками. Любовно мы отвечаем на их приветствия.
Летим, оставив позади нас блестящий целлофан оранжерей Бирджи. Слева от нас Фавиньяна и близлежащие острова, справа Эриче, нависающий над морем Трапани. Оранжереи простираются куда ни кинешь взор и кажутся рекой, которая бежит параллельно морю, отделенная от него лишь кучами соли и ветряными мельницами, непременными участниками этого пейзажа. Где – спрашиваю себя – древняя густая растительность, где виноградные деревца, которые когда-то преобладали в этом уголке Сицилии? И, задавшись этим вопросом, невольно думаю о Человеке и чувствую, как комок подступает к горлу, потому что мы день за днем пассивно наблюдаем за уничтожением деревьев, которые в этой зоне в прошлом во время сезонных перелетов приютили в своих кронах стаи птиц.
Весна чувствуется и здесь, в вышине неба, ее свет разливается везде, в рассеянных облаках, в слепящем иллюминаторе. Именно в погасшем и рассеянном свете сумерек этого неба, не так далеко отсюда, произошла трагедия, которую приняло в себя море и озвучило эхо. Несмотря на то, что остов самолета является свидетелем случившегося, правда с трудом всплывает на поверхность. Невинные жертвы еще испуганно смотрят вверх, распахнув глаза, родственники выкрикивают слова ярости, ответственные лица молчат и скрываются в ничтожности своего существования. Вот он, Человек, так и хочется сказать мне!
Встречаю (как всегда, под балконом Дуче на площади Венеции в Риме) Донато Аккодо, издателя «E.I.L.E.S.». Обсуждаем публикации, работы, находящиеся в стадии подготовки. Узнаю, что сборник «Пиранделло и Ионеско», в котором опубликованы два мои эссе, хорошо продается за рубежом и у многих пользуется успехом. Говорим также о предстоящем путешествии в Испанию, о друзьях, которые нас ждут, и о возможности завязать культурные связи, в которых мы все могли бы участвовать. Меня радует мысль, что я вновь увижу единомышленников, у которых те же интересы, что и у меня, с которыми можно будет поспорить и освежить идеи. А в идеях недостатка у нас нет, дай Бог, чтобы они вылились во что-нибудь конкретное. Думаем о Джосе, германисте Джосе Сангесе, о писателе Авелино Эрнандесе (дорогой Авелино! Кто бы тогда мог подумать, что скоро ты уйдешь навсегда?).
Пьем наш кофе, усевшись на террасе бара, который обращен лицом к Мемориалу Неизвестного Солдата. Толпы людей без перерыва проходят перед нашими глазами. Люди на вид неуверенные, обезоруженные или изумленные. Кто-то смотрит и останавливается, молодые возлюбленные держатся за ручку, одинокие мужчины и женщины, которые идут туда, куда их зовет чувство или боль, политики и их холуи – всех их куда-то толкает жизнь, которая не останавливается ни на минуту. И они идут… Жизнь – в этом хождении, в этом желании быть другими, размножаться без остановки, в силе, которая скрыта в нас и которая подталкивает реагировать. Противоположность – смерть, апатичная, безразличная смерть.
Центр Рима всегда заполнен туристами
И все же тот, кто не привык к постоянному вихрю человеческого потока больших городов, не может не устать и не жаждать тишины. Поэтому, когда мы расстаемся с Донато, предпочитаем пройти по неизвестным кварталам и кривым улочкам, которые от центра ведут к реке, окутанные молчанием одиночества и заброшенности. Кто знает, какие секреты, какие тайные заговоры хранят эти улицы и эти пустынные места!
Мы с Тонино бесцельно бродим, чужие среди незнакомых людей, посещая места и наблюдая за людьми, которые и составляют римский театр и его героев. Человек – это величие и нищета, говорил Паскаль! Места, через которые мы проходим, свидетельствуют о величии человека, которое было и остается нищетой, поскольку те, кто предопределил и предопределяет ход событий, действуют в ущерб многих, у которых никогда не было возможности по-настоящему изменить свою жизнь к лучшему.
Обедаем поблизости от площади Аргентины. Усевшись за столик, чувствуем усталость. Мы много ходили и вполне заслужили стакан пива и дежурное блюдо дня, которое нам приносит молодая полька. Нежная и невозмутимая, она рассказывает нам, что прибыла в Рим недавно, чтобы помочь своей семье, в которой есть больные и целый выводок детей, которых надо вырастить. Золотистые волосы обрамляют ее лицо несказанной красоты, хотя светло-голубые глаза имеют выражение, делающее ее старше двадцати лет. Это редкая красота, более от времени, от лишений. Боль оставляет глубокие следы. Выйдя из ресторана, мы молча приветствуем ее жестом руки. И только отойдя далеко и смотря друг на друга, оба приходим к выводу, что молодая полька потрясла нас своей редкой красотой.
Вернувшись на площадь Венеции, садимся в баре, чтобы выпить кофе. На этот раз нам подает его молодой сицилиец, студент, который не мог больше продолжать учебу в Катании и приехал в столицу в поисках стабильной работы. Говорит, что по вечерам, уставший и с жалкими грошами в кармане, он не испытывает никаких желаний, а лишь одну ностальгию: его городок в двух шагах от моря, оттенки зеленого в солнечные дни (а солнца на Сицилии всегда хватает, даже в мрачные дни), лица друзей и дорогих ему людей, знакомые места – все это встает перед его глазами и не отпускает его. «Я вернусь туда? - спрашивает он себя. – А наши политики что-нибудь делают, чтобы изменить нынешнее положение вещей?»
Томази ди Лампедуза, который хорошо знал людей и порядок вещей, разделял то, что утверждал его герой. Почему многие упорствуют и не хотят принять эту правду?
«Если мы хотим, чтобы все осталось на своих местах, надо все изменить. Понятно?» Да, Танкреди, все понятно, понятно настолько, что вещи так и остались на своих местах, даже стали хуже, чем прежде. Несколько раз были попытки изменить этот порядок, но изменения послужили лишь тому, чтобы упрочить уже существующее, а сицилийцы всегда оставались разочарованными, поскольку видели, что их надежды рассыпались прахом.
В аэропорт мы прибываем с опозданием. Нам говорят, что у нас в запасе всего несколько минут, и хотя уже объявлено о нашем прибытии, нам не могут гарантировать, что мы успеем сесть в самолет. Надо поспешить. Бежим, как сумасшедшие, покрывшись потом и задыхаясь, как гончие собаки.
Ответственный за это недоразумение поэт. Он почему-то думал, что посадка начнется в 19.00 часов, а не в 18.00, а я доверился ему, отдав мой билет!
Но вот мы в самолете, который берет курс на Майорку. Вытираем пот и думаем о том, что случилось бы, если бы мы не успели вовремя. Нам вспоминается утренняя гонка наших жен за моими очками, мы смотрим друг на друга и смеемся, радуясь, что все сложилось хорошо и во второй раз.
Еще не стемнело. Мы летим в ясном небе. Под нами неподвижно-серебристое, застывшее море. Скоро мы будем с друзьями, которые нас ожидают, островитяне среди островитян, на земле очень близкой и похожей во многих аспектах на нашу. И мы поднимем тост за дружбу и сотрудничество.
Перевела с итальянского Ирина Баранчеева
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Италия"]
Дата обновления информации (Modify date): 28.08.2008 12:01:45