Впечатления
Под крылом пепельного ангела
(Отклик на книгу Лии Либеровой)
Фотография Станислава Айдиняна
Лия Либерова – создатель библиотеки фантасмагорических романов. Высказывалось мнение, что эти книги относятся к жанру фэнтези, но это не так. Фэнтези не предполагает столь полную и порой экстремальную, неподотчетную свободу потока сознания. Компас направления – рождение прихотливо сплетенных образов, истекающих и воспаряющих, исходящих один из другого. Сложная и прихотливая, эстетически оснащенная вязь. Королевство бессознательного открывает свои двери…
Жрица-создательница романа «Пепельный ангел» (издан в Москве в издательстве «Известия», 2006) играет на струнах времени, изгибает пространство, она знает, что «время было вереском», она подглядывает за Стеклянным Пауком, выброшенным к ее берегам морским прибоем, гонимым бризом.
Паук оберегал следы Бога, точнее, искал и находил их, чтобы оберегать. То, к чему близко подходит Л. Либерова, это эпическая тональность. И начинает создаваться ее космогония: оказывается, Стеклянный Паук застлал Землю покрывалом воздуха, потом покрывалом моря, потом покрывалом леса, потом покрывалом покрывал. То есть запредельным существом – Стеклянным Пауком была воссоздана (по воле автора) стихия воздуха, стихия воды, стихия растительного царства. Молчанием обойдена только стихия огня. Самое емкое тут понятие – «Покрывало покрывал» – эта незримая оболочка, незримый ореол живых существ – то, что в эзотерических учениях Европы называется эфирным телом (в рериховской традиции – «тонким телом»). Вскоре после смерти невидимое тонкое тело покидает физический двойник и тело лишается формы… Вот что здесь угадано, что здесь читается и прочитывается. В человеке с развитой душой – богатая образность, спускающаяся в текст из тотемических слоев, снов, эйдосов подсознания, невольно формализует эпико-мифологические тайны Вселенной…
Паук находит следы Бога за покрывалом стихий – растительной, водной, земной. И никого туда не пускает, то есть следы Бога, его велений, им, Пауком, собраны и похищены! Покрывала разорвались и развеялись по воздуху!
И когда паук строит из следов-кирпичиков стеклянную башню, начинается уже не эпико-мифологический, а сюрреалистический экстерьер прозы. «Башня. Часы следов», в которой хранятся следы Бога. Особая составляющая образа – стеклянность, прозрачность. Чудо, как и предвидение, по природе своей прозрачны! Символична насыпаемая Пауком пирамида, которую паук составляет из черепков-оттисков, чтобы слиться с небом. Ему удается возвыситься до неба, потому что ледяные черепки, обвитые им по миллиону раз – это отпечатки следов Бога, которые теперь заключены в Башню Часов, то есть во вселенский сосуд Времени. Следы Бога осознаются во времени… Паук спрятал следы, сам спрятался в облаках, следы Бога исчезли с Земли и, как говорит писательница, «никто и никогда точно не знает, куда надо идти» – это, действительно, трагедия, когда потеряны ориентиры, а человечеству хотелось бы идти, ступая след в след за Богом. Идти по его следам, чтобы не ошибаться, все хотели бы торного пути… Но на то и есть Паук (или Змей!..) чтобы, идя путем свободной воли, человек сам нашел к Богу правильный путь, и все-таки нам подвластны лишь поиски следов Бога – предание о Нем в священных текстах… Снег и холод, которые даны здесь как фон, естественны, потому что души людей неищущих, не знающих, куда идти, занесены «снегом» пустых будней…
Конечно, можно пожалеть о несовпадении времени автора со временем Сальвадора Дали, который мог бы совершенно оригинально нарисовать все то, что сюжетно в романе составляет всего лишь его первую повествовательную страницу.
Конечно, вспоминается Наполеон Первый с его знаменитым афоризмом «Воображение правит миром!». Надо только, чтобы воображение было пущено вскачь! Лия не боится, когда даже камни сыпятся из-под копыт, и, фигурально выражаясь, Росинант сменяет под ней Буцефала… и из хрустальных дворцов освобождающий поток выносит ее прямо в Авгиевы конюшни…
Удивительная тбилисская художница Гаяне Хачатрян рассказывает в фильме, посвященном ее творчеству, о том, что в детстве у нее была шкатулка-коробочка, в пустое дно которой она смотрела как в магическое зеркало, и ее воображение дарило ей целый театр, и она не ходила в настоящий театр, боясь утерять театр своего детского воображения… Здесь внутреннее сходство с Л.Либеровой – она тоже имеет незримый ларчик, с ее личным вензелем на крышке – ларец ее воображения… И нам видится, что открывается он музыкальным ключом! У Лии Либеровой, ученицы крупнейшего педагога-пианиста Генриха Густавовича Нейгауза, проза никак не может не быть музыкальной! Только реминисценция ведет не к романтичному Шопену, это, скорее, импрессионистичный Равель или Дебюсси, а временами даже Шнитке, пустившийся в импровизацию с Губайдуллиной в подвале разрушенной во время четвертой мировой войны консерватории!.. Образы (а то и тени образов) у Лии поют, то и дело занимаются звукоизвлечением, звукоиздаванием, и, как она сама пишет, «они знают ноты, такты, длительности»… Есть подозрение, что ее верлибры, стихотворения в прозе, богато введенные в текст книги, есть верлибровое продолжение формы сюиты, введенной в русское стихосложение поэтом-розенкрейцером Борисом Зубакиным в начале ХХ века. Преемственность вполне возможна.
И еще о «генеральной» обобщающей черте самой ткани романа: «Пепельный ангел» – при его пунктирной, нечеткой, скрытой сюжетности, исключительно кинематографичен. Эта проза легко могла бы в руках талантливого режиссера преобразоваться в режиссерский киносценарий… Это подспудно или даже явственно чувствует и автор, когда вдруг у нее внезапно вырывается: «время начинать съемку – Кадр 1»… Лия выражает желание, чтобы съемка шла без дублей. Ставить такой роман-сценарий можно только и исключительно динамично, ибо сам роман насыщен энергией динамизма. Пусть образы ее порой не столь внятны, как хотелось бы реалистам многих времен и народов. Однако я знаю, точнее, «нам ведомо», кто из кинорежиссеров мог бы воплотить увиденное на дне мистико-сюрреалистической шкатулки Лии Либеровой… Во-первых, это, конечно, один из лучших режиссеров-создателей «художественно заряженной атмосферы», Сергей Параджанов. Его «Цвет граната» тому порукой… (В скобках заметим, что С.Параджанов был другом вышеупомянутой художницы Гаяне Хачатрян.) Или постановщиком мог бы стать наш современник, режиссер-фантасмагорист, строитель бесконечных галерей эстетически заостренных образов, удивительный художник кадра, Питер Гринуэй, создатель «Книг Просперо»… Он смог бы высечь искру из текста так, чтобы текст не только задымил, но и запылал на экране…
Им обоим, Паражданову и Гринуэю, мог бы быть близок столь анархо-сюрреалистический, одновременно символический материал. Их не испугало бы присутствие в романе Ангелов, извлечения из их дневников, как и откровения самого легендарного доктора Фауста… Дневник же другого персонажа, постоянного действующего лица, доктора Феста, напротив, содержит эротические модернистские моменты наряду с рассуждениями о Деянии, разлитом во всем сущем и Аполлоническом начале… Это уже напоминает нам несколько «укрупненные» мотивы из «Степного волка» Германа Гессе или фантазии Селина…
Особенно звучны строки из дневника ангела Михаэля, цитирующего документ братства розенкрейцеров, «Фама Фратернатис», где говорится»о «благости и милосердии Бога» и о том, что «…эгоизм и алчность могут привести людей к ложным пророкам и ценностям и отвратить их от подлинного Знания Природы, которая открывается только чистым сердцам, жаждущим Познания, и Господь откроет скрижали своих истин «стучащимся», и им будет открыто и дано знание, дарованное Господом» (132). Этот отрывок дает отнесение от «Пепельного ангела» к «Огненному Ангелу» В.Я.Брюсова, который был не только известен Лии Либеровой, но в определенной и начальной мере вдохновил ее начать свой новый роман…
Когда автор описывает попытку «перевернуть энергетику стихийного ряда элементов» (140), мы оказываемся в лаборатории алхимика, однако алхимик это современный, судя по тому, что имеет дело с «энергосущностями А2, Б2, К2»… Подобные образы, конечно, перекочевали в прозу Лии из читанных ею в давние времена научно-фантастических романов. Но на то он и анархический роман-фантасмагория, чтобы, подобно черной дыре во Вселенной, поглощать разные веяния и стилевые течения, не говоря о жанрах, чьи границы, понятно, расплывчаты…
Одно можно сказать определенно: Лия не любит диалогов в романах, в большой прозе у нее они почти не встречаются. Видно, она воспринимает все ей созданное в романе, состоящем из разнородных частей, как большое целое, и диалоги, возможно, противоречили бы этой цельности, хотя и это спорно. Все в литературе, в сущности, спорно. Как и то, что диалоги, возможно, больше украсили бы роман, чем стихи. Однако выскажем о парадоксальном романе парадоксальный взгляд – восприятие либеровской прозы прямо и определенно зависит от количества раз прочтения – интеллектуальная проза предполагает не только качественно вдумчивое, но и количественно неоднократное прочтение. Дело в том, что нужно обволочь собою эти сложные многосмысловые строки, как Стеклянный Паук, который, по словам Лии, «обвивал каждый след по миллиону раз», чтобы проникнуться подлинно сокровенным, порой и неявно выраженным духом и смыслом. Это как читать «Стихотворения и поэмы» Б.Пастернака, изданные в 1961 году, – именно тот подбор кажется и странным и прихотливо-косноязычным, но если прочесть несколько раз, смысл и кантилена стиха проявляется как на детской переводной картинке, но все же порой остается замутненным, понятным, думается, лишь автору, или душе, сходной по звучанию, или даже конгениальной душе поэта.
В заключение не откажем себе в удовольствии привести слова талантливого поэта и писателя, литературного критика и путешественника Александра Сенкевича, сказанные 11 августа 1998 года по поводу книги Лии «Голубятня Бога» со страниц «Литературного обозрения»: «Как бы то ни было, Лию Либерову интересуют прежде всего видения прошлого и будущего, даже если это миражи, отшлифованные зноем рефлексии. У нее какое-то болезненное тяготение к древности и к Космосу, который соединяет и уравнивает в вечности жизнь и смерть, вчера и завтра, время и пространство. Вместе с тем мистицизм Лии Либеровой очень посюсторонний, очень здешний, основательно укорененный в событиях и явлениях повседневной жизни. Она плетет переменчивое кружево из нитей горестного размышления о тщете бытия и радостного ощущения творческого начала в человеке».
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 28.01.10 19:46