Воспоминания

Леонид Рабичев

«Кенигсберг-Сталинград»

В 1962 году я с планшетом и этюдником шел по восстановленному, потерявшему свою былую неповторимость Сталинграду. Не доходя до Мамаева кургана буквально воткнулся в развалины «Дома Павлова». Это не было похоже ни на пепелища наших взорванных городов, ни на руины Дрездена и Вены, ни на развалины Кенигсберга.

В 1945 году я по распоряжению заместителя командующего артиллерией двое суток обеспечивал связью зенитно-артиллерийскую бригаду, расстреливавшую прямой наводкой погибающие, но не сдающиеся немецкие танки.

1

Когда мы вышли на побережье залива Фриш-Гаф, впереди было море, на горизонте коса Данциг-Пилау. Весь берег был усыпан немецкими касками, автоматами, неразорвавшимися гранатами, банками консервов, пачками сигарет и зажигалок.

Вдоль берега на расстоянии метров двухсот друг от друга стояли двухэтажные коттеджи, в которых на кроватях, а то и на полу лежали раненые, недобитые фрицы. Одни отчужденно, другие безразлично, молча смотрели на нас. Ни страха, ни ненависти, а тупое безразличие просматривалось на их лицах, любой из нас мог поднять автомат и перестрелять их. Но от недавно еще сидящей в нас щемящей ненависти ничего не осталось. Сознательно или бессознательно они демонстрировали свою беззащитность и опустошенность.

Никто никуда больше не торопил нас. Явилось желание на попутной машине подъехать к Кенигсбергу, хоть одним глазком, хоть десять минут посмотреть на один из самых красивых городов Европы. Но, к сожалению, ничего из этого не получилось.

Хотя бои шли в центре города, окруженные одиночные немцы могли быть за каждым углом, дым слепил, летели пули. Я сошел с попутной машины, тотчас исчезнувшей в дыму, прошел метров двадцать. Выскочивший из за угла дома сержант дико заорал на меня: – «Почему не нагибаешься?! Нагнись и бегом за угол – там немцев нет». Над головой пролетела пуля, я побежал. За углом дома были наши артиллеристы. Почти ничего не было видно. Здания были повреждены, но не абсолютно.

Никакого европейского города я не увидел, только стены с выбитыми окнами и горящие чердаки, и я побежал назад, и на попутной машине, живой, возвратился в свою, праздновавшую победу часть.

Я видел десятки тысяч разрушенных, взорванных домов, но такого, как «Дом Павлова» не помнил.

Леонид Рабичев. «Дом Павлова» в Сталинграде». 90х108. Х., м. 1961

Сквозь разбитые стены просматривались взорванные подвалы с ходами сообщения в разных направлениях то вверх, то вниз. Лабиринт смертельного сопротивления.

Дальше я идти не мог и написал темперой на большом 70х108 сантиметров листе картона то, что было перед глазами. Мне удалось передать в цвете и пространство, и то состояние, которое охватило меня, и, видимо, соответствовало тому, что было в Сталинграде в 1942 году. Картина моя была напечатана в журнале «Огонек», висела в 1942 году на выставке «На Таганке», в 1991 году на выставке «Другое искусство», пролежала полгода в запасниках Третьяковской галереи.

В 2005 году она вошла в состав групповой выставки в Центральном доме художников.

2

Была она частью моей души и памяти, и продавать ее я не хотел, и чтобы не купили с выставки-продажи – назначил за нее супервысокую, с моей тогдашней точки зрения, цену – три с половиной тысячи долларов.

Однако покупатель тут же нашелся, и так как у меня не хватало денег на переоформление договора на дачу в Быково, а время жизни сокращалось, продал ее кому не знаю. Галерейщица не сказала мне кому.

Сказала, что называть покупателя не принято. Слава Богу, цифровая фотография осталась.

К чему все это? Жизнь убедила меня, что любой сохранившийся срез времени дает куда большее представление, чем его кино-фото-фиксирование, чем живописное или литературное представление о нем, чем безусловная правда романов Виктора Некрасова и Василия Гроссмана.

Увидел «Дом Павлова» и понял, что такое был в мировом масштабе Сталинград августа 1942 года.

На следующий день прошел несколько сотен метров и оказался у подножия Мамаева кургана.

Я, Миша и Генриетта Сапожниковы поднимались по грунтовой тропе, усеянной гильзами от патронов, осколками мин и снарядов, касок и остатками человеческих костей. Копнул ногой – череп. Русский или немецкий? Дошли до вершины – гильзы, снаряды. Внизу с одной стороны Волга, с другой – «Дом Павлова». Тысячи человеческих жизней, тысячи разбитых надежд.

Стоим и молчим, а по тропе навстречу нам экскурсия, с экскурсоводом человек шесть полковников. Миша, задумавшись и их не видя, поднимает торчавшую из земли между его ног гранату. Пять полковников и экскурсовод падают на землю, шестой бежит и по рации пытается вызвать саперов. Экскурсовод кричит Мише:

– Осторожно клади на землю!

А Миша не понимает, что это к нему, размахивается и швыряет гранату в сторону, никакого взрыва не происходит. А полковники подымаются на ноги и с ненавистью смотрят на него.

Граната не разорвалась случайно. Нас могло бы уже не быть.

Полузасыпанные окопы. Черепа, каски, осколки снарядов и мин, малые и большие берцовые кости.

Что же это такое?

Какой ужас и какой подвиг!

3

Вот здесь, а не в Берлине был спасен наш не слишком большой земной шарик.

Спустя шесть лет, в 1968 году, я по договоренности с Министерством Речного флота вместе с Викторией и замечательным нашим другом Татьяной Александровной Покровской на грузовом контейнерном теплоходе причаливаем к пристани. Каждая минута дорога. Подходим к «Дому Павлова». Слава богу, ничего не изменилось. Страшный свидетель прошлого, как и пять лет, назад поражает. Моя картина – моя правда жизни. Впереди Мамаев курган.

Меня охватывает ужас. Зачем и по какому праву его уничтожили. Пять лет назад мы не могли говорить – тоска, жалость и гордость за наших солдат. Такое тогда чувство было, как будто мы вошли в нерукотворный храм. Под землей люди и время, а над землей души тех людей, и время остановилось.

А теперь перед нами облицованный мраморными плитами холм и над ним громадные в духе третьего рейха многометровые автоматчики.

Скульптор Вучетич. «Перекуем мечи на орала» номер два.

Приходят новые поколения. С безразличием смотрят на этих огромных позирующих солдат с огромными мраморными автоматами и с безразличием спускаются по огромным гранитным (мраморным) лестницам бывшего Мамаева кургана.*

*Написал текст, прочитал. Что-то не совсем возможное. Что? Надо было оставить усеянное патронами и костями пространство навсегда? А как же было быть с опознанием тысяч погибших солдат или с неразминированными склонами, с дождями, ветрами, с опасностью сойти на полметра в сторону с тропы? Уместно ли упрекать скульпторов и строителей? Но ведь замуровать музей славы и печали – не преступление ли это? Может быть, надо было найти другое решение этого сверхтрудного вопроса?

Прежде, чем замуровывать, устроить внутри кургана несколько залов с подлинными фрагментами между фотографиями и витринами? Фрагменты 5x10 метров со всем тем, что я видел и описал, разумеется, внутри витрин?


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Частный архив»]
Дата обновления информации (Modify date): 07.12.09 17:51