Воспоминания

Елена Горник

Учитель: Елена Фабиановна Гнесина

Елена Фабиановна Гнесина (1874 – 1967), выдающаяся пианистка-педагог и деятель русской культуры, по счастливому стечению обстоятельств, стала дорогим и близким человеком для нашей семьи.

Мать Елены Фабиановны и тетки унаследовали музыкальное дарование от своего отца, они учились у Станислава Монюшко, тогда еще начинающего композитора, охотно и много занимавшегося педагогикой. Елена Фабиановна не раз подчеркивала, что тетки ее были отличными музыкантшами1. А мать Елены Фабиановны, по рассказам ее брата, известного композитора Михаила Гнесина, превосходно пела, «…от нее музыкальная одаренность всей нашей семьи»2.

1 Елена Фабиановна Гнесина. Воспоминания современников. М.: Всесоюзное изд. «Советский композитор», 1982. Цитата из воспоминаний. М. Риттих.
2 Гнесин М.Ф. Воспоминания о Ростове. В кн.: Статьи, воспоминания, материалы. М., 1961, с. 155.

В 1893 г. Елена Фабиановна окончила Московскую консерваторию по классу фортепиано у В.И.Сафонова. В 1890 году Сафонов зачислил молодую пианистку в класс итальянского пианиста и композитора Феруччо Бузони, с которым она прозанималась год. Впоследствии Елена Фабиановна вспоминала, что Бузони «настойчиво внушал мне мысль о переезде вместе с ним за границу, чтобы впоследствии начать деятельность концертирующей пианистки»3. Но Елена Фабиановна и ее сестры Евгения (1870 – 1940), Мария (1871–1918), Ольга (1885 – 1963) и Елизавета (1879 – 1953) посвятили всю свою жизнь музыкальной педагогике. Елена Фабиановна с 16 лет начала свою педагогическую деятельность и преподавала до последнего года жизни.

3 Гнесина Е. Из моих воспоминаний. Сов. музыка, 1964, № 5, с. 44.

В начале 1895 года открылось «Училище сестер Е. и М. Гнесиных» («Е» – это Евгения, Елена; «М» – Мария). В 1907 году к ним присоединилась и Елизавета. С 1902 года Музыкальное училище Гнесиных заняло помещение на Собачьей площадке в доме № 5, в нем учились и дети, и взрослые. С 1925 года школа и училище разделились – училище стало называться «Музыкальный техникум им. Гнесиных». В 1944 году был создан комплекс учебных заведений им. Гнесиных, включавший: школу семилетку, школу десятилетку для одаренных детей и музыкально-педагогический институт им. Гнесиных (ныне Музыкальная академия имени Гнесиных).

Елена Фабиановна и Ольга Фабиановна никогда не имели своей квартиры, они жили сначала в помещении школы и училища на Собачьей площадке, а затем с 1946 года на улице Воровского, где размещались училище и институт – эта квартира теперь музей Гнесиных. До 1953 года Елена Фабиановна была бессменным директором всех учебных заведений им. Гнесиных.

Моя мать Валентина Александровна Абрамсон жила с родителями в 150 км от Москвы, в поселке Серебряные пруды. С раннего детства она буквально бредила музыкой и изводила своих родителей, умоляя, чтобы ее учили играть на фортепиано. В 1925 году, когда моей маме исполнилось 10 лет, моя бабушка, Елена Николаевна, привела ее в школу имени Гнесиных на Собачьей площадке. Их встретила Елена Фабиановна, которая тут же и прослушала девочку. Она сказала, что ей необходимо учиться, т.к. у нее профессиональные данные. Этого моя бабушка никак не ожидала. Она представить себе не могла, что надо оставить Валю в Москве. Мою маму увезли в Серебряные пруды. Наконец, в 1930 году, в один из приездов в Москву, она сама пришла в школу им. Гнесиных и выдержала серьезный экзамен. На этот раз Елена Фабиановна вызвала мою бабушку к себе и очень серьезно говорила о будущем Вали. Так моя мама поступила в школу им. Гнесиных, в третий класс, окончила она ее, по-моему, в 1935 г. и в том же году поступила в Музыкальное училище им. Гнесиных. По фортепиано мама училась у Софьи Абрамовны гуревич, и позже, в училище, методику фортепианной игры ей преподавала Елена Фабиановна.

С первых лет обучения моей матери Елена Фабиановна очень заботилась о ней и опекала ее. В Москве моя мама жила в доме своей тетушки Марии Николаевны Дубровиной, у которой было 15 человек детей. Все помещались в трех комнатах. Фортепиано там не было, приходилось каждый день ездить заниматься на Собачью площадку к 7.30 утра.

«Утром бывало очень тихо, никого нет, – рассказывала мне мама, – но вдруг слышишь шаги, скрипят ботинки – это идет Елена Фабиановна. Только у нее одной в школе были такие скрипучие ботинки, по этому скрипу можно было узнать, что идёт Елена Фабиановна. Она раньше всех с утра обходила всю школу, проверяла все классы перед занятиями».

Однажды моя мама играла Экспромт ми-бемоль мажор Ф.Шуберта. вдруг открывается дверь и входит Елена Фабиановна.

– Валя, играй, я тебя послушаю. – Послушала и говорит: – Я сама с тобой позанимаюсь.

Мама очень волновалась, но урок прошёл неплохо.

Впоследствии Елена Фабиановна не раз занималась с мамой, особенно часто произведениями И.С.Баха, инвенциями и затем «Прелюдиями и фугами» из «Хорошо Темперированного клавира». С раннего детства я была свидетелем занятий моей мамы с начинающими. Причем, мама непросто занималась, а рассказывала и показывала мне, как ее учила Елена Фабиановна работать с малышами. Вся пианистическая «кухня» осваивалась очень серьезно с первых шагов обучения. Моя мама рассказывала, что «на одном из открытых методических занятий Елена Фабиановна долго занималась с пятилетней девочкой в присутствии большой аудитории слушателей. Были показаны разнообразные упражнения, урок был насыщен, особенно для такого маленького ребенка. В конце девочка поблагодарила за урок, подошла к двери, затем обернулась: «До свидания, дорогая Еленочка Фабианочка!». Моя мама добавила: «Надо было видеть и слышать, как это сказал ребенок. С какой любовью и восхищением!»

Дети и студенты Елену Фабиановну обожали. Она проводила занятия с такой самоотдачей, с таким вдохновением, что все окружающие «заражались» ее творческой одержимостью, ее беззаветной преданностью музыкальному искусству. Хотя в процессе занятий Елена Фабиановна была достаточно суровой и часто ученик «вылетал из класса». Особенно она не выносила лень и непрофессионализм.

Елена Фабиановна была очень веселой и жизнерадостной и обладала великолепным чувством юмора. Моя мама с восторгом рассказывала о капустниках на Собачьей площадке, о юбилеях, где Елену Фабиановну поздравляли известные артисты: А.Нежданова, Н.Обухова, И.Козловский, М.Жаров и многие другие знаменитости того времени. Запомнился моей маме эпизод, когда Елена Фабиановна и К.Ворошилов на одном из юбилеев стояли с бокалами шампанского в руках, шутили и смеялись, и пили на брудершафт.

1937 год стал роковым в судьбе моей семьи. Арестовали мою бабушку Елену Николаевну и дедушку Александра Григорьевича. Бабушка погибла в Бутырской тюрьме, в Москве, в 1942 году, а дедушка в лагере, в Заполярье, в 1945 году. После ареста родителей маму вызвали на Лубянку и принуждали отречься от своих родителей. Хрупкая, двадцатидвухлетняя девушка отказалась. Следователь кричал, угрожал и, в конце концов, заявил: «Если сейчас же не подпишите отречение от врагов народа, мы вас расстреляем». Но мама осталась тверда и категорически отказалась подписать отречение от «врагов народа». Тогда ее прямо в кабинете поставили лицом к стене и расстреляли холостыми патронами несколькими залпами. После такого потрясения на всю жизнь мама стала нездоровым человеком.

Через несколько дней на доске объявлений был вывешен приказ об отчислении Абрамсон Валентины из Музыкального училища. Приказ был подписан секретарем парткома Л.П.Рябковой. Но тут же, к вечеру, появился другой приказ: о восстановлении Абрамсон Валентины в училище. Этот приказ был подписан Еленой Фабиановной Гнесиной.

Отчисления-восстановления продолжались вплоть до 1942 года, когда моя мама окончила училище. Эти отчисления-восстановления превратились в настоящее сражение за судьбу моей матери между Еленой Фабиановной и секретарем парткома Рябковой в течение долгих пяти лет. Мама из-за сложившейся ситуации не могла нормально ни заниматься, ни посещать занятия, ей надо было бегать с утра до ночи по урокам, чтобы прокормить себя и еще посылать посылки родителям. Голодала она страшно. Окончание училища растянулось на несколько лет. Только благодаря Елене Фабиановне она могла сдавать экзамены постепенно, шаг за шагом, в течение нескольких лет (с 1938 по 1942 год).

Летом 1942 года маму отправили на трудфронт, на лесосплав. Там она работала, по 12 часов стоя в воде. В сентябре вода стала очень холодной, а затем – ледяной. Получив тяжелейшее переохлаждение, она заболела рожей, ноги у нее распухли, температура была 40о. В избе рядом с кроватью, на которой она умирала, старик сколачивал гроб (он тоже жил там). Сколачивал и приговаривал: «Не волнуйся, касатка, гроб я тебе сколотил самый лучший – дубовый, прочный. Так что похороним тебя, как положено. Не волнуйся». Она спала рядом со своим гробом.

Маму спасла Елена Фабиановна.

Поражает то, что Елена Фабиановна, не получив письма от моей мамы с адресом, где она находится, уже 19 сентября 1942 года пишет письмо врачу трудфронта. Это письмо сам врач вручил моей маме лично (хороший, видимо, человек) и добавил: «Сохрани его на память». Мама сохранила, и я привожу его здесь.

Тов. Врачу при трудфронте от Депутата Моссовета Ел.Гнесиной
Директор ГосМузУчилища им. Гнесиных
Депутат Московского Городского Совета Депутатов Трудящихся
Заслуженный деятель искусств, орденоносец
Е.Ф.Гнесина
Тел. Г6-67-15 19 сентября 1942 г.

Уважаемый товарищ!

Окончившая МузУчилище им. Гнесиных, моя ученица-пианистка Валентина Абрамсон, очень слабая здоровьем, была неправильно послана на трудфронт, что подтвердил мне врач Куйбышевской Комиссии (в Москве) доктор Абрамов, который обследовал Валю Абрамсон. Я не знаю точно, на какую работу попала эта милая, слабенькая девушка, но хочу надеяться на то, что Вы, уважаемый товарищ, по состоянию ее здоровья освободите ее от тяжелой работы, а может быть и совсем освободите ее. Я говорила и в Моссовете, и в наркомлесе с Зам. Наркома, и везде получила ответ, что больные и слабые люди являются балластом на трудфронте, в частности на лесозаготовках, и не нужны там. Разрешите мне надеяться на то, что Вы сделаете все возможное для Вали Абрамсон.

Директор МузУчилища
Заслуженный деятель искусств
Депутат Моссовета
Орденоносец
Ел. Гнесина.

Простите, товарищ, я пишу Вам, не зная вашей фамилии.

Мама рассказывала, что это письмо во время ее болезни сыграло решающую роль в ее спасении. К ней стали по-другому относиться. Не помню точно, но, кажется, после этого письма её осмотрели врачи.

Когда мама поправилась после трудфронта, Елена Фабиановна попыталась устроить ее на работу. Но, видимо, даже она в те годы не всё могла. Время было очень тяжелое и для самой Елены Фабиановны, и для ее семьи. Погиб её брат Григорий. Да и она, и её сестры подвергались нападкам со стороны властей. Поразительно, как она не боялась просить за дочь врагов народа. Сохранилось одно письмо Елены Фабиановны, где она просит дать работу моей маме.

Письмо
Директор Государственного Музыкального Училища и Школы имени Гнесиных,
Депутат Моссовета
Заслуженный деятель искусств, орденоносец
Ел Гнесина.
———————————————————

Москва, Телеф. Г6-67-15
Собачья Площадка, К5-40-22
Д.5 и 7

Директору Сокольнич. Училища и Школы
тов. Ремезову

Уважаемый Николай Николаевич

Очень прошу Вас, если еще не поздно, дать работу в Школе или общее ф-п в Училище, окончившей наше Училище с педагогическим уклоном Валентине Александровне Абрамсон.

Буду очень Вам благодарна.

Директор
Профессор Ел. Гнесина
10/IX-43

На работу маму, конечно, никто не взял, несмотря на все усилия Елены Фабиановны. Так мама до 1955 года перебивалась частными уроками.

Себя я помню очень рано. Одно из моих ранних воспоминаний: мама везет меня в гости к своей учительнице, мне 2 или 3 года. Но я уже все понимаю. пришли. Меня поставили посредине огромной (как мне тогда казалось) комнаты. Передо мной сидит в кресле Елена Фабиановна, седая и величественная. Такое у меня было первое и самое яркое впечатление: именно величественное, я почувствовала благоговение и страх, и восхищение – все одновременно.

– Валя, пусти ее, пусть ходит, – услышала я мягкий, бархатный голос Елены Фабиановны.

И я бродила по комнате, которая мне показалась (после шестиметровой нашей комнаты в коммуналке) дворцом. Рояль – я его увидела впервые – поразил меня. Затем я подняла голову и увидела чудо – водный мир с золотыми рыбками. Особенно восхитили меня рыбки-вуалехвостки. Аквариум показался мне тоже огромным и прекрасным, Я как завороженная смотрела и смотрела на аквариум. Елена Фабиановна на меня внимания никакого не обращала.

Так продолжалось в течение нескольких лет. Мама часто брала меня на улицу Воровского, в гости, я привыкла и к роялю, и к рыбкам. Но благоговейное восхищение и страх перед Еленой Фабиановной не проходили.

В 1954 мне исполнилось семь лет, и Елена Фабиановна сказала моей маме, чтобы она принесла мои фотографии для альбома.

До сих пор у Елены Фабиановны в кабинете хранится альбом с фотографиями девочек с именем Лена. Это те Лены, которые названы в честь Елены Фабиановны. Мама меня назвала Леной, потому что самые дорогие ей близкие – её мама (Елена Николаевна) и учительница (Елена Фабиановна) – носили это имя. Елена Фабиановна взяла одну мою фотографию, которая и теперь в альбоме в квартире-музее Гнесиных.

Заниматься фортепьяно я стала сначала с мамой, а потом с Евгенией Александровной Кулаковой, подругой мамы по Гнесинскому училищу (ученицей Листовой). Меня возили на уроки к Евгении Александровне на Большую Полянку. Я очень быстро развивалась, только почему-то, когда надо было петь, я начинала петь правильно, а потом все по-своему переделывала. Я сочиняла и стихи, и музыку, стихи записывала, а музыку мою никто не слышал, потому что я все пела и сочиняла тайком. Через год Евгения Александровна сказала: «Валя, Лену надо учить в музыкальной школе».

Я выдержала экзамен в три музыкальные школы, и мама отдала меня в музыкальную школу Красногвардейского района на Старой Басманной. Сама она тогда преподавала в школе Бауманского района, недалеко от моей школы. Через год две музыкальные школы Бауманского и Красногвардейского районов слились в одну – школа стала называться: Детская музыкальная школа № 1 имени С.П.Прокофьева.Так мы с мамой оказались в одном учреждении. Но судьба есть судьба. На первый урок мама, не зная, кто мой педагог, пошла со мной. Входим в класс:

– Валя, это ты?

– Катя, ты?..

Катя – это Екатерина Самуиловна Хаймовская, с которой мама училась у Гнесиных, они сидели вместе на одной парте в классе по сольфеджио. Вместе с ними учился и брат Екатерины Самуиловны – Григорий Самуилович Хаймовский4, он занимался у Елены Фабиановны (впоследствии он меня часто консультировал и занимался со мной). Хаймовские окончили Московскую консерваторию: Екатерина Самуиловна у Якова Зака, а Григорий Самуилович у Григория Гинзбурга. Так я стала ученицей Е.С.Хаймовской.

4 Григорий Самуилович эмигрировал в Америку в 70-х годах, преподавал до недавного времени в Джульярдской школе.
Екатерина Самуиловна – эмигрировала в Италию в 70-х годах, живет в Риме, преподает в одной из частных школ.

Лет до десяти Елена Фабиановна редко меня слушала. Она наблюдала, давала советы, направляла мое развитие. Помню, когда мне было лет семь-восемь, она велела серьёзно заняться первым и пятым пальцами. Ох, уж эти упражнения! Она показала несколько упражнений на укрепление пятого и подкладывание первого пальца. Показала как надо «уводить» первый под ладонь во время исполнения гамм. Затем посмотрев скептически мою руку, проговорила:

– Растяжки никакой, делай упражнения в воде. Каждый день растягивай расстояние между пальцами в воде, начинай потихоньку, а потом доведи до минут 20. Упражнения делай в теплой воде.

Руки у меня действительно не пианистические. Очень небольшие, дециму я не беру, нону еле-еле. Растяжка после многолетних упражнений стала лучше, но всё-таки недостаточная.

Затем Елена Фабиановна обратила внимание на мои прогибающиеся слабые фаланги пальцев (мне восемь лет), и опять дала упражнения для укрепления фаланг. Надо зацепиться согнутым пальцем за край стола или чего-то твердого и «пружинить» фалангу 1-2 минуты, и так все пальцы по многу раз. Это упражнение мне так помогло, что я забыла, что такое прогибающиеся фаланги. Пальцы к десяти годам стали крепкими и перестали прогибаться. Но все равно в десять лет техника моя была очень слабая. Мама и Екатерина Самуиловна не знали, что делать, но только не Елена Фабиановна.

– Валя, летом, на три месяца, посади ее за этюды Черни. Дай ей этюды из «Школы беглости», штук 20, Ганон и гаммы. Потом посмотрим.

Через три месяца занятий, осенью я уже играла достаточно крепко и подвижно этюды.

Мне было одиннацать лет, когда Елена Фабиановна взяла мои руки и стала их рассматривать. Потом резко отпустила.

– Ты октаву берешь? – спросила она.

– Нет, Елена фабиановна, я еще не достаю.

– Ну, пианисткой не будешь, руки маленькие, – резко и немного презрительно сказала Елена Фабиановна. – Надо заниматься растяжкой больше, – добавила она.

Когда я пришла домой, отчаянию моему не было предела. Я поставила себе задачу во что бы то ни стало начать играть октавами. Я усилила упражнение на растяжку и тайком от всех взяла два октавных этюда, плакала, но учила. Через полгода я уже играла октавные этюды.

В двенадцать лет я играла Концерт № 1 Мендельсона, «Лорелею» Ф.Листа. Мы пошли к Елене Фабиановне. Она прослушала «Лорелею» и сказала:

– Ну, ничего, но если бы ты у нас играла, то на открытый концерт не прошла, – легато плохое. Оля, – позвала она, – возьми-ка ты ее наверх и позанимайся с ней.

Ольга Фабиановна взяла меня за руку, и мы пошли на второй этаж квартиры Гнесиных. Какой же там был чудный рояль и кабинет! Кругом на стенах фотографии и картины. Но я ужасно испугалась. Во-первых, как только я села за рояль, Ольга Фабиановна закричала:

– Ну, как ты сидишь, посмотри на свою спину! – Она согнула пальцы и согнутым вторым пальцем с силой провела по всему позвоночнику. Было очень больно. Потом ткнула меня в бок пальцами, чтобы я не гнулась. И начались занятия. Я просто обмерла от страха. Ольга Фабиановна прослушала вступление – ей оно понравилось, но когда началась тема – песня Лорелеи, тут уж мне досталось:

– Пятый палец! Пятый?! Где пятый палец? Куда у тебя подевался пя-а-а-а-тый!!? – громко запела она.

Работали долго, Ольга Фабиановна добивалась ровного и яркого звучания пятого пальца в мелодии, а мизинец у меня и впрямь плохо звучал, особенно в октавах, где надо выделять верхний голос. Назанимались всласть. Уставшая, но довольная Ольга Фабиановна повела меня вниз. Я от страха мало что помнила. Привела к Елене Фабиановне. А та меня спрашивает:

– Ты какой концерт Мендельсона играешь? G-moll или d-moll?

А я не знаю этих обозначений, еще не учила. Опять испугалась, молчу.

Елена Фабиановна возмутилась.

– Валя, она не знает, что такое d-moll??! – громко воскликнула она, затем так на меня посмотрела, что я этот взгляд до сих пор помню: в нем были и гнев, и разочарование.

Мне стало страшно стыдно. Через неделю я уже все выучила. В следующее посещение Елена Фабиановна уже не сердилась. Она стала подробно расспрашивать меня, что я читаю. С художественной литературой было все отлично, я очень много читала для своего возраста. Но вот с профессиональной – опять конфуз! Стали обсуждать какую-то пианистическую проблему, и тут Елена Фабиановна, обращаясь ко мне, говорит:

– Что об этом рассуждать, ты же Нейгауза читаешь! Там всё ясно написано...

Но я, к стыду своему, о Г.Нейгаузе в двенадцать лет не знала, вернее, не знала о его знаменитой книжке об искусстве фортепианной игры. Елена Фабиановна была просто ошеломлена моим невежеством. На этот раз она даже не рассердилась. Очень сухо и строго она перечислила книги, которые я срочно должна была прочесть. Это были профессиональные книги об искусстве И.Гофмана, М.Лонг, Г.Нейгауза. Я их «проглотила», и уже дальше сама начала подбирать себе специальную литературу.

В пятнадцать лет я окончила музыкальную школу им. Прокофьева (окончить должна была в четырнадцать лет, но год болела и не играла). Программа была большой: Партита ми минор И.С.Баха; Этюд-каприс (концертный) М.Мошковского; Этюд из сборника Ступень к Совершенству № 12 до мажор; Этюд ре-бемоль мажор Ф.Листа (концертный); Сонет Петрарки ми мажор № 104 Ф. Листа; Концерт Грига I часть; «Ромео и Джульетта перед разлукой» С.Прокофьева (10 пьес из балета «Ромео и Джульетта»).

Елена фабиановна после того, как узнала, какую программу я исполняю, сказала маме, что хочет меня прослушать. В мае 1964 года мы идем на улицу Воровского к Елене Фабиановне. Я страшно волнуюсь. Меня будет слушать сама Елена Фабиановна!..

Я играла, и Елена Фабиановна меня ни разу не остановила. Я сыграла все. Потом тишина, молчание. Затем, как бы издалека, раздался голос Елены Фабиановны:

– Валя, я беру Лену к себе в класс, без экзаменов, в Институт. Сейчас я позвоню... – и она взяла в руки телефонную трубку, но не успела докончить фразу, как моя мама, сильно покраснев, воскликнула:

– Нет, нет, не надо Елена Фабиановна! Это неудобно, что Вы! – она была крайне взволнована, и я бы сказала, испугана. Чем? Мне кажется, что сказалась травма от годов репрессий. Реакция ее была очень странной и непонятной. Моя мама начала говорить что-то об этике, она была очень возбуждена и, мне кажется, даже не понимала, что говорит. Елена Фабиановна растерялась, но затем начала уговаривать и успокаивать маму. Но все было напрасно. В конце концов Елена Фабиановна рассердилась:

– Знаешь, Валя, если ты сейчас не согласишься, то сломаешь Лене жизнь. Она не получит высшего образования. Ты сама не понимаешь, что ты делаешь. Мне осталось уже недолго жить, может быть, еще несколько лет, а потом Лена останется одна, ее некому будет защитить. понимаешь? Некому, – четко произнесла она. – Только я смогла бы ей помочь и ее защитить, – повторила она. Но маму невозможно было убедить. Елена Фабиановна с сочувствием посмотрела на меня. Ее взгляд говорил о многом…

Слова ее оказались пророческими. В 1967 году ее не станет. В 1969 году я окончу училище имени Гнесиных и начнутся мои мытарства. Мне так и не дадут получить высшее образование. Мои поступления выпали на те 70-е годы, когда начался отъезд евреев из России. Еврейскую молодежь никуда в те годы не брали, был такой негласный указ.

Летом 1964 года я поступила, надо сказать, легко, в училище им. Гнесиных в класс Наталии Андреевны Мутли, ученицы и друга Генриха Густавовича Нейгауза. У Елены Фабиановны я продолжала бывать, уже самостоятельно. Вот запись из моего дневника от 13/XII (Понедельник, 1965 год).

«Была у Е.Ф.Гнесиной! Увидала меня – выросла! Спросила о новой квартире, о Наталии Андреевне, о маме, о том, не крашу ли губы, о прическе, о том, что я скромно одета, в довершение сказала, что я хорошая девочка, и очень тепло поцеловала. (Между прочим, обижена, что я давно ей не играла)».

Наши отношения стали необыкновенно теплыми. Она понимала меня с полуслова. Меня неодолимо тянуло к ней. Бывало, приду и долго стою у квартиры Елены Фабиановны – не решаюсь позвонить. Но все-таки потом звоню. Елена Фабиановна уже слышит, что кто-то пришел. Спрашивает. Ей говорят: «Лена Горник». И меня сразу пропускают. Я иду в кабинет. Елена Фабиановна всегда была очень довольна, когда я ее навещала. Я приходила просто так, чтобы лишний раз ее увидеть, поговорить с ней. Рассказать, что я играю. Посоветоваться. Я чувствовала, что Елена Фабиановна меня полюбила, и я отвечала ей искренней привязанностью, восхищением, преклонением и, конечно, любовью. Я, думаю, она это и чувствовала, и знала.

Запись из дневника.

«2 января 1966 года.

…Во-вторых, я была 29 декабря на 70-летии Училища! Видела Елену Фабиановну, в общем, получила удовольствие.

Очень забавные дети, выходили на сцену и забывали всё, что нужно говорить».

Я хорошо помню, как я была на 70-летии Училища. Елена Фабиановна была очень бледной и казалась утомленной. Но видно было, что она довольна. Так, по крайней мере, казалось. После этого юбилея моя мама была у Елены Фабиановны и с ней говорила и, по ее словам, Елена Фабиановна была разочарована, как он прошёл. Не было многих поздравлений, которых она ждала от официальных лиц. Мама мне говорила, что по сравнению с прошлыми юбилеями, этот был просто формальной данью. А раньше было всё гораздо торжественнее, ярче и намного больше поздравлений и гостей. Елена Фабиановна это понимала.

Через неделю я позвонила в квартиру к Елене Фабиановне, вошла, но мне сказали, что она не может сейчас меня принять. Она услышала мой голос и закричала: «Лену Горник пускать в любое время!».

Я сидела с ней рядом, о чем мы разговаривали, не помню, вернее обо всем, и, конечно, о моей программе. Я тогда играла Концерты Шопена, Прокофьева, Балладу ля-бемоль мажор Шопена и др. Мы говорили долго, потом я поняла, что Елена Фабиановна уже устала.

Запись в дневнике от 18/VII 1966 г.

«Была у Елены Фабиановны – 2 раза. Один раз с мамой, один раз одна. Фотография у меня с такой надписью: «Клавиры, клавиры. Надо читать с листа!»

Ужасно, но этой фотографии у меня нет, и я не знаю, где она. Не могу простить себе этого. К счастью, сохранилась фотография от 16/VI-1966 года, которую мне подарила Елена Фабиановна, на ней она написала: «Милой Леночке Горник, на память, конечно, добрую. 16/VI 1966 г. Любящая Е.Гнесина».

Осенью 1966 года, когда я пришла к Елене Фабиановне, в коридоре перед зеркалом молодая женщина лет 35 стирала с губ помаду. С волнением она спросила меня: «Посмотри, пожалуйста, не видно, что у меня губы были накрашены?» Я говорю: «Нет, ничего не видно». Она опять подошла к зеркалу. «Ой, я так боюсь». Потом приложила руки к груди, видно было, что она трусит. После нее я вошла в кабинет.

– Подойди ко мне, наклонись, поближе, ты губы не красишь?

– Что Вы, Елена Фабиановна!

– Ну, хорошо. Молодец.

Елена Фабиановна была мной довольна – она не выносила накрашенных губ.

Тогда же она достала фотографию с Ван Клиберном (Вэном Клайберном) и подарила мне. Досадно, что я не попросила ее надписать.

Запись в дневнике от 24/III 1967 года.

«Я и мама были у Елены Фабиановны. Я 9/III, мама – 14 марта. Все-таки не та Е.Ф., сдает, у нее сухая гангрена, от нее скрывают, лежит, не принимает в кабинете. Очень тепло отнеслась и ко мне, и к маме.»

Запись в дневнике – апрель 1967 год.

«Вчера узнала, что Елене Фабиановне отняли ногу, на днях пойдем с мамой в больницу к ней. Говорят, что она перенесла операцию потрясающе».

Операцию Елене Фабиановне сделали 1 апреля, записала в дневнике об этом я в первых числа апреля.

18. Вторник (апрель 1967 г.).

«Елена Фабиановна в больнице – ампутировали ногу, мама была у нее <...> – мы в курсе событий. Сначала состояние было тяжелое, сейчас лучше. На днях хочу пойти на минутку».

Но, к сожалению, я Елену Фабиановну больше не видела. Она хотела, чтобы я пришла к ней уже домой, а не в больницу, да и мама не брала меня с собой, видимо, боялась утомить Елену Фабиановну.

3 июня у Елены Фабиановны именины. Она очень этот день любила. Это был её праздник. С утра начинались поздравления, гости, цветы. Мама и я дарили Елене Фабиановне в этот день обязательно сирень. Эти цветы ей особенно нравились.

2 или 3 июня 1967 года мама пошла в больницу поздравить Елену Фабиановну. Та показала маме пластинку С.Рахманинова «Всенощная» и предвкушала удовольствие, когда она ее будет слушать дома. Подробно расспросила обо мне. Мама ей рассказала, что я стала сочинять музыку. Елена Фабиановна обрадовалась:

– Вот выпишусь из больницы, Леночка мне поиграет свою «Токкату». – Потом добавила:

– Да, меня теперь навещают только те, которым от меня ничего не надо. Только настоящие друзья.

На следующий день Елены Фабиановны не стало.

В июле 2005 года я познакомилась в гостях с Милицей Генриховной Нейгауз. Мы разговорились. Случайно выяснились интересные факты об участии Елены Фабиановны в судьбе Генриха Густавовича Нейгауза. Милица Генриховна любезно разрешила мне рассказать об этом.

4 ноября 1941 года Генриха Густавовича арестовали, он сидел в тюрьме на Лубянке. В 1942 году его освобождают, но высылают в Свердловск. Там он преподавал в консерваториях: в Свердловской и в Киевской (которая была эвакуирована в Свердловск). В 1944 году, раньше срока, Нейгауз приезжает в Москву. Но он лишен и прописки, и работы. Друзья хлопочут о том, чтобы Генриха Густавовича прописали в Москве, но тщетно. И вдруг Елена Фабиановна, узнав о беде Нейгауза, по личной инициативе (Нейгауз её не просил) начинает добиваться, чтобы Нейгауза прописали в Москве. И ей это удается!

В 1944 году был открыт Музыкально-педагогический Институт имени Гнесиных, и Елена Фабиановна тут же устраивает на работу в Институт Генриха Густавовича. Затем она вызывает Милицу Генриховну и подробно расспрашивает о здоровье Генриха Густавовича, настойчиво расспрашивает, не нужно ли ему что-нибудь. И в конце концов помогает семье Нейгаузов – достает продуктовые карточки и продукты. Милица Генриховна с большой благодарностью вспоминала об Елене Фабиановне.

А я всю мою жизнь помню, чему меня учила Елена Фабиановна. Стараюсь передать это своим ученикам и тем педагогам, которые слушают мои методические занятия. Считаю себя очень счастливым человеком, потому что Господь даровал мне такого друга и наставника, как Елена Фабиановна Гнесина.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Частный архив»]
Дата обновления информации (Modify date): 11.02.11 16:29