Марина Князева

Герольдмейстер авангарда

Он собирал людей, как цветы. Ходит себе по полям жизни и лугам творчества и восхищается: вот какое редкостное дарование! Вот какой шикарный цветок стиля! Вот какая единственная в своём роде идея! Вот какое роскошество поиска! И – прилагает находки друг к другу и складывает – букеты дарований – смотрите, смотрите, какие цветы рядом с вами буйствуют ароматами и красками, вдыхайте, зажмуривайтесь от удовольствия: талант цветёт!

Я садовником родился…

Нет, он родился не садовником. Был в моём – и вашем, наверное, детстве, такой кудесник под ёлкой – небольшой, в волнах седых кудрей и в обильно ниспадающей на живот белой бороде – стоял себе под ёлкой во дни зимнего волшебствостояния в бумажной шуршащей шубе, точно обещающий чудеса и добро. Детский Дед Мороз! Вот кого он мне напоминал, только немного увеличенный, – кудесник, призванный в этот мир, чтобы показывать людям, как много можно подарить друг другу. Он такой – передатчик подарков, зимний ребёнок в пушистой белой бороде.

Таким он был и таким останется на всю мою жизнь – литературный кудесник и чудодеятель, добросеятель Владимир Климов. Друг мой сердечный, однокурсник, однолюбец, однопонималец, соавтор, брат мой во письме…

…Сколько их было – встреч, тусовок, вечеров, вечеринок, студий и салонов – всего не припомнишь! – сколько-то и сколько-то за 30-то с лишним лет дружбы! И всегда в самом начале вечера появляется Климов с праздничным новогодним выражением на лице: а теперь, мол, время сюрпризов, – что там у нас под ёлочкой? И – начинает являть людей друг другу. Таинственное деяние чудес. Его любимое устное слово «роскошный». И ещё – «шикарный». Роскошный вечер, роскошный салон, шикарный спектакль, роскошный текст, роскошный человек. И вот Климов роскошно представляет и объявляет людей, обнаруживает их на рассмотрение друг другу как сюрпризы. Дарит одного – другому. – Вот этот – роскошный прозаик и поэт, Тот – талантливый актёр, импровизатор… Тот – уникальный художник-график со своим творческим миром… Это – гениальный композитор и исполнитель…

И всех и каждого, кого являет и объявляет, к кому обращен его взгляд церемониймейстера-провидца, наделяет титулом и званием. Климов являет людей по-королевски, со страстью любви к человеческой многоцветности и многострунности, являет – роскошно, шикарно. Его называние дорогого стоит, за ним – уже накопленное увидение и понимание, за ним – зрелость воспринимающего и творящего, он объявляет имена, как на королевских балах объявляли звания и титулы, его характеристики уже есть награды. Он награждает сопутников по искусству, как бы награждали рыцарей на турнирах, как бы венчали их гербами, а в гербе – щитом и короною, орлом, львом и единорогом. Он – герольд его Величества Таланта.

Он чествует людей, потому что – чувствует.

Климов – влюбчив. Но это влюбчивость не Дон Жуана, – куда там заурядному провинциальному идальго до высот тех пируэтов ума и слова, которые питают творящую климовскую творческую страстность. Он влюбляется, как фея из Золушки, – и мгновенно старые тапочки превращаются в бальные хрустальные туфельки, а перепачканное золой платье в золотую пачку. Он влюбляется в книги и картины, в стихи и песни, в спектакли и роли, в сказки и в эссе. Ему всегда есть дело до того, что и как делают другие. Он бурно и буйно сопровождает своим спектральным вниканием суть чужого творческого поступка. Он ищет и создаёт вокруг себя со-гениев. Он готов повседневно отправляться в новые и новые творческие разведки, чтобы выведать, – где ещё прорезается талант? И – помочь этому вырастанию. Как Диоген, он мог бы сказать: «Ищу человека», только в отличие от Диогена он этого искомого человека находил там и тут, высветлял, подносил к лицу фонарь своего любования, а если чего-то было недовидно, подсвечивал светом собственной фантазии. Это особая разновидность любвеобильности, которая вскрывает скорлупы и обнаруживает под ними золотые ядра. В человеке Климов видит АВТОРА и этому автору дарит своё сопонимающее, то есть соавторское, внимание. Он вскипает этим сопониманием – из его волн рождаются климовские спирали – точные тугие определения, что и как сотворил увиденный или предпочувствованный им талант. Он сумел создать вокруг себя особое пространство творческого содружества и соединения в арт-воспарениях, такую многолюдную и междумирную студию художественного искания.

Но и сам он, герольдмейстер гениальности, приходил на турнир поэтов и творцов со своим собственным гербом и своим знаменем. Его гербом была метафора, его знамя было слововиение-словобиение. По-разному относились к нему. Кто-то восклицал – гений. Другой сокрушался – графоман. Он был и тем, и другим, по очереди и вместе. Подчас его опусы ставят в тупик. Буйная игра звуками-созвучиями, буквами, слогами, частями слов, как в младенчестве: гу-гы-го. Посткубофутуристическое самоиграние слова. Когда только осваивают речь: яблоко – тыблоко – мыблоко – выблоко… И вдруг посреди весёлого перебора звуков, сонного бормотания – выпадает сочетание не нот, а мыслей, не слов, а смыслов, прорезает луч просветления: «чем больше в нас хармства, тем меньше хамства». Шедевр! Он играл по широким правилам, и в его игре были и провалы, и победы. Но зато – какие победы! За его на вид лёгкими шутками-игрутками-прибаутками – мощная и цельная жизненная позиция, полнозвучная философия жизни.

За годы работы в эссеистике и поэзии Климов создал свой собственный язык, – свою языковую сверхреальность описания реальности. В эти яркие острогранные, с лезвиями, слова, он одевал свои глубинные мысли о жизни, о мире, о человеке, о жизни и смерти. Много – о жизни: «Я родился. Заверните меня». И о смерти. «У птицы кончились крылья, и пришлось ей себя излетать». Можно издать отдельный том: поэтический словарь Владимира Климова. В этот сияющий оттенками смысла и звукописи фолиант войдут такие неологизмы, созданные неутомимым неофутуристом, как, например, ТРАГИАТР. Это слово имеет право на бессмертие. Как знать, сколько ещё живорождённых пером Климова слов навсегда останется в русской речи?!

Можно выпустить и другой том – афоризмы Климова. Туда влетят выстрелы пронзивших его озарений: «Мысль, из драмы создающая храмы», «искусство – приступ искупленья».

Дорого, дорого дают за такую цельную и весомую стратегию жизни, за полнозвучную философию. Философия, исповедуемая Климовым – авторская, новаторская. И то, что он исповедовал и проповедовал, имеет глубокие корни и чистый исток в прошлых пластах отечественной и мировой культуры. Это поисковое, экспериментальное течение разветвляется и питается точками родственности как в русской культуре Серебряного века, так и в недрах немецкой драмы и французской поэзии и литературно-студийной культуры.

Климов – студийный человек, кипучий гений авангарда и патриот эксперимента.

Он прожил счастливую жизнь. Такую, какую, наверно, и заказал судьбе: жизнь настоящего поэта, эстетодранца… Младенца жизни и мудреца творчества. Брата поэтов и художников.

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Памяти Владимира Климова»]
Дата обновления информации (Modify date): 28.02.11 16:46