Проза Австралии

Брюс Паску

Thylacine, тасманийский тигр
(Перевод с английского Татьяны Бонч-Осмоловской)

Ночью в австралийском лесу можно найти монету или кусок кварца, или скобу собачьего ошейника, или черную сову. Но вы никогда не найдете там фунтовой банкноты или муравья, или выцветшую фотографию, или отчего вещи такие, какие они есть, хотя люди будут продолжать искать, некоторые – всю жизнь.

Дуглас снова всматривался в ночь, хотя сказал брату, что идет проверять кур. Холодное зимнее небо сияло жесткой белизной. Холодная твердь. Холодная твердь, несущая пронзительный лунный свет, в котором можно найти монетку и кусок кварца, собачью застежку и черную сову, но вряд ли что-то еще. Для этого света более чем достаточно, а остальное не видно.

Старое железо сияет как молодая сталь, лезвие лопаты сверкает остротой от работы в земле, деревья – как свечи, плотина – как круг штампованной тарелки. Все эти старые вещи мерцают по-новому. Ржавые узлы колючей проволоки сверкают на морозе, паучьи паутины как прекрасные драгоценности, украшающие бледную кожу наижеланнейших женщин мира.

Дуглас заглянул к курам, и они уставились на него в ответ. Глупые курицы. Он сложил пальцы вокруг куриной шеи, цыпа моргнула одним глазом, но не шевельнулась.

Он проверил проволоку в том месте, где починил ее, проволока оставалась нетронутой. Они потеряли уже шесть кур, и ни звука. Ни пера. Ни кудахтанья. Ни лисы, мечущейся в страхе и жажде крови. Только курицей меньше в курятнике, и четкая дырка в сетке. Дуглас не знал, что это за зверь. Кларри сказал – динго или дикий кот, но Дуглас понимал, что он сам в это не верит. Он ведь знал лес, но Кларри такой мужик, которому всегда нужно предложить решение, даже если он сам знал, что неверное, лишь бы заткнуть пустоту.

Когда они нашли человеческие черепа, Кларри сказал, что это бродяг застал огонь, хотя он должен был видеть необычное углубление. Старый Пирсон погиб в лесу, убитый поваленным деревом, пригвоздившим его ногу к земле. Он застрял там. Муравьи обглодали его дочиста. Кларри видел череп Пирсона и должен был заметить разницу с этими, но он просто откатил их ботинком и сказал, что это были два поденщика. Кларри всегда такой.

Дуглас видел камни, но не стал говорить Кларри, тот только стал бы спорить. Он просто вернулся после, поднял их и рассмотрел, как длинный подходит в углубление плоского. Дуглас сложил камни под дерево, поблизости от места, где они нашли черепа. Где он мог снова коснуться их.

Братья нормально ладили. Они могли за день установить ограду и не сказать больше, чем требуется, чтобы завершить работу – а чтобы установить ряд эвкалиптовых кольев, много говорить не нужно. Это просто дырки и палки, и прямая линия. Если колья установлены крепко, и взгляд бежит вдоль их гладких поверхностей, работа сделана.

Дугласу не были нужны другие люди. Он продавал билеты на танцах, потому что это значило, ты стоишь снаружи на веранде и слушаешь, как мужики травят истории, и, может, сам добавишь несколько слов о прошлом наводнении. Но при этом можно видеться с людьми без того, чтобы мучаться, стараясь удержать в равновесии вертлявую фарфоровую чашечку и в это же время думать, что сказать.

Женщины, они всегда его пугали. И танцы. Танцы – были совершенно невозможны. Он видел, как танцуют другие, такие же, как он, дровосеки, пильщики, фермеры, да, у них выходило, некоторые легко скользили по залу.

Он просто смотрел на женские тела, как и другие мужики, но никогда не встречал такой, которую хотел. Во время службы парни буянили, и как-то он ушел к Кандело вместе с крикетной командой и не возвращался три дня. Но не находил никого, на ком хотел бы жениться, остаться навсегда, да и все равно, кто бы захотел замуж за него? Он просто веснушчатый парень с забытой фермы на горе. Здешние женщины разбираются, где лунки.

Он никогда не спрашивал Кларри. Не спрашивал ни о чем. Кларри был не таким мужиком, которому задаешь всякие вопросы. Он иногда думал, что Кларри немного чокнутый. Эти поездки в Бомбалу продавать коров – довольно долгие, но Кларри никогда не выглядел скучающим или каким-то таким. Кларри был всегда чем-то занят. Дуглас думал, что заметил бы, если б что-то взволновало его брата. Когда их старик умер, Дуглас видел, как слезы падали из глаз брата. Кларри вытер лицо тряпкой и сказал: «Отец научил меня всему. Всему, что я знаю о лесе и вообще. Всему», – и снова воткнул лезвие заступа в глинистую землю.

Они нормально ладили, но были времена, когда Дуглас хотел бы побыть один. Ночи на танцах, другие мужики и музыка, разглядывание женщин, все это что-то другое. И ночи как эта, под холодным лунным светом. Он не говорил Кларри, просто не мог рассказать об этом, но он помнил наизусть несколько стихотворений. Его школьные книжки все еще стояли на полке.

Может быть, Кларри никогда не надумает выбросить их. Чтение для шестого класса, «Современные рассказы» и та книжка французских стихов, которая оказалась в диване с распродажи.

В эту ночь было не так, но иногда он хотел прочесть стихи, глядя поверх плотины и вниз по реке: «Медленно, тихо, ходит луна этой дорогой в серебряных туфлях...»*. Туфлях, туфлях. Он догадался, что это должно было значить обувь. Учительница считала, что они должны знать, что это такое, но она вообще была дурой, которая никогда не видела лап спящей в лунном свете собаки. Но сколько народу их видело?

* Начало стихотворения Уолтера де ла Мера «Серебро»: «Slowly, silently, now the moon / Walks the night in her silver shoon…».

Он пытался прочитать вслух некоторые французские стихотворения. Однажды вечером, когда он убирался после танцев, он с изумлением увидел, что из нотной папки выпал сложенный листок. Non, je ne regrette rien**. Он гадал, что бы это могло значить, но нашел Alouette, gentille Alouette, и слова, и песня вдруг сложились в его голове, и он вернулся к Non, je ne regrette rien, и понял, как эти слова должны звучать. Но он никогда не говорил Кларри. Кларри не такой мужик, которому ты мог бы это рассказать.

** Нет, я не жалею ни о чем. (фр).

Что это было?

Он не шевелился. Он, после мгновенной остановки, даже не позволил своему сердцу биться иначе. Он мог ощущать, как волосы на плечах и вокруг шеи встают дыбом, но не шевелился. И тогда он прозвучал снова. Рык, какого он никогда раньше не слышал. Он не дал голове повернуться, но глаза сами скосили в сторону и разглядели существо, стоящее почти напротив. В конце концов, он жил тут, это был его двор, и глаза почти сразу обнаружили чужого. Но только погляди! Что за зверь!

Существо смотрело на дом, но чувствовало, что глаза человека нашли его, и теперь они видели друг друга, и зубцы взглядов скрестились в плоти глаз. Память и зрение.

Животное пропало в следующую же секунду, и Дуглас знал, что оно пропало, но пошел за ним до конца изгороди и остановился там. Дуглас заговорил, и его голос, ясный и отчетливый в прозрачном свете, догнал и нашел зверя.

«Je vous regarde – я видел тебя, пес, или – волк. Вот кто ты есть. Я видел тебя, тигровая собака – Thylacine***». Что за слово соскользнуло в лунный свет!

*** Thylacyne (лат.) – тасманийский тигр, сумчатый хищник, живший только на Тасмании, считается вымершим с 30-х годов ХХ века.

Даже на бегу зверь услышал крик, и странное слово, служившее ему именем, застыло в воздухе. Тилацин! Он остановился на сухом склоне среди осколков кварца и повернул тяжелую голову, глядя вниз на равнину, зная, он в безопасности. В самом деле, ничто не может лететь во времени так быстро. Но голос смог, и прозвучал снова.

«Я знаю, ты там, тигр. Я видел тебя». Эти двое узнали друг друга. Волк вспомнил голос, а человек никогда не мог позабыть зверя. В мире сущностей, этих двоих расплавил свет серебряной луны. Два сердца стучали, тигра на холме, человека в долине.

«Я видел тебя, тигр». Человек знал, есть вещи, которые нельзя отрицать. Так человек устроен.

Но животные так же логичны, как и люди, и Дуглас стоял в лесу, где, он знал, пройдет тигр. Кварц сверкал во вспышках лунного света, эвкалиптовые листья свисали как крошечные, яркие лоскутки сабельной жести, и пес был там. Дуглас мог чувствовать его присутствие по тому, как волосы вставали дыбом у него под воротником.

«Я знаю, ты здесь, пес». С первым словом, прежде чем мускулы на ногах пустил кости в полет, глаза животного увидели глаза другого над тем местом, откуда в лунном свете исходил голос. «Я видел тебя, Тилацин. Ты не можешь этого отрицать».

Однажды ночью логика человека и логика зверя разошлись. Человек знал, что продолжает видеть его, хотя теперь не так близко к дому. Цыплята не столь притягательны. Не для дикого зверя. Лисы и курицы созданы друг для друга, но тасманийский тигр, – о, эти могут схватить цыпленка или оставить его, и когда люди рядом, они их оставляют.

Но иногда по ночам из леса раздавался этот тихий звук. Не погоня, не выстрел, только звук. Вы ждете этого. Вы не подходите слишком близко к змеям, вы держитесь подальше от орлов, и самое главное, вы держитесь подальше от людей. Но этот все равно был там. Вы не чуяли его, он всегда был там, где вы не могли почуять его. И потом, только этот звук, не рычание, только все те же негромкие звуки. Никакой опасности, но вы избегаете таких вещей, если только можете. Лучше было бы без луны. Человек не оказался бы там, если б не луна.

«Эй, парни, старина Джек говорит, что видел тасманийского тигра вниз по реке», – Боб Риджвей повернул большое, красное лицо через плечо, чтобы позвать остальных.

«Чушь, – заявил Арнольд Картер, – Старый Джек опять сивухи перебрал».

Старый Джек не любил Картера и ничего не ответил.

«Он вот только что сказал, – настаивал Риджвей. – Правда, Джек? Когда ставил ловушки».

Джек молчал. Его глаза подтверждали сказанное, но плечи выглядели, словно бы голова желала, чтобы его чертов рот оставался закрытым.

«Не выпускай газ из бутылки, Джек», – сказал Картер, который умел пользоваться словами как бьющим концом колючей проволоки. Джек отступил. «Кто-то еще видел тасманийского тигра?» Картер дал последним словам повиснуть в воздухе. Никто не ответил. Дуглас убрал последние танцевальные билеты, и мужики принялись посмеиваться и толкаться широкими плечами. Джек выскользнул наружу под лунный свет. Никто его не заметил. Глупый старый Джек, видящий чертовых тигров. Бедный старый дурак. Позволить чертову Арнольду прицепиться, о, ё!

Угасали последние звуки вальса, танцы заканчивались. Дуглас бросил взгляд на листы с музыкой на пианино, но новый парень играл другие вещи, не те, что старый пианист. Что же случалось со старым, думал Дуглас. Некоторые мужики просто исчезают. Он был всегда немного странным, тот парень. Всегда такой тихий, никогда не встретится с тобой глазами. Кроме разве что, когда играл, он всегда глядел вверх, и ты мог перехватить его взгляд и прикинуть, о чем он думает. Не о «Гордости Эрина»****, уж это точно. Дуглас гадал, что бы значило Non, je ne regrette rien. Могут иностранные слова сказать что-то, чего ты не знаешь о человеке?

**** «Гордость Эрина» – вальс, сочиненный в начале ХХ века в Шотландии, ставший популярным в южной Австралии.

С новой луной куры снова начали исчезать. Иногда Дуглас подумывал подкараулить тигра в лесу. Он спрятался бы за рекой и дождался, когда пес пойдет по мелководью, чтобы скрыть следы. «Здравствуй, Тилацин. Я снова вижу тебя». Но ты не можешь бродить по лесу каждую лунную ночь, притворяясь, что ловишь куриного вора. Кларри бы не поверил.

По ночам, в постели, Дуглас думал о тигре, о тех взглядах, которыми они обменялись. Они бы уже знали друг друга. Теперь Дуглас мог разглядеть разочарование в глазах пса. «Опять этот человек». Это было почти как прикоснуться к шляпе. Человек здоровался бы со зверем по имени, а зверь узнавал бы человека, узнавал голос задолго до окончания того мига, когда встретит глаза. Человек стал бы помехой, как только что свалившееся поперек тропы бревно, как сова, которая хватает бандикута*****, которого ты выслеживал всю дорогу от ручья. Для тигра человек стал бы только еще одним ночным зверем, и человек знал это и гордился.

***** Бандикут – небольшое сумчатое животное.

Дуглас лежал в кровати, луна светила ему в лицо, подушка была снежным полем. Да, это было бы, как если бы зверь уже не думал о нем как о человеке, но как о ночном животном, умном животном, которое появляется неизвестно откуда. Не враг, но равный, и странно, сердце Дугласа наполнялось этим чувством, и в горле становилось тесно. Он был горд, но это было большее, это было почти как...

Гром выстрела врезался в оконную раму над лицом Дугласа. Он вскочил в кровати, странный звериный вопль все еще крюком торчал в его груди. Он увидел Кларри с дробовиком. Кларри повернулся и посмотрел на белое в свете луны лицо Дугласа.

«Сейчас подстрелил дикую собаку. Теперь далеко не денется. Крови вылилось с ведро».

Кларри подошел к окну, поднял пальцы в крови.

«Подумал, лучше сделать что-то, чтобы ты перестал шляться по лесу по ночам». Дуглас уставился на кровь на пальцах Кларри и почувствовал, что кожа под пижамой покрывается мурашками. Когти от воя зверя постепенно исчезали, но из раны, нанесенной криком, росло новое чувство.

После этого лунные ночи стали ужасны. Дуглас лежал в постели, и слова стиха ползали вокруг его головы, стараясь залечить рану мягкими стежками звуков и ритмов. Если в другой книге, принадлежащей брату, он нашел бы «Тигр, о Тигр, в кромешный мрак огненный вперивший зрак!..»******, он заучил бы их наизусть и мог надеяться, что слова излечат.

****** Начало стихотворения Вильяма Блейка «Тигр»: «Tyger! Tyger! burning bright in the forest of the night…», пер. С.Степанова.

Но он не знал этих слов, и его сознание искало те, которых оно не знало, не могло знать. Если бы у них был учебник для седьмого класса, он нашел бы их там, но он не ходил в седьмой класс. Он был просто фермер.

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Австралия»]
Дата обновления информации (Modify date): 14.01.11 15:19