Дом творчества «ЧЕЛЮСКИНСКАЯ»
(1973)
Леонид Рабичев в своей мастерской.
Фотография Левона Осепяна. Москва. 26.12.2008
Личности
Какая удача. Андрей Крюков включает меня в состав творческой группы плакатистов в качестве консультанта по шрифтам. Отдохнуть от друзей моих – промграфиков, помочь лучшим из плакатистов. Опять все впереди. Опять новое. Виктория в Москве заканчивает нашу общую работу. У Феди через неделю каникулы.
Мастерская моя на втором этаже. Сосед мой слева Эдуард Дробицкий, справа – плакатист Цвик. Дробицкий заходит ко мне знакомиться. Я показываю ему свои маленькие блокноты и внимательно вглядываюсь в его чуть перекошенное лицо. Он улыбается и вытаскивает изо рта какого-то страшного паука. Это не то тарантул, не то скорпион. Я вздрагиваю. Это жестокая заграничная игрушка, но уж очень противная. Он улыбается и засовывает паука назад в рот.
Тут появляется Цвик. Дробицкий знакомит нас и говорит, что творчество от нас не убежит, в мастерских душно, а у него палатка и по железной дороге до Клязьминского водохранилища – рукой подать.
И вот мы втроем в палатке, купаемся, пьем коньяк, смотрим на рот Дробицкого.
Что-то никогда не лежало у меня сердце к анекдотам. Чувства юмора я не лишен. Но суета сует и всегда жаль потерянного времени, а тут сплошные чукчи, Абрамовичи, Рабиновичи.
Цвик, Дробицкий, Цвик, Дробицкий.
– Ну, теперь ты, – говорит мне Цвик. А я?
Полчаса, час, дальше больше.
Они смеются, а я молча страдаю. Не помню я ни одного анекдота, не тусовочный я человек. Не люблю ни стилизации, ни игры в преферанс.
Однако, когда действительно смешно, смеюсь и не могу остановиться. А порно-юмор? Мужики все в сперматозоидах, все бабы – бляди, час за часом.
Терплю, пытаюсь улыбаться, потом пытаюсь заговорить об искусстве, но это так неуместно и неумело, что самому становится противно.
Возвращаемся в «Челюскинскую».
Врагами не стали, но дружбы не получилось, интерес ко мне у них как бы пропадает.
Вечером узнаю, что в комнате за Дробицким уже второй день работает киноплакатист двадцатых-тридцатых годов – Владимир Августович Стенберг.
Несколько раз в библиотеках в периодике тех лет наталкивался то на его имя, то на репродукции его фантастических киноплакатов, каждый раз возникала мысль о забытом чудо-художнике. Думал, что он давным-давно умер.
Спрашиваю его, почему он не выставляет свои работы на московских выставках? А он:
– Да разве будет это кому-нибудь интересно? Формализм, старье.
– А сохранились оригиналы?
– Да посмотри лучше, что я делаю сейчас.
Смотрю на большой литографский камень. Воспроизвел он на нем и вписал в интерьер портрет Пабло Пикассо. Натурально, интересно, может быть, но не лучше, чем у соседей, средних способностей литографов, и, как мне кажется, ни в какое сравнение не идет с тем, что я помню.
– Но Вы мне не ответили – в каком состоянии оригиналы плакатов?
– Плакаты в мастерской, завтра поеду в Москву и привезу, но почему Вы заинтересовались только мной? Почему не заинтересовались плакатистом двадцатых-тридцатых годов Герасимовичем, познакомьтесь с ним, он в соседней мастерской.
В противоположность сдержанному и жестковатому Стенбергу, полный, большой, предельно вежливый, чуть-чуть даже сантиментальный Герасимович с радостью откликается на мою просьбу показать плакаты прошлых десятилетий. Кстати, он тоже говорит, что все это устарело.
Я первый раз в жизни работаю на литографском камне. Перевожу на камень мой рисунок сангиной пятилетней давности – девочка почтальон из армянской деревни, расположенной в горах над Гаграми.
Результаты работы увлекают меня.
Я в группе плакатистов.
Почему бы на большом камне не попытаться сделать фирменный плакат Старо-Ладожского музея?
Ведь и у меня, и у Виктории несколько сотен рисунков Старой Ладоги. Идея моя нравится Виктории. Литограф подготавливает для нас два огромных литографских камня.
Между тем, вечером привозят свои плакаты из Москвы Стенберг и Герасимович. То, что мы видим, намного превосходит все наши представления и ожидания. На втором этаже дома творчества что-то вроде пустого выставочного зала.
Я предлагаю художественному руководителю группы устроить выставку двух выдающихся основоположников русского киноплаката.
– Если Вам нравится эта идея, делайте экспозицию, но только сами, не отвлекайте художников от их запланированных работ, – говорит он.
И вот я, Виктория и Федя, втроем работаем весь день. Все более захватывает нас мысль, что то, что мы делаем, явится событием, способным оказать решающее влияние на пересмотр отношения к искусству тридцатых годов. И Стенберг, и Герасимович смотрят и не верят своим глазам.
А я убежден, что настоящее искусство не умирает. Это искусство.
Между тем я заканчиваю работу над плакатом «Посетите Старо-Ладожский музей». Второй плакат – то же оформление, но рисунок Виктории.
Печатаем на разноцветных бумагах, на золотой и серебряной бумагах.
А Федя на литографском камне создает композицию – Владимир Августович Стенберг в интерьере, на мольберте – один из его плакатов. К сожалению, камень при печати лопается пополам. Литограф не обратил внимания на трещину, пересекавшую камень.
Между тем, мы с Викторией решаем создать в соавторстве на литографском камне отнюдь не соцреалистический плакат «1-ое Мая». Красная краска. Шесть простых торжественных букв на фоне романтического букета полевых цветов, покрывающего почти всю плоскость листа, – плакат – праздник весны!
Два месяца работы на исходе. Устраивается итоговая выставка. Приезжает из Москвы приемная комиссия, созданная секцией плаката.
Привлекает внимание очень профессиональный сюрреалистический плакат Эдуарда Дробицкого – яблоко, что-то вроде земного шара, проедаемое отвратительным червяком.
Комиссия особое внимание обращает на наши три плаката и выносит решение об обязательном внедрение их в жизнь. Действительно, через несколько лет наши старо-ладожские плакаты открыли экспозицию в создаваемом музее Старой Ладоги. Относительно же плаката «1-ое мая» голоса на художественном совете издательства «Изобразительное искусство» разделились пополам. Половина членов совета считала плакат новаторским и современным, но другая половина находила его формалистическим и преждевременным. В результате плакат не приняли, и только три месяца назад в марте 2008 года я впервые пытался выставить его на своей персональной выставке в Государственном литературном музее, но, к сожалению, в экспозицию он не вошел.
Работа наша так же, как и выставка Стенберга и Герасимовича, доставила нам огромное удовлетворение. Отношения наши с профессиональными плакатистами наладились. А что касается выставки двух, то мы добились переноса ее в помещение мастерской Промграфики, где в устройстве ее, в создании широкого обсуждения и всемирного признания нам решительно помогли наши друзья – художники Виктория Гордон и, получившая заслуженное признание, Татьяна Александрова...
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Частный архив»]
Дата обновления информации (Modify date): 11.02.11 16:49