Воспоминания

Лев Липков

Герка*
(Глава из книги воспоминаний)

* Глава из воспоминаний Льва Липкова «Средства транспорта на острове Котельном».

Имя Герасима Жарикова или просто Герки, как он был известен на острове, тесно связано с недавней историей острова Котельного вообще и с вездеходным периодом в частности. Собственно, этот период с него и начался.

При каких точно обстоятельствах Герка появился на острове где-то году в шестьдесят восьмом, никто толком не знал. Мне он рассказал, что родом из Баку, там вырос, оттуда и загремел в армию. Как известно, части Советской армии никогда не пополнялись призывниками из того места, где эти части располагались, а, напротив, солдаты в Таджикистан поступали из Архангельска, а в Белоруссию – из Тюменской области. Делалось это не из-за стремления армии лучше ознакомить молодых людей с географией родной страны, а из чисто гуманитарных соображений: если будет восстание или другие народные беспорядки, по возможности избавить молодых людей от необходимости стрелять в членов своей семьи или в знакомых – солдатики ведь могут и отказаться (при этом считалось, что стрелять по незнакомым никто не откажется). Так что было вполне логично, что Герка, родом из Баку, оказался в Тикси, на берегу Ледовитого океана, где и провел все два года в авиации, летая стрелком-радистом на стратегических бомбардировщиках.

Потом он демобилизовался, получил в Тикси все положенные бумаги и деньги и, как это часто бывает на севере, нашел собутыльников и крепко загудел в единственном тиксинском ресторане. Настолько крепко, что через три дня проснулся чёрт знает где, в каком-то бараке у каких-то блядей в грязи и, естественно, без копейки денег. Там его судьба свела с каким-то полупьяным якутом, который шатался по бараку и приставал к блядям. Те от него отмахивались, но он не унимался и пытался заинтересовать их сексом, говоря: “Думаес куй нет? Куй есть. Токко сибко мяккий оннако…”. Этот якут оказался охотником с острова Котельного. Он привез кучу песцов на продажу. Продал всех и, как это часто бывает на севере, загудел и оказался в том же положении и в том же бараке, что и Герка. Якуту ничего не оставалось, как тащиться в аэропорт и с первым бортом лететь обратно в Темп. А тут подвернулся Герка…

…По молодости я категорически отрицал роль провидения или предопределенности и считал, что всё в моей жизни зависит от меня самого. Пожив немного больше и столкнувшись с некоторыми непонятными мне вещами и совпадениями, я был вынужден признаться сам себе, что всё же есть какие-то тайные силы, судьба, или, вообще говоря, какая-то направленность событий. Но не желая полностью отказываться от своей собственной роли, я стал считать, что все это действует только до определенного момента, до какой-то точки в пространстве и времени, а дальше судьба, или что там есть, как бы говорит: “Всё, я привела тебя к этой развилке. А уж куда идти дальше и что делать – дело твое. Теперь всё зависит от тебя, и как ты решишь, так и будет”. Так было со мной осенним днем двадцать лет назад, когда мне надо было решать – оставаться в России или бросать всё к чертям и бежать без оглядки. Я понял что настал тот момент, когда судьба довела меня до распутья, похлопала по плечу и бросила одного. И уже нельзя было надеяться, что всё как-то образуется само собой или кто-то другой решит за меня. Нет, надо было решать самому и брать дело в свои руки. И я решил и побежал без оглядки. В Канаду…

Так было и с Геркой. Когда тот якут предложил ему улететь на остров Котельный и стать охотником, Герка понял, что он на развилке. Через полчаса они уже ловили левака в аэропорт, а на следующий день летели с попутным Ан-2 в Темп.

К своему удивлению, Герка влился в новую жизнь очень легко и быстро. Сперва он был как бы помощником того якута и набирался опыта. Надо было научиться трем очень важным вещам. Во-первых, как ездить на собаках. Во-вторых, как строить ловушки для песцов (так называемые “пасти”). И в третьих – как не заблудиться в однообразной тундре и не замерзнуть. Все эти три премудрости он постигал в течение первой зимы. Летом он сам записался в Тикси как охотник, получил участок и набрал в местной фактории всего необходимого для жизни и охоты: продукты, капканы, инструменты, карабины с патронами, рыболовные сети, лекарства, рацию и прочее. Всё это он брал без денег, в долг, под будущие песцовые шкурки, которые он должен был сдавать на ту же факторию. Всё записывалось в долговую книгу, и было ясно всякому здравомыслящему человеку, что за всё это добро не рассчитаться за всю жизнь даже при условии очень удачной охоты. Но Герку это нисколько не волновало, ибо подведение итогов и отдача долгов находились еще в очень отдаленном будущем. Кроме того, так же, по уши в долгах, жили все охотники – и русские, и якуты – и никто особенно не убивался по этому поводу, а каждый год снова набирали всё самое новое и дорогое.

Герка решил охотиться один. Первым делом он должен был построить избушку, чтобы жить. Он нашел сухое место в устье ручья, впадающего в море, где было нанесено много плавника – основного строительного и отопительного материала на острове, и работал круглыми сутками, благо солнце не садилось совсем. Готовая Геркина избушка немного возвышалась над землей и вообще напоминала землянку времен войны – ряды наклоненных к центру бревен, накатная крыша, фанерная дверь, открывающаяся внутрь избушки (все двери в Арктике сделаны так – меньше откапывать снаружи после пурги), окошко с ладошку и слои глины и дерна для удержания тепла. Герка, как человек служивший в авиации и приобщенный к техническому прогрессу, решил использовать приобретенные знания для устройства своего быта. Так, его печка, хоть и была сделана из обрезанной железной бочки, была универсальной и могла пожирать все виды топлива, доступные на острове: дрова, солярку, старые резиновые сапоги, тротиловые шашки и уголь (кстати, на острове было месторожденьице угля и были даже планы его разрабатывать для поддержания навигации). Печка была поставлена так низко, что едва возвышалась над полом, зато быстро нагревала избушку. Процесс зажигания этой печки был не для слабонервных. Сперва внутрь, на заготовленные заранее сухие дрова, выливалось пол-литра бензина. Потом туда кидалась зажженная газета. После этого от печки надо было отскакивать в сторону, потому что раздавался оглушительный взрыв были – и пламя било во все щели. Пламя взрыва, улетающее в трубу, уносило и воздух из избушки, создавая там временный вакуум, из-за чего дверь сама по себе открывалась внутрь, а потом, когда ваккуум заполнялся, с грохотом захлопывалась обратно. После этого снаружи, как по команде, тоскуя по недоступному им теплу, снаружи начинали выть собаки. И только затем под вибрирующее гудение пламени по избушке быстро начинало разливаться тепло, и можно было поставить чайник со снегом, откинуть капюшон и закурить…

Кроме того, Герка наладил рацию и поставил высокую антенну на веревочных растяжках, так что у него была хоть какая-то связь с внешним миром, и он мог дать знать о себе, если что-то с ним случится. Сверх этого на верхушку антенны он повесил красный фонарь, снятый втихую со взлетной полосы в Темпе, спаял примитивную мигалку, соединил ее с батареей и подключил к фонарю. Фонарь мигал и показывал Герке дорогу домой в темноте и холоде полярной ночи.

Кроме избушки, Герке надо было раскидать капканы и построить дюжину песцовых ловушек. Ловушка, или пасть, как она называлась по всей Сибири, всегда ставилась на бугорках, потому что лемминги, основная еда песцов, только там рыли свои норки, и песцы, бегая по тундре в поисках еды, не пропускали ни одного бугорка. Охотники изобрели пасти еще до появления стальных капканов, поэтому они делались целиком из дерева. Строить пасть можно было в Арктике только летом, потому что оттаивает земля. Кроме того, вся постройка должна выветриться за лето от малейшего запаха человека – иначе песец, любопытный, но очень осторожный зверек, не пойдет в пасть.

Сперва на бугорке прокапывалась узкая слепая канавка с наклоненными внутрь стенками. Стенки укреплялись палочками или дощечками, а сверху вдоль канавки неуравновешенно кладется тяжелое бревно одним концом на поперечную палочку снаружи канавки так, что, не будучи подпертой на другом конце, оно бы свалилось внутрь канавки. Поэтому когда охотник “заряжал” пасть, он подпирал другой конец бревна колышком, а к колышку привязывал наживку из мороженого мяса.

Пасти заряжались в январе, когда шкурка песца становилась густой и белой, при этом охотнику надо было делать всё возможное, чтобы не оставить после себя запаха – он одевал специальный халат и перчатки, которые висели всегда снаружи, на ветру. Песец чуял наживку и чтобы достать её, залезал головой внутрь пасти, дергал за наживку, выдергивал колышек из гнезда – и тяжелое бревно падало на него. Поскольку по дну канавка делалась чуть шире бревна, зверек не мог вылезти из-под бревна и, через полчаса бешеной, но безнадежной борьбы уставал и замерзал. Охотник на собаках объезжал пасти, вынимал дохлых песцов и заряжал пасти снова. Вот и вся премудрость.

Капканная охота была менее хлопотная: летом бросил капкан в тундру, привязал его цепочкой к вбитому рядом колышку, запомнил место, зимой зарядил наживку – и собирай себе песцов. Однако песцы, как правило, хуже шли в капканы, чем в пасти. Кроме того, капканы портили шкуру.

Лето в Арктике – это короткая вспышка света, воды и жизни, когда солнце не заходит и когда никто не спит. За шесть – восемь недель новое поколение птиц должно научиться летать, оленята – окрепнуть на ногах, волчата – научиться убивать, лемминги – наплодить два помета маленьких мохнатых грызунчиков. А охотник, если, конечно, он серьезно относится к охоте, – настроить пастей, раскидать лабазы (так в Сибири называют временные склады продуктов, расположенные так, чтобы меньше таскать с собой), запастись топливом. Не успел – в конце августа светлый день укорачивается до пяти часов, в начале сентября тундра промерзает до железобетонной прочности, а в середине сентября жди пурги – и пропала зимняя охота.

И Герка сутками не спал вместе со всей Арктикой. Он видел, как вся тундра была усеяна процветающими колониями леммингов и знал, что, как следствие, будет много песцов. Он не ошибся. Охота была удачной, и к весне у него было около ста первосортных шкурок теоретической стоимостью около двадцати тысяч рублей – по тем временам вполне приличная сумма. В то же время ближе к весне Герка, как человек практичный, стал задавать себе вопрос: а нет ли более легкого, чем этот лошадиный труд, способа зарабатывать деньги на острове Котельном?

В отличие от своих якутских собратьев по охоте Герка любил читать и часто брал книги из библиотек полярных станций. Однажды он прочитал книгу про золотую лихорадку на Юконе – Клондайк, Доусон Сити, Кармак, Эльдорадо – и быстро обнаружил, что гораздо больше людей тогда разбогатело, варя кофе на Чилкутском перевале и жаря блины в Доусон Сити, чем долбя шурфы в мерзлоте и промывая тонны грязи в поисках золота. Герка быстро сузил круг возможных вариантов до одного – ему был нужен транспорт. Имея в своем распоряжении средство передвижения, Герка сию же минуту превратился бы в очень важного человека, этакого короля тундры, потому что он мог предложить охотникам делать для них самую тяжелую работу – развозить бревна для пастей, завозить им продукты, раскидывать по тундре лабазы, охотиться круглый год на оленей и снабжать охотников мясом. За все эти услуги охотники расплачивались бы с ним песцами, которых он, Герка, уже как настоящий охотник, сдавал бы на факторию государству.

Тогда в советской Арктике существовало, да и продолжает существовать сейчас, только два главных вида наземного транспорта – трактор и вездеход. Это на севере Канады я смог увидеть множество разнообразных машин – от гигантских грузовиков Формост или Нодуелл до крошечных гусеничных таратаек на одного или двух человек, способных зимой (летом всякая езда по тундре в Канаде запрещена) проехать куда угодно. Трактор Герку не устраивал из-за медленности хода и необходимости таскать за собой сани – иначе не в чем было бы везти предназначенные охотникам грузы. Нет, Герку устраивал только вездеход, который мог обеспечить ему быстрое и комфортабельное передвижение по острову круглый год. Однако, к сожалению, вездоходов на острове тогда не было совсем, а трактора были у вояк и в Темпе, в аэропорту. Поэтому трезво смотрящий на вещи Герка решил иметь дело с тем, что есть, и стал искать подходы к начальнику части и к начальнику Темпа, предлагая сложные схемы совместных предприятий и дележа доходов. К его разочарованию, никто из потенциальных партнеров на сговор с ним не пошел. Оба начальника, слушая Геркины сладкие речи, нутром чувствовали, что, согласись они с ним, их трактора будут пропадать часто и надолго в таинственных Геркиных поездках по всему архипелагу, а им самим придется сочинять оправдания, когда не на чем будет возить грузы с самолетов или кораблей в навигацию. Раздосадованный Герка уже настроился лететь в Тикси, где он собирался сдать песцов, как следует погулять, а заодно и поспрошать знаюших людей насчет какого-нибудь списанного вездехода, ржавеюшего у кого-нибудь на задворках, котороый можно было бы в навигацию переправить на остров и затем, отремонтировав, пустить в дело. Он уже совсем было упаковался, как тут пришла интересная новость: на остров прибывает экспедиция топографов со своим транспортом, и начальник аэропорта получил указание расчистить в бухте ледовую посадочную полосу длиной два километра для приема больших транспортных самолетов Ан-12 в лыжном варианте. Герка понял, что события принимают интересный поворот и что в Тикси ему лучше пока не лететь.

Он сам принимал очень активное участие в расчистке и разметке полосы и стоял со всеми работниками у ее начала, когда серебристый самолет с четырьмя моторами, похожий на пузатую чайку, пробил низкие слоистые облака над морем, сделал круг над Темпом, нацелился и плавно сел на лед короткими, растущими из брюха лапами. Самолет проскользил в дальний конец полосы, развернулся и покатил в обратную сторону, где его ждали. Прилетевшие представились начальнику аэропорта. Им предстояло построить на острове целую сеть железных пирамидальных вышек и точно определить их координаты, для чего попозже на остров прибудет вертолет, а пока они привезли с собой два вездехода. И действительно, у самолета раскрылись задние двери, опустился наклонный трап и на лед один за другим выкатились два вездехода ГАЗ-47, выкрашенные в защитный зеленоватый цвет…

Сейчас я бы не стал без смеха глядеть на эти машины, от которых, как безнадежно устаревших, отказалась армия и сняла их с вооружения. Маленькие, тесные, с хилым двигателем мощностью всего в шестьдесят лошадиных сил, они могли разогнаться до тридцати киломеров в час на дороге с твердым покрытием, да и то под горку, а по тундре и снегу, для которых они и были предназначены, с натужным ревом ползли со скоростью в шесть-семь. В железный и неотапливаемый кузовок с трудом садилось (по инструкции) на две боковые скамейки всего лишь восемь человек. Но это сейчас, а тогда…

А тогда это было для населения острова Котельного вообще, и для Герки в частности, чудом техники. На этой машине можно было ехать куда угодно и когда угодно. Для двоих было место в теплой кабине. В кузов, при всей его тесноте, можно было набить больше тонны всякого добра, а если снять брезентовую крышу, то и больше. Корме того, вездеход мог держаться на воде, если в его корпусе не было дырок, и на нем можно было пересекать ручьи, реки и лагуны. Словом, решались все проблемы жизни и работы в Арктике. И Герка решил, что правдами или неправдами, но один вездеход будет его.

Его мечте суждено было сбыться скорее, чем он думал. В мае к топографам прилетел вертолет, и они начали летать по острову, высаживая бригады, которые строили железные пирамиды на вершинах сопок. Начальство обосновалось в Темпе и руководило оттуда всеми работами по радио, как и полагается начальству. Герка, етественно, крутился вокруг, устанавливая нужные связи и готовя почву к переговорам о судьбе одного из вездеходов. В конце июня вдруг потеплело, быстро начал таять снег, лагуна стала заполняться водой и в один солнечный день и, как всегда, непредсказуемо, прорвало “прорву” – и вода с ревом хлынула в море Лаптевых, в очередной раз унося с собой многострадальный плотик и нарушая сообщение между ротой ПВО и аэропортом. А тут как раз топографам чего-то понадобилось от вояк, и Герка предложил свои услуги сгонять к воякам на вездеходе, уверяя, что переправится через прорву без проблем. Вездеход с водителем и Геркой в кабине лихо подлетел к прорве по калечной косе и сполз в воду, следуя Геркиным командам. Герка правильно рассчитал, куда сильное течение вынесет машину, когда она пересечет прорву. Но Герка не мог предвидеть, что сильное течение подмыло галечный берег, и он стал настолько крутым, что вездеход, хоть и сумел зацепиться гусеницами за берег, не смог на него выбраться. Положение быстро стало очень нехорошим: сильное течение развернуло вездеход и, вращая по часовой стрелке, понесло его к выходу из лагуны в море.

Газуя до предела и взбивая воду бешено летящими гусеницами, им удалось еще раз приткнуть вездеход к берегу и они поняли, что если и сейчас не получится выбраться на берег и вездеход опять понесет, то со следующим полным оборотом они уже окажутся в море. Вездеход ревел, но всё было напрасно – берег был слишком крут. И когда машина начала свой роковой оборот, оба – и водитель, и Герка – не сговариваясь, выскочили на берег. Совсем уже неуправляемый вездеход, беспомощно вертясь, выплыл из лагуны, уткнулся в край ледяного поля, накренился под напором воды, уходящей под лед, зачерпнул воды и медленно затонул. Герка понял, что настал его звездный час. Он быстро засек в уме место погружения вездехода по отношению к береговым приметам, и они поплелись к воякам доложить о происшествии по телефону в Темп, а заодно и найти способ перебраться обратно через прорву.

<...> Разговор по телефону вылился в полчаса матерного лая, взаимных обвинений и угроз удержать стоимость вездехода из зарплаты этих двух неудачливых раздолбаев. Но спустя два дня, когда Герка и вездеходчик построили новый плотик и перебрались на аэропортовскую сторону прорвы, Герка имел длинный разговор с начальником топографической партии, и вскоре была организована комиссия по списанию вездехода, о чем и был составлен акт, который начинался сакраментальной фразой всех советских актов: “Настоящий акт составлен в том…”. Смысл же акта заключался в том, что вездеход утонул и покоится на дне моря, откуда его достать невозможно, а потому вездеход уже партии не принадлежит. И вообще никому не принадлежит. Этого Герка и добивался.

Топографы честно трудились на острове всё лето и понастроили штук десять пирамид. В начале сентября за ними прилетел большой вертолет и забрал их всех в Тикси, оставив двух работяг на зимовку в Темпе – охранять оставленное там до следующего лета. В Темпе стало снова тихо, и Герка приступил к воплощению своей мечты.

Море Лаптевых в этой части освобождается ото льда к середине августа и остается чистым до ноября, после чего постепенно замерзает снова. Вода в море не нагревается выше десяти градусов в самое теплое время, а в сентябре – где-то до пяти-шести. Герка подготовил всё очень тщательно. Он поплавал с напарником вдоль и поперек на надувной резиновой лодке, разглядел сквозь воду очертания вездехода, отметил место буем, определил глубину, которая не превышала там четырех метров, и расстояние от берега – тридцать метров. Выбрав спокойный безветренный день, Герка пригнал от вояк на косу трактор с длинным толстым канатом, развел на берегу два костра, загрузил бутылку водки и конец каната на лодку и поплыл к бую, поддерживаемый напутственными криками зрителей на обеих сторонах прорвы. Там он разделся догола, натерся салом, одел подштанники и рубаху, заранее пропитанные тем же салом, взял конец каната с петлей и с воплем кинулся в ледяную воду. Его не было секунд тридцать, в течение которых он нашел буксирный крюк, открыл защелку, надел петлю каната и захлопнул защелку обратно, после чего вылетел на поверхность, был втянут в лодку, угощен стаканом водки и накрыт одеялом. Добравшись до берега, Герка дал команду – и трактор стал пятиться назад. Канат натянулся – и под радостные вопли трясущегося от холода Герки на косу был вытащен вездеход.

Три месяца Герка работал над вездеходом, круглыми сутками не вылезая из гаража, меняя электрическую проводку, начисто разъеденную соленой морской водой, перебирая двигатель, коробку передач и бортовые трансмиссии. И настал день, когда Герка осторожно выехал из гаража, взревел мотором, повертелся на месте, испробуя работу бортовых фрикционов и, клацая стальными траками, понесся в тундру на испытание своего собственного вездехода. Так сбылась его мечта, и он стал королем тундры.

Как и подобает королю, первым делом он начал знакомиться с подвластной ему территорией за пределами той узкой прибрежной полосы, к которой он был привязан, имея только собак в качестве средства передвижения. Теперь весь огромный остров был в его распоряжении. Герка и так-то был любопытен, как кот, вечно стараясь залезть в удаленные уголки острова в поисках чего-нибудь необычного, а тут уже для него не было никаких ограничений. Весь остаток светлого времени он носился по острову, как угорелый, разбрасывая лабазы и завозя топливо в те самые разнообразные точки на острове, которые считал стратегически важными. И он-таки знал, что делает. Один из его складов возник в центре острова, недалеко от выхода на поверхность угольных пластов, так что он, если решит там задержаться, мог жечь уголь в печке, не жалея. Другой лабаз он выкинул на реку Балыктах – туда, где сопки острова неожиданно обрывались к плоской песчаной пустыне Земли Бунге – здесь хорошо ловились серебристые лососи. Третье место было выбрано с таким расчетом, что ни одно стадо оленей не пройдет мимо. И так далее.

А когда началась зима, наш король проводил уже совсем немного времени со своей собачьей упряжкой, проверяя свои собственные “пасти”. Гораздо больше времени он тратил, объезжая охотничьи избушки и заключая договора с охотниками на подвозку дров, продуктов и прочего необходимого, принимая в качестве оплаты за тяжкий труд белоснежные шкурки песцов. И если нечего было возить, то Герка просто приезжал в гости к охотникам, но не ко всем подряд, предпочитая охотников-якутов.

В Арктике гостям всегда рады. Стоит просидеть в тесной и темной избушке два-три месяца в полярной мгле, никого не видя, кроме своих собак и жены, если она есть, чтобы оценить тот момент, когда собаки вдруг забеспокоятся и начнут повизгивать. Охотник выйдет из избушки, чтобы разобраться, что к чему, и в мертвой морозной тишине различит далекий натуженый вой мотора, а потом на горизонте запляшут фары вездехода, ослепительно яркие в черноте полярной ночи. И якут крикнет жене, чтобы готовилась к гостям, и та кинется разжигать печь, а потом с топором – в холодные сени – рубить мороженую оленину и доставать из мешков мороженых рыб. А хозяин еще постоит снаружи, глядя на сопки, призрачно освещенные полярным сиянием, жадно потягивая папироску, покрикивая на собак и прикидывая, сколько еще времени понадобится вездеходу, чтобы добраться досюда.

Типичный Геркин визит начинался чинно и благородно. Хозяйка суетилась у плиты, кидала мясо в кастрюлю, строгала строганину и бегала с чайником наружу за снегом. Хозяин с гостем степенно усаживались за стол и обменивались новостями и планами, причем хозяин обычно подчеркивал, что песцы ныне в цене и что он, охотник, не собирается отдавать их даром. Потом Герка как бы невзначай доставал бутылку спирта и разводил его точно пополам водой, так что из одной бутылки спирта крепостью девяносто шесть градусов выходило две бутылки водки крепостью сорок восемь градусов. Первый стакан чинно шел под строганину, пока она не растаяла (ибо каждый знает, что нет ничего хуже растаявшей мороженой рыбы), а затем поспевало мясо, которое по северным правилам, варится в кипятке пять минут и подается полусырым, хотя и горячим, и дальше все шло под мясо. После первой бутылки на стол утверждалась вторая, а когда и ей приходил конец, Герка делал вид что, мол, всё, праздник кончился, и сидел, спокойно покуривая, вел беседу и ждал, когда спирт впитается в организм хозяина-якута и начнет там свою разрушающую работу.

Герка прекрасно знал, как знали и все в Арктике, что у всех северных народностей, включая якутов, нет никаких защитных сил организма против «огненной воды». И эвены, и чукчи, и ханты, и ненцы, – все они, хлебнув водки, не могут остановиться, пока не выпьют всё, что есть; и если водки много, то много будет и выпито. А когда не будет водки, будет выпито всё, что отдаленно пахнет спиртом, как это случилось на одной фактории на Колыме, где эвены выпили все флаконы чешского средства от комаров, и, когда мы вышли на эту факторию из тайги, ее начальник валялся у нас в ногах, умоляя поделиться с ним нашими запасами – комариный сезон наступал через неделю. Из-за этого же по всему северному побережью Сибири, Чукотки и Камчатки объявлялся сухой закон на всё лето, когда шла навигация и рыбная путина – иначе бы весь Север встал. Водку, доставленную на судах, тут же запирали в складах под семью замками, и достать ее в это время можно было только по очень большому блату. Зато когда уходил последний караван, и сухой закон отменялся, на побережьях начинался кромешный ад. Помню, как мы выбрались из тундры в прибрежный чукотский поселок и шли между домами по грязи, в которой валялись пьяные чукчи. Из одного домика выползла, держась за притолоку, растрепанная чукчанка со слюной на подбородке и, пошатываясь, долго смотрела на нас, как на пришельцев из другого мира. «...Спидиська приехала...» – пробормотала она. – «Ебаса привезли...» – и осела у порога...

Так что Герка сидел и ждал. Якут, конечно, не выдерживал первым и говорил, что надо еще немного выпить, однако. На что Герка возражал, что спирт у него есть, однако, но ему надо еще к охотнику Ефиму заехать, а потом на остров Бельковский к Николаю, так что надо так рассчитать, чтобы всем хватило, однако. Но его собутыльник, уже распаленный, зная, что водка у Герки есть, доказывал, что «на другой стойбисе пирта не давай, ему кушай давай, ему кушай нету». А Герка мотал головой отрицательно и бил костью о стол, вытряхая мозг. Но якут уже ковылял на кривых ногах в сени, копался там в мешках и, вернувшись, кидал на стол белоснежную пышную шкурку песца. Герка со знанием дела пропускал шкурку через пальцы, оценивая качество меха, и лез в кабину вездехода за бутылкой. И уже тихонько начинала плакать в углу избушки полупьяненькая якутка-жена, зная наперед, что предстоит и чем кончится дело. А дело кончится, конечно же, долгой пьянкой, в ходе которой якут-охотник будет слезливо и сопливо пьян, будет давать уже двух песцов за бутылку, будет лезть за винтовкой – стрелять плохих людей, вмажет в глаз пытающейся остановить его жене, продаст Герке шкуру белого медведя за канистру бензина и бутылку спирта и, в конце концов, уснет в углу на полу, уснет и Герка, и жена охотника, погаснет печка, и в избушке станет холодно и темно, будет пахнуть спиртом, куревом и блевотиной...

Так или иначе, но Геркины дела пошли круто в гору. На его счету в Тикси появились десятки тысяч рублей, его долговая книга на фактории пополнилась многими дорогими вещами: аккумуляторы, электрический генератор для их зарадки, охотничьи карабины с оптическими прицелами и довольно мощная радиостанция. Он даже умудрился выторговать у полярной станции принадлежащий ей вполне приличный домик сборной конструкции на северной стороне лагуны, недалеко от вояк, и обосновался там с европейским комфортом. Отсюда он отправлялся в далекие поездки по всему архипелагу и привозил туда свою добычу. Кроме песцов, у него в домике можно было видеть огромный бивень мамонта, который Герка вырубил топором из вечной мерзлоты, на что ушло, по его рассказам, целых два дня. Плюс к тому, он нашел старый погреб, в котором еще до революции охотники складывали бивни перед отправкой их на «материк» (тогда бивней было на острове так много, что их вывозили баржами и продавали за хорошие деньги). В этом погребе, по его словам, хранились сотни бивней, но погреб залит водой, и теперь там лед, и нужно только пару шашек тола, чтобы взорвать лед и тогда можно будет разбогатеть на одних только бивнях. А еще он утверждал, что в домике у него спрятана бутылка из-под Советского Шампанского, доверху наполненная золотым песком и самородками, которые он намыл в одному ему известном месте, и он многим предлагал организовать старательскую артель по добыче золота. Он оставил эти планы только после того, как ему объяснили, что песок в той бутылке не золото, а никому не нужный пирит – так называемое «золото дураков». Герка был сильно разочарован, но ненадолго, и подался с напарником на остров Новая Сибирь, откуда вернулся через пару месяцев, полный рассказов о тамошних чудесах, где было много песцов, горели подземные пласты углей, согревая землю так, что можно было греть ноги и руки в самые страшные холода, о том, как его напарник всё-таки умудрился отморозить себе пальцы на ногах, как у того началась гангрена, и ему пришлось рубить пару пальцев топором. Герка был счастлив, возвращаясь после странствий и приключений в свой домик, моясь в горячей воде, слушая радио и читая книги из библиотеки аэропорта при электрическом свете. Так длилось пару лет.

А потом вездеход сгорел. Ночью, когда Герка пил с командиром роты. Оба были пьяны настолько, что никто из них ничего не помнил и не слышал. Только утром, разлепив глаза, Герка с ужасом увидел рядом с домом, на пригорке, дымящийся каркас.

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Частный архив»]
Дата обновления информации (Modify date): 30.12.2011 17:53