Имена

Виктор Василенко

Стихи об Армении

Ущелье дракона

Ущелье, где дракон когда-то отдыхал,
хранит огромный след главы и лап когтистых,
и пышные кусты, подобье опахал,
свисают по бокам, дрожат у скал кремнистых.

Сюда он прятал хвост, а здесь зубов оскал
блистал и гребень был в горящих аметистах.
С трудом ворочался и тяжело вздыхал,
смотрел по сторонам на блеск потоков чистых.

И нет его! Ушел внезапно, как туман,
ночей могучий зверь из сказок несравненных!
Мак осыпается, он символ драгоценный,

и он по-прежнему, как в годы те, багрян!
И лепестки летят его; летят на склоны,
как капли алые кровавых глаз дракона!

1970

Агарцин

Долина вся в лесах, и входа нет в нее.
И враг не смог найти священную долину.
Монгол, араб и перс, чье тягостно копье,
не знали никогда дорогу к Агарцину.

Цари армянские, здесь обретя жилье,
пережидали гром и бурю, и вершину
скрывали облака, и каждый нес свое
заветное добро в ограду Агарцина.

Столетия прошли, давно известен путь,
крылатый, радостный, и полно дышит грудь,
и нет отраднее задумчивого часа,

когда покажется ряд храмов без прикрас,
и своды поразят торжественные нас
великой трапезной великого Минаса!

1975

В ущелье Гегама

В ущелье тишина, цветет горячий мак.
Им пламенеет склон, другой — укрыт полынью;
на каменной тропе в таинственной пустыне
отчетлив мой еще несмелый шаг.

Густой душистый плющ свисает, точно флаг,
и родничок звенит и радостный и синий,
а за уступом скал, смягчая контур линий,
воздушно-золотой не исчезает мрак.

На камне мох застыл, свисая рыжей прядью.
Молчу, не говорю. Потом в листы тетради
все занесу, что здесь изведал и узнал.

И только из травы, крича, взметнутся птицы,
и надо мной лазурь, темнеет перевал,
и удивленные камней сияют лица!

1975

На закате у Севана

Не поделюсь ни с кем — ни с деревом, ни с птицей,
что после смерти к ним я тучей не сойду,
и жизнь не бывшая моя не повторится,
и не смогу свою я отвратить беду.

Седьмой десяток лет живу, и небылицей
все кажется теперь, но я еще бреду
тропами узкими к горам, чьи грозны лица,
где в камень древний бог вбил белую слюду.

Кто на утесе след провел за облаками?
Он был загадочен, повелевал громами,
и с ним нельзя мне чувствовать родство.

О, я не поделюсь ни с деревом, ни с птицей,
что, может быть, у них смогу я приютиться,
но не скажу я им, припав к ним, ничего.

1975

На городище Айри Банка

Здесь краски осени и скалы встали кругом.
На городище тишь, трав поздних аромат.
Какие чудища теснятся друг за другом,
их плечи темные позолотил закат.

На городище тишь. И я вошел с испугом,
на камень оперся. Ближайший куст горбат,
в его движении и страстном и упругом
невыразимый страх. Под ним полынный скат.

И я один, один брожу на городище.
Отсюда неба глубь прозрачнее и чище
и явственно плывет Гегамская гряда.

И ощущаю я сухой травы шуршанье,
дыхание травы. Я погружен в сиянье,
в нем дышат давние, несметные года!

1975

Ночь

Прислушайся: опять рыдает горько птица
и отвечает ей полынный вздох глухой,
и грустно мне бродить в пустынный час ночной:
душа усталая и плачет, и боится.

И крылья сложены, и поздний свет струится,
я замечаю куст, почти покрытый тьмой:
откуда он возник, товарищ мой больной,
и как он мог из тьмы внезапно появиться?

И древним ужасом ночь до краев полна.
Едва, едва звенит севанская волна,
и старый, бедный куст, безумец и калека,

отторгнутый от всех, чужой в своем краю,
упал у ног моих, дитя другого века:
он просит, чтобы жить, войти в строку мою!

1976

Айцемнасар (Козья гора) ночью

Ночь ясная была. У старого села
теснились тени скал. За спящею лощиной
метались отблески костров, и крик козлиный
врезался в тишину. Полынным духом мгла

была наполнена. А ночь по небу шла,
и месяц с облака посеребрил вершины.
И главная гора смотрела на долины,
над ней одна звезда загадочно плыла.

Два белых облака легли над острым пиком.
Глубокий лог чернел. В молчании великом
ночь шла. Спал горный кряж в потоках серебра

приют для божества надежный и спокойный.
И в час полуночи торжественно и стройно
звучаньем радостным откликнулась гора.

1976

Изваяние

Козлиная тропа змеится над Севаном
по скату рыжих гор, в воде отражена,
лилово-темная, и чуть позлащена
колеблемым, как дым, предутренним туманом.

Пройдись и посмотри: по скалам и полянам
белеют статуи, и между них одна
глядит загадочно, где ключ, водружена:
печален женский лик и чувством полон странным.

Кто вытесал его из бледно-серых глыб?
Провел черты, глаза открыл и дал
изгиб бровей приподнятых? Пусть думает и видит,

и слышит, как Севан находит на песок;
и бабочка летит, легка, как ветерок,
садится на плечо: богиня не обидит.

1976

Армения

Симонян Рипсимэ

Куда судьба меня направила?
В какой далекий скудный край?
Она сомненья не оставила,
что здесь поблизости был рай.

Армения! Горя от жалости,
читал я повесть лет твоих.
Я шел в горах и от усталости
не мог произнести мой стих.

С минувшею встречаясь славою,
с плодами мысли и труда,
твои пути я видел правые
сквозь баснословные года.

Я у Звартноца, где руинами
земля испещрена кругом,
читал названия старинные,
полузакрытые песком.

Просторы забывал российские,
когда всходил на Кармир-Блур.
И видел тени урартийские,
где каждый камень строг и хмур.

Не отступал, столкнувшись с тайною
у горной выжженной гряды,
идя дорогой не случайною,
где в камне выбиты следы.

1973

Пушкинский перевал в Армении

Была тяжка его дорога,
и хоть влекла, и хоть вела
прочь от армянского села,
проехать надо было много
до перевала. Перевал
гряда скрывала дальних скал.

Был однозвучен конский топот,
и было видно, как торопит
коня ездок. И ехал он,
горячим солнцем опален.

Армения под ним лежала,
блистая солнечным огнем,
рука легко узду держала,
и тяжесть дум таилась в нем.

Остались далеко за дымом
туч, облаков, полей, лесов,
за горизонтом, еле зримым,
и холод невских берегов,
и тень Тригорского. Далече
любовь и дружеские встречи!..

На перевале всадник встал:
и тучи двигались, гонимы,
простор, где развевались дымы,
вдруг с силою необъяснимой
его пронзил и сердце сжал.

1976


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Армения»]
Дата обновления информации (Modify date): 25.01.12 21:14