Судьбы

Владимир Вильчес-Ногерол

Жертвоприношение

«Мы были там, – мне страшно этих строк, –
Где тени в недрах ледяного слоя
Сквозят глубоко, лезвием в стекле,
Одни лежат, другие вмерзли стоя…»

Данте Аллегьери. Ад.

Неожиданно, почти случайно, от неясных звуков, отголосков знакомого, но забытого мотива рождаются воспоминания. И из реального мира переносишься в далекие времена своего детства и юности, где живы все, кто тебя так любил, где все еще впереди, где мир полон открытий, тайн, неизвестных глубин. Итальянская речь, ее необыкновенно певучее, гармоничное звучание. Стоит мне услышать ее, такую знакомую с самых ранних лет, и воскрешают в памяти образы давно ушедшего времени.

Наша большая, шумная, всегда в состояние хаоса многодетной семьи квартира. Мой дом. Начало шестидесятых, на здании напротив наших окон установили неоновую рекламу, и вечером, засыпая под родной мамин голос, я вижу в растворяющихся цветных огнях образы ее сказок об Италии, далекой и волшебной. Мама и бабушка у меня итальянки, это очень странно, необычно. И даже я, совсем еще ребенок вижу ту незримую грань, что выделяет их из общей среды. Другой, непохожий, незнакомый мир слышится в их речи, в их воспоминаниях, манерах, вкусах. Особенно одиноко, напоминая отставшую от своей стаи птицу, выглядит бабушка. Даже называем мы ее не как все наши друзья зовут своих бабушек бабулями или бабусями. Она – Нонна.

Аттилия Пиццирани

«Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пышные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда».

Анна Ахматова. Реквием. 1939.

Она как будто так и не смирилась со своей судьбой, с неумолимым роком. И комната ее в нашем бедламе, как одинокий остров порядка и чистоты. Даже и не комната, а почти келья, такая она всегда прибранная, со старой мебелью, накрахмаленными салфетками на комоде и этажерке, с немногими украшениями. Особенно меня, мальчишку, интригует одна небольшая полочка на стене, такая необычная, с ажурной прорезной резьбой и покрашенная в любимый бабушкин цвет слоновой кости. Вообще, даже в пристрастии ко всему светлому, бежевому, оливковому, белому, она так не похожа на всех нас, вечно одетых в серо-коричневые мешковатые формы советского образца или уж вовсе в черное, как бабушки моих приятелей. Но главное, что меня завораживает – это висящий на полочке кортик и лежащая на ней морская бескозырка. Они просто приводят меня в восторг, – настоящие морские вещи, чудесные, с якорями, синими лентами, черным полированным металлом в латунных окантовках. Подлинное сокровище! Я почти не обращаю внимания на небольшую фотографию в старинной рамочке, что стоит тут же. Правда, внимательней разглядев ее, я с удивлением и гордостью вижу на ней молодого капитана военно-морского флота. Какой он красивый в этой замечательной форме, настоящий гардемарин, герой моих любимых фильмов и книг «Дети капитана Гранта», «Два капитана», «Кортик». Мне представлялись удивительные приключения, кругосветные походы, арктические экспедиции. Какой он счастливый, этот молодой капитан, у него настоящая жизнь, где-то вдали, в рискованных и героических плаваниях среди штормов и туманов.

Удивляло, конечно, что никогда его не видел, ведь я с гордостью узнал, что он мой дядя, брат мамы. Но, рассудил я, он, наверно, в секретном походе, ведь он подводник, как капитан Немо или герои фильма «Тайна двух океанов». Они всегда засекречены, выполняют самые отчаянные задания, рискуют жизнью, защищая нас. Надо сказать, что и мама с бабушкой, и отец как-то избегали говорить о нем, о его судьбе. Для себя я сделал вывод, что это, наверно, какая-то важная тайна, что детям ее нельзя говорить и что позже я все узнаю. Иногда к нам заезжала его дочка Целестина, недавно вышедшая замуж и жившая отдельно. От нее, веселой и задорной студентки, я тоже ничего не слышал о ее родителях. Но детство тем и хорошо, что мир взрослых существует где-то параллельно с твоим МИРОМ, полным всяких игр, веселых занятий, первых дружб и влюбленностей. Позже, узнав, что он погиб, я решил, что дядя – герой прошедшей войны, и просто мама и бабушка не хотят мучить себя и других тяжелыми воспоминаниями.

Шли годы, я взрослел. Бабушка играла в моей судьбе все большую роль. Часто она приглашала меня к себе в комнату, мы вели с ней долгие беседы, вернее, она рассказывала о своих знаменитых соотечественниках. В этой небольшой и скромной комнатке передо мной открывался громадный мир великих художников, музыкантов, ученых. Здесь впервые услышал я об эпохе Возрождения и ее титанах, о христианстве и библии, об истории Рима и Италии. Иногда она вспоминала и свою прежнюю жизнь, свою родину Болонью с ее старейшим в мире университетом и Академией художеств. Бабушка явно выделяла меня в семье, что, как мне теперь кажется, было связано с памятью о ее сыне, которого я ей напоминал. Я много рисовал, и ей это нравилось, она поехала со мной на вступительные экзамены в художественную школу и очень радовалась моим первым успехам. Все связанное с искусством увлекало ее. Теперь я понимаю, что ее мечты о музыкальной карьере сына она перенесла на надежды на мое художественное будущее. Как сейчас вижу лежащую в ее комнате мандолину, на которой в детстве играл Галилео, полочку, искусно им вырезанную и подаренную маме на день ангела. Их, этих вещей, было немного, все, что осталось от этой короткой и трагичной жизни.

Аттилия Пиццирани. 1920 г.

Пио Пиццирани. 1928 г.

Галилео - курсант ВМИУ. 1935 г.

Выпуск ВМИУ. 1935 г.

Галилео с женой Антониной. 1937г.

Изольда. 1947 г.

Галилео Пиццирани

«Легкие летят недели.
Что случилось, не пойму.
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят»

Анна Ахматова. Реквием. 1935 – 1940

Галилео. Так звали моего дядю. Постепенно, не сразу, отрывками, я узнал историю нашей семьи. Какой же она оказалось далекой от моих детских грез.

1920 год. В Италии происходят революционные потрясения. Социалисты сходятся в непримиримой и жестокой борьбе с фашистами. Мой дедушка Пио Пиццирани увлечен идеями социализма, активно участвует в разгорающемся конфликте. Он член президиума парламента Болоньи, один из руководителей Камеры Труда от Союза Металлистов, видный член Социалистической партии, инженер. На одном из заседаний муниципалитета убит известный всей Италии своими фашистскими убеждениями адвокат Джиордани. Обвиняют радикальных социалистов. Им, приговоренным к пожизненной каторге, срочно приходится бежать из Италии. Пио вступает в созданную в 1921 году Коммунистическую партию Италии и по рекомендации КОМИНТЕРНА прибывает в Советскую Россию. Через два года в Россию приезжает и его семья. Жена Аттилия и дети – десятилетний Галилео и пятилетняя Изольда.

Первые годы Советской власти, голод, разруха, террор. Но для Пио находится много интересной и престижной работы, сначала инженером в авиапромышленности, затем на заводе «Шарикоподшипник», построенном Туринской фирмой. Семья живет безбедно, у них много друзей среди очень активной диаспоры итальянцев – политэмигрантов. Пальмиро Тольятти, Луиджи Лонго, Паоло Роботти, Роберто Бартини, вот немногие из той плеяды. Именно Пио настаивает на том, чтобы Галилео поступил в Высшее военно-морское инженерное училище в Ленинграде и продолжил династию инженеров. Сам Галилео, по воспоминаниям мамы и бабушки, мечтал о карьере музыканта, был необыкновенно добрым, мягким, душевно тонким человеком.

В СССР наступала пора Великого перелома, после смерти Ленина разгоралась смертельная схватка за власть. Все зарубежные партии оказались после поражения Троцкого под ударом. Сталин не прощал деятелям КОМИНТЕРНА их близости к троцкистам, к идее перманентной революции, логично вытекавшей, из их стремления вернуться на Родину. Над Итальянской секцией КОМИНТЕРНА нависает зловещая тень разгорающегося террора. Обвинения в связях и симпатиях к Троцкому в конце двадцатых звучат приговором. Пио исключается из ВКП(б), куда он вступил в 1923 году. Затем, правда, его восстанавливают в партии, но через несколько месяцев он умирает при загадочных обстоятельствах, от грубейшей врачебной ошибки, скрытой ложным заключением о смерти. Роковой укол лекарства, вызвавший паралич сердца, назван в этом «документе» смертью от диабета. Тень и загадка этой ранней смерти (Пио было в 1932-м 41 год) углубилась для меня, когда в архивах КОМИНТЕРНА, открытых в 2007 году, в секретной переписке прокуратуры я с удивлением обнаружил еще одну тайну. Там везде называется другая дата и место смерти Пио. Странно и необъяснимо, но, по сведениям НКВД, получается, что он умер на два года ранее и не в Крыму, на курорте, а в Москве. И еще одна тайна: на запрос главного прокурора ВМФ по делу Галилео Пиццирани 1938 года, органы НКВД отвечают, что есть плохая информация по его отцу Пио Пиццирани. Очевидно, что Пио Пиццирани был причислен НКВД к врагам существующего режима. Что послужило причиной, можно только догадываться, но в контексте массовых репрессий на итальянцев в СССР в тридцатых годах это не кажется чем-то необычным. Теперь известно, что в тот период были арестованы и погибли тысячи итальянских политических эмигрантов и членов их семей.

Тогда, в начале тридцатых, ни Аттилия, ни Галилео, ни Изольда не могли представить, что колесо репрессий запущено и неумолимо приближается развязка трагедии. Семья осталась без кормильца, Галилео в это время студент, Изольда – школьница. И Аттилия поступает в качестве переводчика на работу в созданную в 1932 году в Долгопрудном фирму «Дирижаблестрой» к легендарному итальянскому арктическому исследователю, летчику и инженеру Умберто Нобиле. Там работает много ее соотечественников, создающих для Советского воздушного флота тогда очень перспективный вид вооружений – дирижабли. Несколько лет судьба милостива к семье. Галилео в 1937 году оканчивает училище и в качестве офицера направлен на Черноморский военный флот в Севастополь, где назначен преподавателем. Только одно происшествие омрачает учебу. Накануне защиты дипломного проекта из его учебного стола пропадает чертеж. Назначают служебное расследование, которое заканчивается безрезультатно. Документ секретный, и Галилео получает взыскание. Еще одно грозное предзнаменование и загадка.

В Ленинграде на одном из вечеров в клубе офицеров он знакомится и влюбляется. Девушку зовут Антонина Владимирова, она студентка, они женятся. В Москве Изольда учится в медицинском училище при больнице им. Боткина, вечерами работает медсестрой и готовится к экзаменам в институт. В 1935 году тяжело заболевает Аттилия. Ревматизм и артрит вынуждают ее, еще молодую женщину, уйти с работы. Но… именно это несчастье спасает ее от гибели. В 1936 году на «Дирижаблестрое» после пожара в ангарах многие итальянцы обвинены во вредительстве и уничтожены в застенках НКВД. Знаменитому Умберто Нобиле удается покинуть СССР и вернуться в Италию.

Наступает эпоха большого Террора.

В 1938 году, в Севастополе, неожиданно Галилео предъявляют старое, казалось, уже забытое обвинение в пропаже секретного документа и арестовывают как шпиона. Для него это чудовищное обвинение становится роковым. Он только начинает строить свою жизнь. Они с супругой ждут ребенка, с трудом налаживают скромный быт. И тут арест. Долгие месяцы дознания. Можно только предполагать методы этого следствия, дошедшие до нас в воспоминаниях чудом спасшихся жертв репрессий. Думаю, там было все, вплоть до пыток. В семейных архивах не сохранилось писем того времени. Видимо, пока шло следствие, Галилео не имел права на переписку. Только из ГУЛАГа ему, и то с большим трудом, удается дать весточку родным о своей судьбе. Это спустя два года после ареста. Что пережил он. Что пережили его несчастная жена, родившая в это время дочку Целестину, его мать и сестра, исключенная из института и получившая «волчий билет» за отказ признать брата врагом народа и шпионом. Что им пришлось пройти в обществе, охваченном шпиономанией и поиском врагов, сколько оскорблений, унижений и прямой агрессии. Вся прежняя жизнь оказалась разбитой. Помню, как мама с горечью вспоминала, что от них отвернулись друзья и знакомые, боялись встречи с ними, даже разговора. Как случайно увидев на улице, перебегали на другую сторону. В 1940 году, не пережив горя и унижений, скоропостижно, в возрасте 24 лет, в Ленинграде умирает Тоня, оставив крошечную дочку Целестину сиротой на руках своих родителей.

Изольда и Аттилия пытаются выжить, получить советское гражданство – им отказано, пытаются уехать в Италию – тоже отказ. Над ними нависает угроза неминуемого ареста. Думаю, их спасает начавшаяся война. И, возможно, мужество Галилео, осужденного только на пять лет лагерей. По практике того времени это означает лишь одно: вина не доказана и из подследственного не удалось выбить признания себя шпионом. Этот внешне мягкий, интеллигентный человек смог сделать то, что редко кому удавалось. Не оболгать, не опозорить ни себя, ни других. В 1941 году властям не до них, в октябре немцы уже под Москвой. Изольда на трудовом фронте. Отсутствие гражданства неожиданно спасает ее от смерти. Всех ее одноклассников, всех ровесников, живущих в доме на Беговой, ночью в октябре сорок первого мобилизуют в ополчение. Никто не вернулся. Аттилии и Изольде отказано в эвакуации, и всю войну они в Москве. Голод, бомбежки и самая черная работа.

На второй год войны, в декабре 1942, от полного истощения в лагере умирает несчастный, оболганный и невинно осужденный Галилео. Смерть его страшно мучительна, после долгих болезней цингой, обморожений и лихорадок, вечного голода и рабского труда на лесоповале начинается пеллагра. Болезнь чудовищного истощения и распада всех систем организма. Невозможно без содрогания представить себе последние земные дни Галилео, его тяжелейшие физические и моральные страдания.

Еще одна тайна этих лет: в самый тяжелый момент сражения за Москву Изольду готовят, в случае падения столицы, к работе в разведке. Ей дано задание от НКВД остаться в городе и поступить на службу к врагу, используя свое репрессированное положение и гибель брата, как прикрытие для осуществления разведовательной работы. Это, правда, никогда не говорилось впрямую, а проходило в намеках, отрывках фраз. Наверно, это было весьма вероятно в тех условиях. Всю войну Изольда проработала в госпиталях, на строительстве укреплений, по ночам дежурила на крышах, защищая дома от зажигательных бомб. Ее наградят медалями «За доблестный труд» и «За оборону Москвы». Но обвинений не снимут. Вся ее дальнейшая жизнь – сплошные увольнения с работ, невозможность получить высшее образование и страх быть в любую минуту арестованной. После войны Аттилия и Изольда еще раз попытаются вырваться на Родину, в Италию. Будут просить помочь хорошо их знавших руководителей КПИ Л.Лонго и П.Тольятти. Безуспешно.

Только в 1956 году с Галилео снимут все ложные обвинения, реабилитируют. Меня поразил цинизм этой «реабилитации». Просто справка за подписью прокурора о ложности и недоказанности обвинений. Так, растоптав многие судьбы, оболгав, бросив заживо гнить в болотах ГУЛАГа и умирать в мучениях от страшных болезней, поправ все человеческое, оказывается можно даже не извиниться, не объяснить, не наказать виновных. Не искать тех, кто продал, кто доносил, кто пытал. И гордиться тем, что реабилитировали миллионы невинных жертв. Ни один палач не ответил за содеянное зло, ни один не принес покаяния.

Аттилиа и Изольда. 1935 г.

Целистина Пиццирани. 1957 г.

Клаудио и Изольда, Лаура, Володя и Анита. 1957 г.

Эпилог

Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином,
И манит в черную долину.

И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
(Как ни упрашивать его
И как ни докучать мольбою):

Ни сына страшные глаза –
Окаменелое страданье,
Ни день, когда пришла гроза,
Ни час тюремного свиданья,

Ни милую прохладу рук,
Ни лип взволнованные тени,
Ни отдаленный легкий звук –
Слова последних утешений.

Анна Ахматова. Реквием. 1940

Прошло более семидесяти лет. Изольда и Аттилия не вернулись в Италию.

В 1943 году они, сами почти умирая от голода, приняли от матери Тони из блокадного Ленинграда чудом выжившую Целестину. Они воспитают и вырастят ее, спасенную от тюремного детдома родителями Тони.

У Изольды была большая семья, муж Клаудио, дочки Лаура и Анита, сын Владимир. Внуков она не увидела, умерла рано, в 1973 году, от разрыва сердца.

Аттилия пережила дочь на три года. Умирала от тяжелой и долгой болезни, но, почти не приходя в сознание, сказала пришедшей к ней Целестине: «Умерла Изольда».

А я вспоминаю, как иногда, в последние перед недугом годы, к ней приезжали ее старинные итальянские друзья. Тогда из бабушкиной комнаты раздавался ее внезапно помолодевший голос, счастливый и радостный. Будто к ней возвращалась на миг ее далекая, давно ушедшая молодость, ее дети, ее любовь. Она уже не казалась мне одинокой, отставшей от стаи птицей. Нет, она вновь летела к своей лучезарной родине. Вновь лилась гармоничная, певучая итальянская речь.

Теперь я уже в том возрасте, когда не стало мамы, и иногда, бывая в Италии, или услышав случайно итальянскую речь, я вспоминаю их, этих дорогих мне женщин, проживших такую трудную, тяжелую, но такую достойную жизнь.

5 марта 2011 г.

Все фотографии из личного архива Владимира Вильчес-Ногерола


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Италия»]
Дата обновления информации (Modify date): 09.03.12 19:39