К 15-летию Рязанской регональной писательской организации СРП
«Солнечный ветер»
(Цикл стихов)
Воздушный змей. Память о солнце
Личинки моли сточат драгоценный мех
одежд купцов до ветоши никчёмной.
Красавиц первых серебристый смех
свезут однажды в забытье Харона чёлны.
И время украдёт всё лучшее твоих зеркал,
оставив память и дорогу до погоста.
И, не успев найти всего, что ты искал, –
смерть постучит костлявой гостьей.
Замкнётся круг, и канут имена,
как листья осени, – бездушно и безвольно,
и обратятся в прах живого письмена,
и мартиролог вспомнит нас без боли.
… А рядом, из соседского двора,
мальчишка, от восторга млея
и волшебство невинно сотворя,
балует в небе ветряного змея,
и, словно кончиком воздушного пера,
не вопреки всему – благодаря,
своё черкает имя в чаше дня,
в своё бессмертье бесконечно веря...
И гомонит счастливо детвора –
у новой жизни неизбывные законы,
ведь по любви что-либо обретя,
мы созидаем из мгновений годы.
Так душам вне искуса явит паруса
суть откровенья первого причастья,
так обнимают по любви нас небеса,
даруя соль невзгод и обещанье счастья...
…А рядом, из соседского двора,
мальчишка тёр разбитые колени,
но он не плакал. Нет... Не та пора!..
Он за крылами шёл стезёю древней.
Конечные вопросы бытия к нему –
на срок отставлены, пока непостижимы.
О жатве мыслить ли ростку? К чему?
И чувства верят только своему
в движеньях убыстрённых пантомимы, –
чтоб не споткнуться бы сейчас о тьму,
чтоб руки-крылья не лишились силы
и в поднебесье, с ветром, возносили...
И на поводьях солнечных лучей
вздымалось в верхотуру чудо,
ещё бы чуть ровнее и быстрей, –
и приручённым оно станет будто...
А брызги солнца и не знают меры
и льются, льются вперемешку с синевой,
а спуск дороги не заметил перемены,
и просто он воспрянул над землёй...
И наш воздушный змей в то лето
в сад вожделенный, не чужой,
взлетел посланцем всё же в Лету,
с узлами креп, немыслимо простой, –
парит меж небом и землёй –
незримый, как в фантазии планета...
И мы – те пацаны, её безусые жильцы –
всё там же обитаем – в запредельном,
хотя давным-давно мы все – отцы,
но наше братство свято в сокровенном.
И пусть же снова кто-то под уздцы
ведёт на ход строптивого дракона,
всё с той же сбруей «под узлы»,
под музыку небесную и звоны...
Да не судите в суете их строго...
Они – «бедовые», да крыл своих ловцы,
не на короткие мгновенья, но надолго,
и не подумать даже, что мальцы, –
как будто знают наперёд и толком...
Так было, есть и будет на Руси –
потоки малые питают мощь весны.
Судьба, будь путеводной, не взыщи,
младому дай младое обрести
и на крыло встать в жизни – окрести...
И в сжатом кулаке нельзя от неба
часть целого по прихоти отъять,
во взгляде светлом – то бесценно –
мы благость выси можем отдавать.
Изнанку времени так хочется познать
и петли распустить бы дерзновенно,
чтоб деда не смогли иуды оболгать
и расстрелять в терновнике в году неверном.
Не убыстрить полёта солнечного света,
не сократить зазора меж перстами
на фреске сотворенья мира – это вето,
но в душах нажитое, верю, – где-то
По промыслу Его вздохнёт устами
ожившего последнего ответа
и промелькнёт любовью между нами,
одним и общим нас венчая, – христиане.
И завязью чего ты станешь, имя,
когда житейского свершится эпилог,
и песню ты услышишь Херувима,
когда добро и зло закончат свой итог?
И данником чего ты будешь, имя,
когда твоё узреет судный взор,
и над тобою прозвучит неотвратимо –
печатью времени и неспасения – укор?
И в триединстве полноты времен,
сквозь горнее и приземлённость человека,
падёт огонь под именем Армагеддон
на всё подлунное расстриги-века...
И недра воспоют печальным звуком,
и бытие призыв прорежет гласом труб,
изжалит самоё себя пчела пред ульем,
и от всего земного отречётся суть...
И с мыслями наоборот, и, пятясь от себя
и разрывая рты безумством крика,
мы вдруг поймём, что наша несудьба, –
потеря есть Божественного лика...
Не жертвенность, а жертвоприношение себя
потребой станет и вневременным набатом –
сердец всполохом в слове «Возлюбя...»,
что, как хоругвь, небесным станут стягом
в той синеве, что нам была и садом
и окрестила первый взлёт когда-то...
Нет чердака, где наш пылился змей,
и город тот – в нездешнем измеренье,
и воздух стал не чище, а плотней,
до ощущенья притяженья тризны...
И как бы аккуратно не сложить осколки –
они не сложатся в искомое опять,
и точек невозврата столько горьких,
что всё смещается некстати, невпопад...
И мыслью поминальной теплится лампада,
мала она, – но цельный мир внутри,
а бездна-ночь, сподручной конокрада,
о памяти моей, не веря мне, молчит...
Но помнится лето Господне, что жили
мы птицами в нём... Из солнечной были
нам крылья, из неба поющего дом –
завещаны вдосталь, и в том я стою на своём –
такой же, как ветр, – одинокий
и жду свой небесный постой...
И жду, и не в масть, – осенины,
когда, по осклизлой тропе, в поля,
чернеющих от мет разросшейся полыни,
зачем-то забреду, печаль не утоля, –
остынет день здесь мой, и всё моё отринет,
как в сумрак клик подранка-журавля,
как стон в бреду... И приговором ныне:
«Твоё прошло... Прощайся, сыне!..»
Что взять с собой без бремени, навета? –
Одну щепоть лишь солнечного света,
одно лишь опушенье вербной ветви,
склонённой для благословенья в вере...
И крест нательный – Храма Иоанна,
обители древнейшей на Руси...
И горсть земли родной – обетованной,
в чужих пределах лучше нет – и не ищи...
И Книги книг разверзлось время...
И запах ладана... И день пред Ним,
по торжеству упавший в поклоненье ниц...
Над старцем умудрённым ясный нимб...
На арамейском речь... И властелина стремя...
И путь кочевников... И ржанье кобылиц...
Всему отмерен срок, и веры семя
познал в крещенье Иордан, и волны Нила,
и воды все, и тысячи в мольбе смотрящих лиц,
принявших крест до окончанья мира...
И яблоко скатилось из страниц
к твоим рукам, как будто бы та встреча
предвидена была на свитке вечном
во глубине вселенной без границ,
где промыслом всё держится одним
и срок всему – неотвратим…
И яблоко скатилось из страниц –
нам знак добра от поднебесной сини,
откуда, как из множества криниц,
источник льётся животворной силы,
так щедро, бережно и светоносно,
соединяя всё – и самой прочной осью –
от воли солнца до молитвы-просьбы,
от шёпота травы до тайны богоносной...
Детство. У окна
Я встаю, встаю на цыпочки…
Дотянуться… До чего?
Старый тюль из сита дырочек
цедит солнце на лицо…
Восхитительно и бережно
умываюсь солнцем я…
Жизнь – пока еще безбрежная –
обнимает, всласть, меня…
И бегут, бегут крещёные –
мои солнечные дни,
за обиды непрощённые,
всё же, жизнь, прошу, прости.
Будут даты поминальные,
разведённые мосты,
радости пусть будут малые, –
чтобы легче пронести…
Лоза, целованная солнцем
Гармония – как дар земли
чрез солнечность плодоношенья,
плывут незримыми и, словно
корабли –
её верховные послы,
меж берегами сотворенья,
и ветер солнечный – вослед –
их паруса наполнит туго,
плывут они без меры лет
по ниве мира и с усердьем
плуга,
соединяя в суть одну
лозу и свет звезды – подруги –
в единство уз и человеческие
будни.
И судьбы наши – тоже струги –
плывут по перепадам бытия,
порой во тьме и многотрудно,
но верность жизни сохраня,
и по делам за ними след
земного –
по вере жить или во лжи
без Бога…
Лоза, целованная солнцем,
тот поцелуй вернет и мне,
но не в стекле венецианском
бокала с филигранным донцем,
во славу гимна о вине, –
а в придыхании вселенском
Любви, взывающей к весне,
что с губ любимой слышу я
гармонией и даром бытия…
Лоза, целованная солнцем,
зелёный лист в купели дня,
вода живая из колодца –
да будет жизнь права всегда…
О, Свет неувядаемый, – без тени
свои пределы отвори для нас
и души сохрани нетленно,
и Верой освяти иконостас…
Не в гроздьях прошлого и забытья
любовь моя печально остывает –
любовь не знает, что такое
немота,
в ней весть весны и ты, и я,
и вновь она лозой младою
прорастает…
Ей не дано окаменеть
по истеченье жизней наших –
она способна всё суметь,
и дни её не числятся средь
павших…
И как посланием «Urbi et orbi»,
Поправ звезду полынную
и стронций,
звучит соборно и особенно:
«Цвети, лоза, целованная
солнцем!..»
***
В поэзии – красивость не главнее,
важнее Духа вездесущего стихия,
живущая в строках по истине и вере,
как Слово вещее в молитвенной стихире.
Неневестная
…Разлилась заря-кудесница
по долинам, перелескам,
раздарила свет жар-птицей
и чуть-чуть осталось вереску.
Лишь забытому колодцу
не досталось ничего,
взор девичий – нежно солнечный,
помнит зеркало его…
Не разбей, затворник-месяц,
на осколки сказ полночный
о любви к небесной крестнице,
с взором утренним и солнечным.
И восход настанет заново
с празднеством и неизбежностью,
не померкнет образ праведный,
в скит ушедшей, – неневестною…
Так что же?..
…Так что же, други, что итожим?!
Не привели дороги в Рим…
Седыми стали годы, строже…
Но, всё же, в поворот крутой
вписаться можем…
Я, – словно камера-обскура
сквозь душу-линзу пропускаю мир,
обратный, суетный, что Вавилон
абсурда,
и мало серебра на отсвет
как и сил…
Я – преломляю повседневность
с пометой: «кончено – изжито»,
но зажимаю слово «верность»
в кулак… с надеждой, чтобы
не разбилось…
Такая странная метаморфоза:
пыльца последних сонных астр –
есть солнца тайна-вариоза,
и снова из неё сад жизни
будет прорастать…
Волнует день, на слух елейный,
но с приторно-медовой червоточиной,
я знаю, он свершится – обновлённый,
в весеннем даре из купели –
жизненосной…
Я – не король, не камерарий,
но всех богатств вовек не счесть:
во слове есть свет первородный –
как главная святая Весть…
Нет чёрной рамки некролога,
есть горизонт, идущий вдаль…
Из жёлудя, пусть понемногу,
взрастет, оставленное вам…
Цветущий кипрей
Нежность в розовом свеченье
лету даровал кипрей,
и теперь оно в смущенье
от любви цветов-огней…
Может, капища пылают
ветходревним божествам
и в моленье освещают
путь к отеческим краям…
Может, зори вышивали
здесь полотна-рушники,
нитью благостной свивали
кружевами чьи-то дни…
Свечи с розовым отливом
воссияли на куртинах,
пламя их, чтоб не остыли,
раздувают ветры с силой
и желаньем – быть смотринам.
Разливайся, жар, игриво –
полноцветьем негасимым,
и красою, всем на диво, –
покори собой полмира…
…Рыщет ветер – где огниво? –
ведь поникли в дождь куртины
и пригасли – справедливо ль?..
Скоро станет всё, как было!
Пламень-цвет воспрянет к сини –
ярко, празднично и мило…
Разливанным морем дали
заколышутся как прежде,
и простор исповедальный
снова скажет: быть надежде…
[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Литература»]
Дата обновления информации (Modify date): 03.04.13 17:16