Воспоминания

Ася Буцкая

Воспоминания
(Часть вторая)

После окончания войны наша семья еще четыре года прожила в Шанхае. В то время русская колония разделилась на две большие группы: одни были вдохновлены успехами советской армии и поддерживали Советский Союз, другие, напротив, были настроены критически. Появились просоветские и антисоветские газеты. После войны около 5 тысяч русских уехали из Шанхая в Советский Союз. Остальные тоже стремились оставить Китай, опасаясь «великого марша» Мао. Многие перебрались на Филиппины, на остров Тубабао, где был американский лагерь и где они ожидали визы в США, а также в Южную Америку, Австралию или в Европу. Лишь единицы остались в Шанхае, и позже им пришлось серьезно пожалеть о своем решении.

В 1949 году наша семья переехала в Гонконг благодаря тому, что там находился офис английской мореходной компании, в которой работал папа. В 1950 году во время летних каникул папина компания предоставила мне возможность побывать в Италии. Я получила бесплатный билет на рейс шведской компании «Valenius». Сбылась моя давняя мечта посетить страну, которая всегда интересовала меня с точки зрения искусства и культуры.

Моим предком считается Антонио Буска, великий магистр Мальтийского ордена. Он был им с 1821 по 1834 год – именно в последний год Орден переехал с острова Мальта в Рим. Дома папа говорил о том, что наш род произошел от него, это стало семейной легендой, и много лет я жила мечтой об Италии.v

Я отправилась в Италию на корабле «Boheme» (компания «Valenius» всем своим кораблям давала имена известных опер). Его капитан со своей молодой женой совершал на нем свадебное путешествие. Это был грузовой пароход, нас было всего восемь пассажиров, и для меня это было просто сказочное путешествие. Мы плыли целый месяц, я подружилась с женой капитана и с другими пассажирами. Старший офицер был очень внимателен ко мне и всегда сопровождал нашу маленькую группу, когда мы сходили на берег. Благодаря ему это путешествие окрасилось для меня в романтические тона.

Я подружилась с шотландкой Мей Гордон, которая обладала большим чувством юмора, и мы иногда подшучивали над другими пассажирами. Потом я много лет переписывалась и с ней, и с женой капитана Анной-Лизой Олссон, и с американкой миссис Уиндзор. Сейчас, перечитывая эти письма, меня поражает их необыкновенная благожелательность. Все называли меня «little Assia», поскольку я была самая молодая. Мей Гордон позже приехала ко мне в Рим, когда здесь уже жили мои родители. Она была намного старше меня, и однажды я получила от нее письмо, что она хотела бы оставить мне в завещании определенную сумму. «Но поскольку я страшная эгоистка, – писала она, – я хочу, чтобы ты потратила эти деньги сразу же и приехала ко мне». Она прислала билет до Эдинбурга и оплатила гостиницу на десять дней. Таким образом, я смогла познакомиться с Шотландией.

В Риме я остановилась у Веры Михайловны Д’Ангара, с сестрами которой мы были знакомы в Шанхае. Она родилась в Иркутске, Д’Ангара – это ее псевдоним от реки Ангары. Она вышла замуж за некоего Ефрона, родственника составителя известного «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона». Вера Михайловна была художницей, до революции жила во Франции, а потом переехала в Италию. Она сделала мой портрет по памяти – у нее была уникальная физиономическая память!

Знакомая моих родителей дала мне адрес еще одной русской, жившей в Риме, ее родственницы Софьи Владимировны Дэн. Она была не очень здорова, я запомнила ее в основном в кровати, но она поразила меня своей необыкновенной культурой. Софья Владимировна сделала мне трогательный подарок – гид по Риму «Walks in Rome», который подарил ей ее муж во время их свадебного путешествия. И подписала: «Асе Буцкой, которая так поняла и полюбила Рим».

Вера Михайловна Д’Ангара

Елена Ромбро

Софья Владимировна Дэн

Помимо красоты природы, искусства, архитектуры в мой первый приезд в Италию мне запомнились именно встречи с этими необыкновенными людьми. Через Веру Михайловну Д’Ангара я познакомилась с Татьяной Сергеевной Варшер, археологом, бюст которой находится в Музее Помпеи, поскольку она принимала участие в раскопках. Через Варшер я познакомилась с искусствоведом Иваном Евгеньевичем Степановым, у которого была вилла на Капри. Мне запомнился большой и высокий салон, где стоял рояль. Второго этажа над ним не было – это было сделано для того, чтобы звук свободно летел вверх. Жена Ивана Евгеньевича была известная пианистка Елена Ромбро, которая когда-то давала концерты в престижном римском концертном зале «Аугустео». Но она очень волновалась перед выступлениями и оставила концертную деятельность. Иван Евгеньевич посвятил ей книгу «Сила звуков», написанную на немецком языке. После смерти жены, которая была намного старше его, он не захотел жить на Капри и подарил виллу Неаполитанской консерватории.

Иван Евгеньевич был энциклопедически образованным человеком. Он давал уроки по истории искусства жене наследного принца Италии Марии-Жозе и ее фрейлинам, среди которых была София Яккарино, с которой я познакомилась в мой второй приезд в Рим. Ее мать дружила с королевой Италии Еленой ди Монтенегро, они вместе учились в Смольном институте и после революции случайно встретились в Италии. София была химиком и занималась реставрацией старинных монет. Ее лаборатория находилась рядом с Римскими форумами, и Мария-Жозе часто назначала там встречи, поскольку в ее распоряжении был большой зал. В частности, она виделась там с кардиналом Монтини (будущим папой Павлом VI), поэтом Трилусса и другими.

У меня завязалась переписка со Степановыми. После смерти жены Иван Евгеньевич уехал в Германию, где он учился до революции, и в силу этого он в совершенстве знал немецкий язык. Его вторая книга «В плену красок и форм» также написана по-немецки. Позже я узнала, что в 1942-43 годах он входил в подпольную группу Сопротивления «Белая роза», которая действовала в Третьем рейхе.

Лето он проводил в Италии, в городке Сенигаллия на побережье Адриатического моря, и однажды он пригласил меня навестить его. К нему приезжали друзья, и он ставил перед всеми только два условия: не курить и ходить босиком. Ему нравилось наблюдать за человеческими ногами, он считал, что они могут рассказать о характере человека намного больше, чем руки.

Мы много беседовали, и несмотря на разницу в возрасте и его огромные знания, он совсем не подавлял меня своей культурой и интеллектом. Однажды мы встретились во Флоренции и вместе пошли осматривать Галерею Уффици, и там перед «Мадонной» Рафаэля он подарил мне золотую пластиночку с надписью: «Бери и помни». Ее можно было носить на цепочке. Эту пластиночку его жена получила в день своего первого концерта. Он хотел, чтобы у меня осталась память о них, поскольку, как он сказал, они оба сразу же почувствовали ко мне большую симпатию.

Иван Евгеньевич умер в Германии. У него был рак, врачи советовали ему немедленно оперироваться, но он предпочел осуществить свою давнюю мечту – поехать в Индию. К смерти он относился философски. Он завещал сжечь себя и захоронить урну с прахом в могиле жены. Его сестра Прасковья Евгеньевна Мельгунова выполнила его последнюю волю, и я познакомилась с ней, когда она была проездом в Риме, направляясь на Капри.

Прасковья Евгеньевна была очаровательным человеком. Она жила в рабочем районе на окраине Парижа и была замужем за писателем и членом партии кадетов Сергеем Петровичем Мельгуновым, автором книги «Красный террор в России». Позже я бывала у нее, приезжая в Париж. Когда им с мужем французское правительство захотело дать социальную пенсию, они отказались, сказав, что ничего не сделали для Франции и что им вполне хватает гонораров за публикации книг Мельгунова.

Во время первого путешествия в Италию, которое продлилось около полутора месяцев, я побывала в Риме, Флоренции, Венеции, Неаполе и на Капри. Меня совершенно очаровали люди, с которыми я познакомилась, и по возвращении в Гонконг я мечтала только об одном – скорее вернуться в Рим!

Мне это удалось два года спустя, и я снова поселилась у Веры Михайловны Д’Ангара. Я пошла учиться в школу переводчиков, а потом стала делать письменные переводы. Три года я прожила в Риме одна, а затем сюда перебрались мама с бабушкой и с двумя собаками. Они приплыли из Гонконга на пароходе в Неаполь. Бабушке было уже 90 лет, у нее была сломана шейка бедра. Из Неаполя до Рима ее надо было везти на машине «скорой помощи», и я была уверена, что ее будет сопровождать мама, а я с собаками поеду на поезде. Но шофер и санитар по широте души взяли нас всех. Думаю, такое может произойти лишь в Италии.

Еще через год к нам присоединился папа. Он заболел туберкулезом, врачи в Гонконге дали ему шесть месяцев жизни, но в Италии он поправился, хотя у него начались осложнения с сердцем, появилась одышка. Однако это не помешало ему сняться как статист в нескольких фильмах.

Этим занимались многие русские, жившие в Риме. Русские типы очень нравились Федерико Феллини, он приходил в Русский клуб и выбирал понравившихся ему персонажей. Папа снялся в эпизоде в его фильме «Сладкая жизнь». На вечере, который происходит в доме князя Вадима Волконского (потомок декабриста Сергея Волконского), он играл лакея. Его показывают крупным планом, и он даже оказался на афишах, которые были расклеены по всему Риму.

Папа сыграл одну из главных ролей в фильме «Ribot» – о дружбе мальчика и лошади с этим именем, которая в тот момент выигрывала различные кубки и была очень известна. Папа играл дедушку мальчика. К сожалению, фильм не вышел в большой прокат, и только после смерти папы я узнала, что его показали на севере Италии, кажется в Виченце, где он выиграл молодежный приз. Фильм снимался в городке Арона в Пьемонте, где проходили скачки. Мама сопровождала папу во время съемок и присматривала за ним, поскольку он совсем не умел беречь себя. Папа себя в этом фильме так и не увидел, и меня мучает совесть, что я не позвонила режиссеру и не добилась для него хотя бы частного показа.

Папа снялся и в нескольких других фильмах, однажды ездил в Неаполь (он играл посланника, сцена снималась в Королевском дворце в Казерте). Мама же снялась в кино только один раз – в фильме «Дон Камилло в России» по сюжету известного итальянского писателя Джованнино Гуарески. В фильме есть эпизод, когда Дона Камилло, которого играет Фернандель, тайком зовут в России к постели умирающей женщины, которая хочет исповедаться. Этот эпизод сыграла мама. Но я никогда не видела этого фильма – мне было бы слишком тяжело увидеть маму живой на экране.

Живя в Риме, постепенно я познакомилась и с другими русскими. Я ездила навещать Софью Владимировну Дэн в пансион в квартале Monteverde Vecchio. Хозяйками его были Ольга Николаевна Ферзен и ее мать, которая была очень ярким персонажем – высокая, видная, всегда носила шляпы и длинные платья. Ольга Николаевна, напротив, была человеком застенчивым, с тонкими чертами лица. Впоследствии, после смерти моих родителей, мы очень подружились с ней.

Никола Росси-Лемени с отцом Павлом (Паоло) Росси и сыном Алессандро

Русская жизнь в Риме организовывалась вокруг русской церкви и Русского клуба, который вместе с библиотекой находился в здании бывшей мастерской скульптора Кановы. Когда в Рим приехала мама, она захотела «встряхнуть» довольно сонную атмосферу этого клуба и стала организовывать музыкальные вечера с холодным буфетом.

Настоятелем русской церкви на виа Палестро был отец Симеон – очень хороший священник, которого все любили и почитали. О нем очень тепло пишет в своей автобиографической книге известная модельерша Ирина Голицына. Его сменил отец Калист, а того, в свою очередь, отец Виктор. Когда я серьезно заболела после смерти моих родителей, он пришел меня исповедать и причастить и принес две книги, одна из которых называлась «Как умирал Лев Толстой». «Как хорошо, что вы дома, – сказал он мне. – В больнице так грустно умирать!» Это меня очень удивило, поскольку умирать тогда совсем не входило в мои планы.

Среди русских римлян я знала княгиню Нину Лазареву-Голицыну, маму Ирины Голицыной. Мы познакомились в поезде, когда возвращались из Австрии. Мы говорили по-немецки, и неожиданно она спросила: «Где вы родились?» «В Китае», – ответила я, произнеся это слово по-итальянски. «Вы не немка?» – удивилась она. «Нет, я русская». И она всплеснула руками: «Так зачем же мы ломали языки? Мы могли бы говорить по-русски!»

Через нее наша семья познакомилась с четой Росси, родителями известного оперного певца Николы Росси-Лемени. Оба они родились в России. Павел (Паоло) Росси был генералом. Хотя он родился в итальянской семье, но начал учить итальянский язык только тогда, когда после революции покинул Россию. Его жену звали Ксения (все называли ее Ася) Лемени-Македон. Никола, начиная оперную карьеру, прибавил к имени Росси также часть фамилии матери, чтобы оно стало более запоминающимся. Генерал Росси и Ксения Георгиевна часто бывали у нас дома, приглашали моих родителей к себе, или они встречались у общих друзей Дударовых. Николу Росси-Лемени я видела в жизни всего один раз. Он много выступал по всему миру, но когда приезжал в Рим, то его родители всегда приглашали нас на его спектакли и концерты. Он прекрасно говорил по-русски. Его жена Вирджиния Дзеани тоже была певицей, и один раз он был у нас вместе с ней.

Однажды мама устроила китайский ужин, на который пригласила чету Росси и одну свою ученицу с мужем (мама частным образом давала уроки русского языка). Мы решили подшутить над нашими гостями, на листе бумаги папа нарисовал дракона, и мы написали по-итальянски: «Китайский ресторан. Семейное предприятие. Цены умеренные» – и прикрепили это «объявление» к нашей двери. Затем записали на магнитофон импровизированную музыку в псевдокитайском стиле, и когда первой пришла мамина ученица с мужем, мама заговорила с ними якобы на китайском языке. У них наша шутка имела большой успех, и муж маминой ученицы даже отвечал маме в тон, имитируя китайские звуки. Но у четы Росси была совсем иная реакция. Генерал возмущенно сказал: «Вы с ума сошли? Что подумают ваши соседи? Вы же в Риме, здесь нельзя себя так вести!»

Нина Лазарева-Голицына

Иван Евгеньевич Степанов

К нам в гости приходил известный театральный режиссер Петр Шаров, друг моих родителей. В Италии он считался продолжателем идей Станиславского. Он жил между Римом и Голландией, где удостоился премии из рук королевы за его заслуги в развитии голландского театра. Он революционизировал и итальянский театр, поставил в Италии пьесы Гоголя, Чехова, Леонида Андреева, Горького и других русских авторов. У него учились известные итальянские актеры и режиссеры. Шаров много путешествовал и, приходя к нам, рассказывал о новых постановках. На этих вечерах бывала чета Росси, иногда мама также приглашала своих итальянских учениц, чтобы у них была возможность поговорить по-русски. Однажды, когда Шаров был в очередном путешествии, папа написал ему письмо в стихах, которое начиналось так:

«Виа Гуидо Д’Ареццо, 28:
Милости просим!»

Мы тогда жили на улице Гуидо Д’Ареццо.

Во время моего первого приезда в Рим благодаря Вере Михайловне Д’Ангара на одном вечере я познакомилась с художником Вадимом Дмитриевичем Фалилеевым. Он работал в Италии еще до революции, будучи пансионером Академии художеств, гостил на Капри у Горького, а в 1938 году перебрался в Рим из Берлина. В последние годы он в основном писал пейзажи и жанровые картины из русской жизни. Он умер в 1950 году, и о нем у меня остались весьма отрывочные воспоминания. Я лучше помню его дочь Катюшу.

Помимо русской церкви и Русского клуба мы могли поговорить по-русски в аптеке «Робертс», которая располагалась на углу виа дель Корсо и пьяцца Сан Лоренцо ин Лучина. Фармацевтом в ней работал итальянец, который до революции жил в России. Он прекрасно говорил по-русски и обожал Россию, утверждая, что жизнь в ней была «просто сказочной». Мы звали его «Касторкиным».

Я познакомилась с некоторыми русскими, которые жили в Париже. Около месяца я прожила у родственников Ольги Николаевны Ферзен – Милорадовичей. В Париже также жила моя давняя подруга по Китаю, и вместе мы старались посмотреть как можно больше. На кладбище в квартале Пасси я положила цветы на могилу художницы Марии Башкирцевой, дневник которой в юности произвел на меня потрясающее впечатление. Я захотела, как она, заниматься живописью, выучить иностранные языки.

Однажды меня пригласили на вечер, на котором присутствовал Борис Зайцев. Улучив минутку, я подошла к нему и сказала: «Я привезла вам привет из Рима». Прочтя «Образы Италии», я знала, что Муратов посвятил эту книгу ему, что они вместе путешествовали по Италии, и Зайцев очень любил эту страну. Он обрадовался, поблагодарил меня, но в тот момент подошла его дочь и увела его.

В Риме, посещая библиотеку Ассоциации «Италия – СССР», мама познакомилась с писателем Юрием Нагибиным. Они разговорились, и мама пригласила его к нам на обед. За столом шла очень оживленная беседа, мы распрашивали его о России, и Нагибин рассказывал о современной литературе, о жизни в Советском Союзе. Никаких политических споров не было. После я проводила его до автобусной остановки.

В конце 60-х годов у нас дома произошла еще одна запоминающаяся встреча. В Рим приехал великий князь Владимир Кириллович Романов с женой и дочерью, и небольшая группа монархистов, в которую входил и папа, захотела встретиться с ним. Папа был знаком с Владимиром Кирилловичем и раньше. В 30-х годах они с мамой единственный раз провели отпуск во Франции. Еще был жив Кирилл Владимирович Романов, двоюродный брат Николая II, который жил с семьей в Сент-Бриак, и папа от русской колонии Шанхая отвез Владимиру Кирилловичу подарок. В Риме у нас собралось десять-двенадцать человек, в основном мужчины. Не думаю, чтобы они верили в возможность восстановления монархии в России, но Владимир Кириллович оставался для них символом. Теперь для некоторых такую роль играет его дочь Мария Владимировна. Она поддерживает дружеские отношения с родственниками моего отца по линии его первой жены – Дмитрием Вуичем и его кузиной Ольгой. Дима живет в Австралии и издает при русской церкви в Канберре журнал «Предтеченский листок».

Великий князь Владимир Кириллович Романов (второй слева) вместе с группой русских монархистов в Риме. Третий слева – Дмитрий Вуич, крайний справа – Владимир Алексеевич Буцкой


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Италия»]
Дата обновления информации (Modify date): 23.12.14 21:51