Сергей Иоаннесян

Из будней одного конструкторского бюро...

В этот день молодой выпускник одного из московских вузов разлива 1978 года появился в конструкторском бюро, куда волею стечения обстоятельств попал по распределению. Первый рабочий день на жизненном пути. Был очень морозный день начала 1979 года. Москвичи должны помнить ту знаменитую холодную зиму прошлого века, когда на протяжении нескольких недель столбик термометра упрямо не хотел даже днем подниматься выше -25, не говоря уже о страшных ночных холодах.

Это было одно из многих конструкторских бюро, в которых творением оказавшихся в нем людей, на плотных ватманах бумаги должны были создаваться чертежи, по которым на заводах необъятного Советского Союза производились некие транспортные средства для народного хозяйства.

По сложившейся традиции начальник отдела Игорь Владимирович, мужчина небольшого роста, коренастый с тяжелыми роговыми очками, визуально прибавлявшими ему совсем некстати лет 10, сидящий за тяжелым потертым казенным канцелярским столом, должен был выполнить надлежащую его должности работу, представив молодого сотрудника. Сидя за одним из столов, Сергей ждал, когда вечно опаздывавшие сотрудники соберутся вокруг стола начальника для дежурной церемонии его представления. Наконец, все обступили стол, и начальник своим глухим голосом начал процесс. Сергей ничего не слушал, ибо терпеть не мог трафареты, а старался вглядеться по возможности в глаза окружающих, с которыми ему предстояло работать долгих 5 лет, чего он себе еще не представлял, рассматривая свою альма матер как временный проходной вариант. Но мы предполагаем, а обстоятельства … нами располагают. Такова… се ля ви – шаблонное, но старое верное выражение, когда человек хочет казаться излишне оригинальным, завершая некую мысль в разговоре с окружающими.

Сергей смотрел на происходящее с интересом, но ни один из окружавших его типажей по внешнему виду не был похож на тех, кто представлялся ему в мыслях в качестве будущих коллег по работе. Это несколько раздражало, но успокаивало, как говорят в народе, что первое впечатление не всегда соответствует действительности. Стояло ясное морозное прозрачное утро. В глаза бросились морозные узоры на окнах, которыми они были разрисованы фактически снизу доверху, оставляя узкий просвет лучам намечающегося солнца. В голове стучало, да когда же кончатся эти проклятые морозы. Издалека слышался глухой голос «…выпускник, прибыл к нам» и прочая казуистика. Вместе с тем, Сергей отметил боковым зрением неподдельный интерес к себе собравшихся, окидывающих его пристальным взглядом. Многие откровенно зевали, еще окончательно не проснувшись, причем у товарища справа явно определялся известный всем похмельный синдром.

Церемония закончилась, и все в движении к своим столам-стойлам – кульманам, своими простыми и незатейливыми фразами, как бы между прочим, стремились привлечь его внимание к себе. Подойдя к своему столу, Сергей начал осматриваться. «Вот это и все, ради чего я учился 5 лет в институте», – мелькнула мысль. Сзади послышался шорох – это подскочила небольшая, пышных форм, Маргарита – общественница, мимо которой не должно было пройти ни одно событие, отвечавшая за все внеурочные мероприятия отдела. Обладая хорошо поставленным слухом и памятью, собирала от всех по отделу сплетни с последующим перераспределением их – от одного стола к другому. Небольшого роста, с прической «Гаврош», она еще в студенческие годы вышла замуж и родила дочь, о чем при первой возможности всегда упоминала, считая это доблестью, не забывая лягнуть свекровь, которая все время вставляла, по ее словам, палки в колеса, и ссорила с мужем. Частенько навещавшая ее дочь Алена, которой она при встрече демонстративно читала мораль по поводу и без повода, готовилась поступать в институт и стоически выслушивала мать, старавшуюся создать в ее лице подобный себе морально-ценностный клон. Но все это Сергей узнал в будущем, а пока предстояло обживаться с ближним и дальним зарубежьем, то есть с ближними и дальними сотрудниками.

Через проход сидел некий Саша Розин, Александр Матвеевич Розин, которого, несмотря на свои годы – лет 45, – звали не иначе, как Сашка. Попав сюда после окончания школы, увернувшись каким-то способом от службы в армии, он так и завис здесь на всю оставшуюся сознательную жизнь, ни о чем серьезном не думая. Он существовал только ему доступной и понятной жизнью в полном отрыве от окружавшей реальности, которая ему была абсолютно чужда. «Вертушок» – его кличка – идеально соответствовала фактуре, отражая его незамысловатую сущность. Проработав с ним 5 лет, Сергей так и не понял, чем он занимался в отделе, разве, что вечно носился с какими-то формами, читал постороннюю литературу и был всегда в курсе всего происходящего в отделе и за его окрестностями. Обедал неизменно на рабочем месте, и на пожелание приятного аппетита, как правило, с набитым ртом отвечал, что он у него завсегда приятный. По мелочи приторговывал дефицитом, а любимым персонажем у него был пресловутый собирательный образ Абрам Семеновича. По его меткому признанию, этот человек везде и всегда был первым. В том числе на балете «Спартак» в «Большом» и на знаменитом спектакле «Мастера и Маргарита» «На Таганке,» о чем бредила вся московская интеллигенция. Посещение этих спектаклей в то время означало твою избранность и принадлежность к высшей касте советских людей, которым дозволено больше чем другим. Сашка-Вертушок прекрасно вписывался в образ осведомителя соответствующих структур, чем впрочем, по всей видимости, и занимался, не отказывая себе в таком удовольствии. Как-то занялся на рабочем месте переплетным делом и производством фотоальбомов, в чем преуспел, судя по количеству появившихся у него денег. В этой связи у него появилось знаменитое изречение. «У нас все на работе пашут, а напаханного нет». Можно ли было ему возразить!? Его супруга работала в соседнем отделе, и очень часто после рабочего дня их можно было видеть семенящих гуськом к метро. Интересов особых у пары никогда не было, так они и плыли с жизнью в разных направлениях, не задумываясь о светлом будущем, не стремясь чего-то конкретного достичь. Была у него, правда, одна страсть – коллекционирование марок, которой он всецело предавался в рабочее время, исчезая на так называемое дежурное гашение марок на почтамт.

Прямо по курсу у окна сидел Михаил Михайлович Двоскин, главный конструктор проекта. Отставной военный, а точнее, попавший под знаменитое Хрущевское сокращение армии в начале 60-х годов и оставшийся на бобах, Миша, как его звали в отделе, разменявший шестой десяток, был в целом неплохим человеком и специалистом. Каким-то чудом ему удалось после увольнения уже в годах закончить Баумановское высшее техническое училище, удержавшись на жизненном плоту, которым для него на всю оставшуюся сознательную жизнь стало это конструкторское бюро. Среднего роста, представительный Миша находил общий язык со всеми или практически со всеми, за исключением одного персонажа, о котором будет сказано позже и очень много. Любитель футбола и коллекционер марок мог долго говорить об искусстве, порой не очень представляя, о чем говорит. Иногда воспоминания касались службы в армии, но с чувством досады – все-таки уволили вопреки желанию и надеждам. В особо напряженные дни сдачи проектов из-за кульмана слышались его ценные указания и тяжелое, соответствующее моменту, учащенное дыхание. С ним нередко возникали споры, касаемые текущего политического момента, но как истинный коммунист и сотрудник народного контроля он всегда полностью на словах, но частично или выборочно в душе поддерживал всю нашу внешнюю и внутреннюю политику. Его любимым выражением, оставшимся с армейских времен, было «Главное, чтобы не было войны, с остальным рано или поздно разберемся».

Интеллектуальные споры с его участием особенно после весьма популярных программ «Вокруг смеха» всегда запоминались, ибо в нем к тому же жил прекрасный актер и пародист. Утром рабочего дня он быстро проскальзывал в свой загон у окна. Слышался шорох снимаемой верхней одежды, звук стакана, в который наливался свежий чай, и все смолкало. Он начинал работу, которая прерывалась телефонными звонками, на которые был вынужден отвечать, подзывая сотрудников помногу раз в день, но никогда при этом не раздражался.

Напротив него сидел Виктор Александрович Дронов, у которого была одна, но очень большая слабость – он не переносил ни малейшего шума и всегда очень болезненно реагировал на общение сотрудников между собой или бурное выражение кем-то чувств по поводу чего-то важного и волнительного. Тогда он подходил к возмутителям спокойствия и, обратившись к одному из них, от которого исходил повышенный шум, гневно изрекал «ты бы отпустил его», кивая в сторону другого. Среднего телосложения и роста, он большую часть рабочего времени находился на месте и сосредоточенно, как говорится, пахал на светлое будущее, о котором так однозначно выражался Саша-Вертушок. Однако гнев его, когда его выводили из себя шумом, был суров и жесток. Иной раз он не стеснялся в выражениях, отчего у многих окружающих мороз пробирал по коже. Ему было совершенно чуждо чувство юмора, очень редко окружающие видели его смеющимся. Он был очень похож на… чайник – после выхода эмоций мгновенно успокаивался.

Перед самым начальником отдела сидела миниатюрная дюймовочка, Танечка Голубева, или дерьмовочка, как ее за глаза называли многие сотрудники. За все годы работы Сергей так и не смог определить, какую она занимала должность в отделе. Самым главным в ее работе была выдача дважды в месяц аванса и зарплаты, которые она, имея на руках от всех доверенности, получала в кассе. В эти дни, как сразу заметил Сергей, в отделе никто не работал. Оказывается, по неписанному в то время закону, в эти дни не принято было утруждать себя выполнением возложенных штатным расписанием служебных обязанностей. Выдача происходила, как правило, после обеда. Раздавалось зычное, и с утра ожидаемое «подходите получать.» Около стола сразу же образовывалась очередь. Сам процесс сопровождался молчанием и незримым внутренним напряжением до того момента, когда счастливый сотрудник ощущал в руке свои «кровные». После чего всем было тем более не до работы, начинались раздачи долгов друг другу, и сотрудники под благовидным предлогом начинали по-английски исчезать. Сама Танечка уходила сразу после выдачи денег, так как процесс сопровождался большим напряжением и потерей энергии, ведь приход-расход должен был сходиться до копейки.

Задержавшись всего на пару минут около ее стола, можно было всегда узнать о всех последних волнительных событиях во всем конструкторском бюро и сложившемся общественном мнении по тому или иному поводу. Когда Танечка возвращалась в отдел после прогулки по этажу, по амплитуде раскачивания ее тела можно было определить важность собранной ею информации.

Недолгое время на памяти Сергея в отделе проработала другая Танечка, девушка тихая, скромная, с хорошей фигурой, вовремя не вышедшая замуж. В силу последней причины и хронической нехватки времени на поиски суженого за пределами отдела стала фактически открыто любовницей начальника. На праздновании всевозможных юбилеев, праздников и торжественных событий ее можно было видеть с ним постоянно целующейся, если не сказать больше. Однако на определенном этапе неопределенность, то есть нежелание любовника уйти из семьи, заставило ее, учитывая накопленный любовный опыт и нерадивых мужчин на своем пути, покинуть отдел, расширив ареал поиска за его пределами. Судя по тому, что она не вернулась, ей удалось осуществить свою мечту.

Танечка за очень редким исключением не опаздывала на работу, но на ней долго не задерживалась, всегда находя уважительную причину. Не удивительно, если она работала где-нибудь еще. Нередко, забывая, что она ушла, шеф пытался вызвать ее к себе, на что один из сотрудников, как правило, вздыхая, восклицал «а ее уже давно нет». После этого приходилось вздыхать самому начальнику. Длительное время ее можно было видеть за одним и тем же чертежом, над которым она старательно тихо корпела без особого успеха, но к моменту сдачи проекта к ней таинственным образом никогда не было претензий. Ее никто не хвалил, но и не ругал, отдавая должное отношениям с начальником. То есть вроде бы она работала в отделе, но вроде бы и не было ее. Некий дух, как говорят в армии, когда старослужащие физическим воздействием гасят молодых солдат – духов. Только вот в отделе «гасить» ее было некому, да и незачем. Аромат ее французских, набиравших популярность, духов «Клима» тонким шлейфом разносился за ней, обозначая путь, причем старый потрескавшийся стол шефа источал только этот запах.

Вечный студент Юра Горохов, вплотную подошедший к пятому десятку, в одинаковой степени боялся как жену, так и мать. Жизненные обстоятельства не позволили ему одолеть более трех курсов института, однако работоспособность и настойчивость довели до конструктора первой категории. Выше расти было некуда, образование не позволяло, да и незачем. Прямолинейный, при полном отсутствии аналитических способностей, но добродушный, работоспособный и упорный в достижении цели, то есть своевременной подготовке чертежей, он постоянно был вынужден устранять профессиональные огрехи коллег, то есть ошибки в их чертежах. Не в состоянии устраниться от исправления чужих огрехов, всегда уходил с работы позже всех, за что ему доставалось дома, но вот соответствующей благодарности от коллег он не получал. Это давало возможность поддерживать со всеми в отделе хорошие отношения. Член партии, он никогда не ставил под сомнение руководящую и направляющую роль КПСС, исправно посещая собрания и вовремя поднимая руку. Но был несколько обижен на то, что партия не «поднимает» ему невысокую (никогда не говорил «низкую») зарплату. Что он имел в виду, понять было трудно, так как при этом он очень стеснялся, понижая и без того робкий голос, когда вопрос касался собственных интересов.

Как-то Сергей застал его делящимся воспоминаниями от службы в армии, а служить ему довелось 3 года, когда сослуживцы засунули ему перед марш-броском в сапог змею, с которой, не решившись из жалости выкинуть, пробежал в полной амуниции и выкладке 10 километров по сильно пересеченной местности, истерев ноги. Вот, правда, не упомянул, осталась ли змея после всего этого в живых. Партбилет свой хранил в сейфе на работе, видимо, не доверяя домашним. Скорее всего, они и не знали о его членстве в партии. Всегда был в курсе происходивших событий, но не мог их политически верно оценить, ввиду чего усиленно потел, читая газеты, в основном «Правду», которая всегда лежала поверх чертежей на рабочем столе, причем на одном и том же месте. Его видавший виды, потертый портфель всегда был полон и не застегивался, в силу чего все могли видеть, чем он заполнен. Приходя на работу твердым шагом в положенное время, он неспешной усталой походкой покидал ее позже всех.

Следующий фигурант, Юрий Александрович Судариков, мог бы, на первый взгляд, показаться обычным советским человеком, если бы не два обстоятельства. Это, во-первых, участие в местном кружке филателистов, где он был председателем, чьи указания и распоряжения по выезду на ежедневное гашение выполнялись двумя другими участниками беспрекословно. А во-вторых, зычный и громовой голос, звук которого в отделе безошибочно указывал на присутствие его владельца. «Громыхалка» – это была его кличка, которая абсолютно верно определяла сущность главного конструктора проекта. Импозантный внешний вид и габариты, которые дополнял допотопный серый костюм фабрики «Большевичка» со стертыми блестящими карманами брюк и пиджака, точно указывавшими на места преимущественного нахождения рук его владельца.

Разговор по телефону всегда сопровождался громогласным выражением чувств, которое особенно раздражало конструктора Дронова, только в крайних случаях осмеливавшегося, в силу разницы габаритов, высказывать возмущение. На его столе почему-то никогда не было никаких чертежей или индикаторов трудовой деятельности, которая компенсировалась длинными словесными пассажами в адрес очередной плановой работы, которая всегда была некстати. План им всегда выполнялся, и он нередко ставился всем в пример, как ни парадоксально все это выглядело. Зато он скрупулезно следил за датами календаря, указывавшими на очередное событие в культурной и политической жизни, означающей необходимость выезда на памятное гашение. Нередко, слушая радио, подпевал исполнителям при полном отсутствии голоса, получая большое удовольствие от процесса. Никогда не занимался какой-либо полезной общественной деятельностью. Казалось, родная партия и ее деятельность лежали вне его личных интересов, порой, можно было усомниться в том, знал ли он вообще о ее существовании, не говоря о руководящей роли.

За «Громыхалкой» сидел Игорек Волгачиев, личность интересная тем, что привычка находиться под так называемой «мухой» была у него в крови. Создавалось впечатление, что без алкоголя он и работать не может, так как в трезвом состоянии постоянно читал газету, причем одну и ту же, да на одной странице. Шеф и все остальные делали вид, что не замечают перманентно не совсем трезвое состояние сотрудника, как говорится на грани фола, а сам Игорь получал от всего этого удовольствие. Иногда, забывшись, в разговоре по телефону с закадычными друзьями громко подтверждал, что с утра несколько прихватил, и поэтому весь день будет работать над проектом. Своим поведением он напрочь отвергал сложившееся в народе высказывание о том, что если с утра выпил, то весь день свободен. Для руководства Игорь был золотым, так как сам напрашивался во всевозможные командировки, готов был проводить в них всю жизнь, ибо они позволяли вдали от строгой жены и семьи заниматься своим любимым делом – потреблять зеленый змий.

Как-то в состоянии подпития, причем легкого, оторвавшись от реалий, ему показалось, что он находится на заводе в Актюбинске, и он механически вслух попросил незнакомую всем Зою принести ему из магазина чакушку-мерзавчик. Это вынудило шефа в своей гневной отповеди напомнить, что он находится в Москве на своем рабочем месте и должен вести себя соответствующим образом. На это Игорь поинтересовался, когда по графику ему надлежит опять отбыть в Актюбинск, на что получил резонный ответ, что мог бы продлить командировку и не возвращаться, так как желающих ездить туда больше нет. Игорька мало волновало все происходящее вокруг, будь то политика, спорт, культура, экономика. Всем своим поведением он давал понять, что более пары часов не может смотреть трезвыми глазами на все происходящее вокруг. Приехав в Москву откуда-то из провинции, он так и остался со старыми интересами, не приобретя новых.

Валентина Павловна Данилкина, с ее точки зрения, выполняла в отделе роль светской дамы, которая своей гордой осанкой и манерами должна была внушать к себе всяческое уважение. Старое рабочее место ей быстро надоедало так же, как и окружавшие сотрудники, поэтому она мгновенно занимала стол очередного уволившегося коллеги и начинала интенсивно обживать новое рабочее место. Будучи на должности конструктора 1 категории, своими прямыми функциями никогда не занималась, заменяя рутинной бумажной работой и связью со всевозможными общественными организациями, собирая для них взносы у сотрудников, которые и не подозревали, что состоят в этих фондах. Кульман у нее всегда находился под паутиной и пылью, что совсем не свойственно аккуратным людям, к которым она себя причисляла. На политзанятиях задавала множество вопросов, ответы на которые не слушала, ибо ее это уже не интересовало, так как в голове мгновенно возникал очередной вопрос. Ее властный женский голос, под чарами которого, по ее словам, находился не только супруг, часто разносился без особого успеха по всему отделу, сопровождаясь лишь сопутствующим шорохом бумаг на других столах и обрывками потусторонних дискуссий, которые не имели никакой связи с тем, что она говорила.

Уходя в очередной отпуск, любила собирать всех на чай, кокетливо замечая, что не решила, вернется ли на старое место работы. При этом она отчаянно вздыхала, что должно было показать муки ее внутренней борьбы по альтернативе между старой работой и существовавшей лишь в ее воображении и мечтах – новой. Такая вот была женщина!

Главный конструктор проекта, Исаак Абрамович Барщевский, находился по правую руку от начальника отдела в прямом и переносном смысле слова. Небольшого роста, в меру разговорчивый, никогда не оставался в стороне от всего происходящего не только в отделе, но и в стране. Незаметно подсаживаясь к собеседнику, он не спеша начинал разговор, который всегда был заполнен его личным интересом, не сразу понятным визави. При этом он никогда не повышал голоса, лишь вздыхая в минуты эмоционального напряжения, когда не находил понимания. Все время пытался что-то изобретать, будь то какой-то диффузор для разбавления бензина водой с целью экономии на дальних автомобильных поездках, которые очень любил, или приспособление для заточки. Все это не находило должного понимания, вызывая лишь сочувствие окружающих, которые, в свою очередь, вздыхали, не разобравшись в новом изобретении, не дослушав до конца. Тем не менее, занятия свои продолжал, не теряя надежду совершить открытие, которое должно было опровергнуть технические аксиомы и принести ему славу.

Возвращаясь из очередного отпуска с супругой, ранним утром заснул за рулем, после чего оказавшись в кювете в перевернутой машине, не получил ни царапины, в отличие от жены, которая оказалась на долгое время в больнице. Против него было возбуждено уголовное дело, и он долгое время рассказывал коллегам, как учил жену отвечать на вопросы дознавателя, чтобы уйти от ответственности. Вскоре рассказы прекратились, но он не исчез из отдела. Это создало мнение, что ему удалось откупиться, которое он не отвергал, но и не признавал. Ему всегда доставались самые крупные квартальные премии, получая которые, он натужно театрально вздыхал, видимо, надеясь получить больше, но быстро успокаивался после аккуратного распределения денег по ранжиру в узкий бумажник, который с трудом вмещал денежные купюры.

Сунгуров, которого всегда называли только по фамилии, долгое время работал в отделе, являясь старожилом по форме, но… никаким по сути. Был классическим мужчиной-подкаблучником, судя по телефонным разговорам с женой, которую всячески пытался ублажить обещаниями исполнить любую прихоть. Частенько длительное время с удовольствием пропадал в командировках, спасаясь от опостылевшей супруги. Представлял классический пример человека, которому в подавляющем большинстве все было безразлично. Дослужившись до главного конструктора проекта, круг его интересов ограничивался кульманом и ничего не значащими разговорами о человеческом бытие. Это был классический человек, ничем не примечательный и не отличимый в толпе от так называемой серой массы, заполонявшей улицы в то время, без каких бы то ни было претензий и амбиций. Была у него и дача, где-то недалеко от Москвы, на которую он частенько направлялся на стареньких Жигулях, доставшихся ему совершенно неожиданно в наследство от того, кого называют в народе седьмая вода на киселе. Не имея своих детей, частенько предавался размышлениям вслух о молодом поколении, но делал это настолько примитивно и уныло, что не получал какой-либо поддержки от окружающих. Как правило, первым уходил на обед и первым возвращался, делясь с коллегами своим мнением о качестве блюд, по его словам, всегда отвратительных, и повальном воровстве среди персонала столовой. Его не интересовало ровным счетом ничего из того, что было в центре внимания трудящегося населения страны. Даже такое экстраординарное событие, как Олимпиада-80, пролетело около, не удостоившись какого-то внимания или комментария. Вполне возможно, он и не знал о ней ничего.

В отличие от Сунгурова, Саша Леладзе представлял классический тип высокого красивого мужчины, унаследовавшего от грузина отца, кстати, Героя Советского Союза, иссиня черные глаза и прекрасный орлиный взор, присущий кавказцам. Московское происхождение и образование в совокупности с окружением и русской мамой наградили его отсутствием специфического акцента и чертами интеллигента, не всегда подтверждаемыми его поведением и общением с коллегами. Унаследованная от отца неконтролируемая эмоциональность, на борьбу с которой ему приходилось тратить немало сил и энергии, порой находила выход и становилась камнем преткновения в общении с окружающими.

Он длительное время пытался устроиться на работу в наши доблестные спецслужбы, но безрезультатно. Его черный кожаный плащ, очень похожий на тот, который носили на заре революции те, чьим коллегой он тщетно пытался стать, висел на вешалке рядом, источая классический неповторимый запах кожи, присущий всем временам, будь то 20-е или 80-е. Это был тот случай, когда его черные смоляные волосы были идентичны цвету плаща, а он и плащ были единым целым как по форме, так и по сути. Не сразу вступал в дискуссию, пытаясь определить, есть ли смысл и к чему это может привести, внутренне подготавливаясь к той работе, перейти на которую не терял надежд. Присущее ему чувство юмора, догадаться о котором можно было по выражению лица и еле заметной ухмылке, в силу так и не сбывшихся будущих профессиональных надежд, тщательно им скрывалось.

Соответствующая внешность позволяла ему иметь в Бюро несколько любовниц, которыми он с присущим изяществом, в зависимости от настроения и времени года, манипулировал, забыв народное изречение «…там, где работаешь…».

Самой колоритной личностью в отделе абсолютно со всех точек зрения был Виктор Александрович Самарин, которого, по той или иной малозначащей или многозначащей причине, ненавидели все, внешне оставаясь в хороших, если не сказать приятельских, отношениях, как это ни странно звучит. Этот человек во многом был порождением своего времени, ибо в нем сочетались как сугубо отрицательные, так и положительные черты, которых было на порядок меньше. Однако были они крайне необходимы, чтобы внешне соответствовать исповедуемым тогда морально-этическим нормам советского человека – строителя коммунизма и светлого будущего. Самарину были присуще внешние черты культурного человека, которые должны были быть проявлением внутренней культуры, которая у него фактически отсутствовала, что и делало его несуразной личностью.

Присущее ему чувство юмора отражало действительность, но заложенное раздражение, если не сказать больше, ко всему и вся окружающему принимало ядовито-саркастическую форму, разобраться в которой было не так уж и сложно, чего он сам явно недопонимал в силу относительного примитивизма и используемых штампов, повторяясь вновь и вновь. Патологическое неприятие бытия в совокупности со страхом, заложенным в нем с детства – как бы чего не вышло – перемоловшись в сознании, нашло отражение в его характере и специфических чертах поведения. По форме неприятных, но терпимых, а по сути – просто мерзких, если не гнусных.

Приходя раньше всех, никогда не опаздывая, он всегда знакомился с прессой, выделяя наиболее значимые события в жизни страны, которые, не обращаясь по форме к кому-то, но, по сути, делая это вполне конкретно и определенно, комментировал. Надо сказать, что эзопов язык в совокупности с актерским талантом, тлевшим в нем, наряду с эмоциональностью и театральностью, был его хобби или визитной карточкой. Это доводило многих до кипения, но все вынуждены были молчать, делая вид, что их не касается. Устные излияния и участие в дискуссиях отдела, как правило, заканчивались его фирменной фразой «И ВСЕ«, сопровождаемой характерным движением обеих рук – сначала скрещиваемых на уровне живота, а потом резко расходящихся в сторону. Особая неприязнь у него была к партии, а выражалось это в том, что редко появляющуюся критику, в частности, в газете «Советская Россия», о накладываемых взысканиях на членов партии, он читал вслух с особым удовольствием и выражением лица, пытаясь уловить и понять реакцию окружающих. Самодовольное выражение лица и характерный шорох складывающейся газеты, с деланным видом откладываемой в сторону, обязательно сопровождался и специфичным движением рук, подводящим черту под представлением.

С ним старались по мере возможности не связываться и не вступать в дискуссию, чтобы не давать повода для очередного словесного выпада. С шефом он был подчеркнуто вежлив, но нередко ядовито отзывался о нем за глаза вслух, говоря вещи, на первый взгляд, к нему не относящиеся. Любил подчеркнуть свое трудолюбие и честность при распределении премий по проектам, которые вел, но был особо нетерпим к успехам и удачам окружавших, выпуская пар в воздух только ему присущим способом.

Не терпел работу на плодоовощных базах, куда, соответственно разнарядке, направляли сотрудников время от времени, но никогда не находил причину пропустить мероприятие. Во время работы на базе, не переставал говорить о воровстве, но особую ненависть вызывали у него сотрудники, которые для подкрепления сил могли взять морковку или лучок для того, чтобы разнообразить свой скромный обед. «Быть в воде и не замочиться, так не бывает», – любил он повторять, косясь в сторону таких сотрудников.

Это было преддверие Олимпиады-80 – в январе наши войска начали выполнять свой Интернациональный долг в Афганистане. Виктор Колобухов как-то незаметно появился в отделе на недолгое время. Через некоторое время у сухощавого высокого молодого человека, изредка показывавшегося в отделе, для которого работа, видимо, была отхожим промыслом, появилась возможность поехать в Афганистан. Эта новость мгновенно облетела все отделы. Виктор стал быстро собирать необходимые документы и характеристики, бегая по начальству. Ему даже по ошибке во время прохождения медкомиссии впопыхах удалили два здоровых зуба, что его совершенно не расстроило из-за начавшей греть душу ожидаемой зарплаты за бугром и возможности по приезде отовариваться в недоступной «Березке», настораживало лишь отсутствие положенного партийного билета, что могло погубить честолюбивые мечты. В один ясный солнечный день Виктор так же незаметно исчез, непонятно, правда, куда.

Самарин отреагировал соответственно, сказав, что спецслужбы не дремлют, и партийный билет Виктору, если не успели выдать в Москве, по месту новой работы выдадут душманы, добавив, что всем следует обещать выезд, чтобы вылечили зубы, а то из-за исходящих запахов невозможно ездить в общественном транспорте, не говоря о родном отделе!

Конструктор Анатолий Гребнев представлял в отделе Подмосковье и был вынужден тратить в день по три часа на дорогу из родных Бронниц, вечно появляясь не выспавшимся, а порой и не совсем умытым. Деревенские заботы не отпускали его надолго, и он часто во время страды исчезал из отдела. Его возвращение после отлучки сопровождалось небольшим представлением с участием Самарина, который, изображая деревенский шум, вещал:

«Мы находимся на полевом стане, ведутся уборочные работы. Приглашаем к микрофону ударника труда Гребнева. А где же он. Ба, да в Москве уже на другой работе».

Добродушный Анатолий при этом только улыбался, а его простое лицо излучало флюиды блаженства.

Как-то Саша Леладзе, парторг отдела, приобрел автомобиль «Жигули», предел мечтаний советского человека. Легализация автомобиля в глазах сослуживцев требовала объяснений происхождения доходов, что и было сделано со ссылкой на тещу и наличием от нее лишь доверенности. После чего со стола Самарина последовал комментарий.

«Дедка за репку, бабка за дедку, и вытащили детке… автомобиль «Жигули». У нас главное иметь… богатую тещу. КААК ХОРООШО!»

Весна накануне Олимпиады-80. Со стола Самарина доносится шорох и причитания. Вдруг следует:

«На алименты, которые я выплатил бывшей супруге, мог бы купить 66 пар обуви.»

Розин реагирует:

«Слава богу, что не 666».

Тут же кто-то добавляет:

«Или на эти деньги посетить все состязания на Олимпиаде!»

Идет собрание, посвященное очередному женскому дню 8 марта. Самарин пытается выступить, не будучи включен в официальную программу. Отчаявшись, во время паузы встает и начинает говорить. При этом оживляются все, а президиум начинает нервничать.

«Выдавали мне по достижении 16-летия паспорт. Получил, открываю и читаю… зарегистрирован брак с гражданкой Козявкиной Ноной Семеновной, 66 лет отроду»

Все покатываются со смеху. Продолжает:

«А я подумал, может быть и ничего, но вот, что я с ней делать буду, не танцевать же, а вдруг и дети пойдут. Пришлось требовать наведения порядка или хотя бы знакомства. Оказалось, вышла ошибка, да и умерла она уже. Весь паспортный стол строго наказали».

Торжественную часть приходится сворачивать, так как зал грохочет неумолкающим смехом.

Сергей довольно часто, под тем или иным предлогом, исчезал во время рабочего дня. То по комсомольским делам, то по личным. Наличие собственного автомобиля расширяло возможности отсутствовать. Самарин, обнаружив это, подходил к окну и вещал:

«Как хорошо иметь машину. Сел и отъехал. КААК ХОРОШО!»

Пришлось Сергею делать ответный ход. Даже зимой он стал заходить в здание без верхней одежды, которую оставлял в машине. В морозные дни, проходя через дежурного, ощущал на себе восхищенные взгляды. Морж пришел. Самарин, следивший за всеми, долго не мог разобраться в происходящем: почему одежда на вешалке, а ее владельца долго нет. При этом вещал:

«Он наверно вышел и забрел в другой отдел, там и остался, приняв встречный план, превратившись в многостаночника». При этом многозначительно взирал на начальника отдела.

«Скоро Петро совсем заберет Сергунка у нас» – это был уже намек на шефа соседнего отдела.

Через импровизированную стену в комнате находился еще один отдел, который возглавлял Петро Михайлович, он постоянно в качестве слов паразитов, сопровождавших речь, употреблял сочетание «понимаете ли». Один из его сотрудников во время командировки попал в заполярном Норильске в медвытрезвитель. По приезде пришла известная всем «телега». Сотрудника требовалось «разобрать».

Доносится возбужденный голос Петра Михайловича:

«Вы, понимаете ли, совсем не понимаете ли, что, понимаете ли, наделали».

Так повторяется много раз. Окончательно запутавшись, в состоянии предельного возбуждения, подводит черту:

«Это, понимаете ли, конец всему, понимаете ли, не понимаете».

Из-за стены доносится:

«Конец Вам или всему свету?!»

«Молчать, понимаете ли», – забыв о том, что он не на военной службе» – парирует отставной военный Петро, входя в конфликтный диалог с сотрудниками другого отдела за стенкой, забыв о провинившемся.

Вдруг слышится:

«Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом, лучше работы я вам сеньоры не назову», – это Самарин не мог остаться в стороне.

Саша-Вертушок в хорошем настроении клепает свои альбомы для продажи на толкучке. У него на столе какое-то специальное приспособление и много бумаги.

Самарин вдруг запевает:

«Барахолка улеем гудит…»

В перерыве на площадке сотрудники отдела играют в настольный теннис. Жаркая партия движется к концу, соперники взмокли. Появляется Самарин, который впритирку со столом приоткрывает дверь в отдел, и, подпрыгнув, театрально дергая торсом, входит в отдел со словами:

«Вперед к высшим спортивным достижениям.»

В отделе оживляж. Филателисты во главе с председателем – «Громыхалкой» – обсуждают выезд на предстоящее гашение. В предвкушении навара от гашения идет словесная игра слов, два номинала, три номинала.

Самарин подводит черту из другого конца отдела:

«Только госцена, и никак иначе! Иначе всем тюрьма!»

Накануне по телевизору показывали очередное награждение передовиков производства. Как всегда с медалями на подносе сбоку подходил Секретарь Президиума Верховного Совета М.П.Георгадзе. Утром Самарин в ироничном театральном ключе с элементами пантомимы повторил увиденный ритуал со словами:

«Главное вовремя подойти, не раньше и не позже. Раньше подойдешь – награждать некого, да и орден не тот поднести можно, позже – опять конфуз. Взгреют и выгонят напрочь».

На реплику, Данилкиной, что будет, если ключ от сейфа с медалями потеряют, последовало:

«Тут же «медвежатника» подвезут в соответствующем случаю костюме – его в специальной комнате рядом держат, он и вскроет. КААК ХОРОШО! И ВСЕ! Все довольны!»

Очередной съезд компартии. В газетах публикуют информацию с фотографиями всех прибывших делегаций, в том числе из африканских стран.

Реакция Самарина:

«А мурлеточка она такая хорошая, вся из себя черная. Приехали черножопики за невозвратными кредитами, пользуясь случаем. КААК ХОРОШО!»

На это следует любимая реплика Дронова:

«ОТПУСТИ их, они уже богом наказаны, потому что вряд ли понимают, что такое коммунизм. И потом хватит шуметь, вперед к трудовым победам коммунизма!»

Смерть Брежнева! С утра играет траурная музыка, но до обеда официальная тишина. Все гадают – кто именно почил. Мнения расходятся, перечисляются все члены Политбюро. Даже заключаются пари! Самарин подзывает Сергея, и с громким шепотом САМ!!! поднимает большой палец, однако тень сомнения все же отражается на его выражении лица. В полдень наступает ясность. Все театрально опечалены, а Данилкина произносит:

«На кого же ты бросил нас, отец родной? Что мы будем без тебя делать?»

Она подходит к окну и с искренней печалью и слезами на глазах смотрит тупым взглядом в окно. Споры закончились, и к истинному удовольствию Дронова все молча расходятся по своим местам. В такие дни шуметь не принято.

Через короткий промежуток времени после Леонида Ильича умирает его верный оруженосец, то есть секретарь Президиума Верховного Совета М.П.Георгадзе. Реакция Самарина:

«А что вы думаете, тридцать лет был рядом, стал фактически членом семьи. И там без него не смог обойтись. Не дал ему отметить 40 дней собственной кончины, пришлось вызвать. Сила привычки, а отвыкать уже поздно. Наверху вместе и отметят сороковины. Там ведь тоже награждать и указы надо издавать, а кадры решают все».

Постановлением партии и правительства принимается Продовольственная программа по обеспечению населения основными продуктами питания. По этому поводу проводится политзанятие, причем в обед. Все в сборе, кроме Дронова, который на приглашение подойти, заметил, что у него уже давно все проблемы решены, и на столе каждый день свежие овощи, которые выращивает на даче. Наконец, он не выдерживает:

«Чем время зря тратить, предлагаю обратиться в директивные органы с просьбой выделить населению дачные участки, для полного самообеспечения, а не тратить время на собрания и одобрения.»

Шеф не доволен, но находится:

«Хорошее предложение, но сначала надо одобрить, что нам положено».

«А потом перейти к тому, что не положено», – заканчивает дискуссию Дронов.

Очередной коммунистический субботник. Все в сборе, на улице холодно и сыро. Но деревья сажать все равно надо. У начальника легкая простуда – насморк, в руках носовой платок. Усугублять болезнь, выходя на улицу, ему не хочется. Он принимает решение, что руководить работой будет из окна, так как посадки предстояло сделать во дворе. К выходу направляются все, кроме Двоскина, который, вспомнив офицерское прошлое, сочетая военное с гражданским, оправдываясь, выпаливает:

«В обязанности народного контроля входит не только обеспечение качества продукции, но и сохранение здравия старшего начальника».

Очередь Маргариты-общественницы:

«И тут народный контроль преуспел. И это вместо того, чтобы как Ленин с народом бревна на субботнике таскать. Хоть кустик посадил бы, и то больше было бы пользы от народного контроля».

Уже неделю, вернувшийся из отпуска Самарин, не может забыть, как ему из-за близости купе к туалету два дня пришлось дышать соответствующим воздухом. На этот раз в качестве собеседника, то есть козла отпущения, выбран Сунгуров, которому детально и очень наглядно, описывается безобразие. Дело происходит сразу после окончания обеда.

Дронов долго терпит, но не выдерживает, подойдя к собеседникам, раздраженно выпаливает:

«Cамарин, ну отпусти, ты его наконец, бога ради».

И тут же через весь отдел начальнику:

«Игорь Владимирович, отправь ты Самарина еще раз в отпуск, спасу нет от его запахов, хоть с работы уходи. Я готов лично билет ему купить в середине вагона, чтобы вдали от туалета».

Следует реакция Самарина:

«Если второй отпуск дадите, готов опять у туалета ехать, можно и потерпеть ради такого случая».

Редчайший случай – на месяц замолкает сам Самарин, от его стола исходит гробовое молчание. Все в недоумении, постепенно все проясняется. Молодая дочка-школьница, поступив сразу после окончания школы в институт, во время последовавшего отдыха, забеременела и родила. Ревностный поклонник морали – Самарин – не знает, как преподнести эту новость. Ведь у него теперь новое качество – дедушка. Вдруг начинает вести разговоры о молодом поколении и возможности раннего вступления в брак, замечая, что в его время и жить-то было негде. На свет вытаскивается многократно повторяемая история о том, когда он получал свою квартиру, имел на человека меньше могильной нормы, чем очень гордился, почему-то добавляя:

«А ну, догоните меня».

Данилкина задает ему вопрос:

«В каком возрасте планируете выдать дочь замуж и стать дедушкой?»

Самарин, пользуясь удобной возможностью достойно легализовать свое новое качество, выпаливает:

«А я уже неделю, как дедушка. КААК ХОО-РОШО!».

Голос его при этом несколько дрожит в ожидании реакции окружающих.

«Доигрался, за разговорами не углядел, как и следовало ожидать!» – негромко бубнит себе под нос парторг Леладзе, после чего все громогласно, но с неоднозначным выражением лица начинают поздравлять новоиспеченного дедушку.

Все опять «переживают» и «готовятся» к «выдающемуся событию» – выезду жены Самарина по приглашению родственников зятя в Германскую Демократическую Республику. В советское время – событие особенное, ни с чем не сравнимое по глубине, масштабу и… отношению окружающих! Многие не могут скрыть зависть. Весь отдел неоднократно становится невольным слушателем докладов Самарина о подготовке, включая собеседования в партийных органах и получение валюты – немецких марок. Эта шумная суета достает даже невозмутимого Барщевского, который замечает:

«После стольких хлопот пусть она там останется навсегда, а тебе, Виктор, подарки вышлет по почте! Второй раз я не выдержу такого потрясения!»

В страну первый раз приезжает королевская чета из Испании – король Карлос и принцесса София. Средства массовой информации пестрят сообщениями – все-таки в социалистическую страну монаршья семья пожаловала. С утра Самарин подзывает Сергея и в ухо специфическим громким шепотом, подняв указательный палец, доверительно сообщает:

«У принцессы Софии муж КООРООЛЕМ работает. На другую работу его не берут. Вот так и никак по-другому!!!

И добавляет уже громко на публику:

«Это вам не хухры-мухры, а королевская семья, извольте любить и жаловать, даже если не нравится, И ВСЕ!!!»

У начальника соседнего отдела опять проблема. Молодой специалист, пришедший к нему в отдел по распределению на 3 года, отработав пару месяцев, обратился с просьбой отпустить его, то есть уволить, в связи с тем, что он решил стать артистом – это его призвание. Причем пригрозил, что будет прогуливать до тех пор, пока не уволят, для начала пропав на 3 дня без уважительной причины. В советское время это был серьезный проступок, требовавший срочного принятия мер общественного и дисциплинарного воздействия. Началась экзекуция с обычного вступления Петра Михайловича:

«Вы, понимаете ли, не понимаете, что вытворяете, и это тогда, когда мы ведем…войну в Афганистане, то есть в военное время».

От волнения он забылся. Официально считалось, что мы оказываем интернациональный долг братскому народу, а не воюем там. Не растерявшись, непризнанный артист тотчас заявил, что пишет заявление о вступлении в фронтовую бригаду артистов. Петро Михайлович опять оплошал:

«Это в мирное то время, вот подлец, на твое образование государство потратило столько денег!!!

«Так мы воюем там или нет», – не растерялся «артист».

Тут Петро вспомнил офицерские годы службы:

«Молчать, всех на гаупт…»

Он запнулся.

«Всем выговор».

Из-за разделявших отделы шкафов, послышался робкий голос шефа другого отдела, не поддержавшего коллегу:

«Превышение полномочий, товарищ… полковник!!!»

Вскоре «артист» благополучно пропал с концами. Через год по телевизору показывали наших артистов, приехавших с концертами в Афганистан, нашего «артиста» там не было. Утром следующего дня эта новость дошла до Петра Михайловича, который в свойственной манере произнес: «Вот, шельмец, дважды обманул государство, и туда не доехал, паразит».

Последовала реплика Саши Леладзе:

«Не сумели воспитать человека в отделе, создали плохой климат, вот он и сбежал… на войну, которой… нет!»

Петро Михайлович подвел черту:

«Плохо мы воспитываем молодежь, попался бы он мне в армии, я бы сделал из него человека на плацу. Всю жизнь провел бы в армии. Понимаете ли».

Самарин в очередной раз «достал» ячейку филателистов своей часто повторяющейся репликой, направленной якобы в воздух:

«Нет, но у нас самое главное – гашение, как можно пропустить гашение. Пропускать гашение – это форменное хамство и неуважение к памятным датам и юбилярам. А работа, она может и постоять, как говорят в народе».

В этот раз, филателисты решили проучить Самарина и попросили Сергея, чтобы он в полдень, в момент, когда филателист и одновременно член народного контроля Миша Двоскин будет уходить, разыграть представление в диалоге.

«Михаил Михайлович! Вы куда?»

«Как куда, конечно, на гашение. Сегодня три события. Много марок надо погасить».

Самарин настораживается. Через час раздается телефонный звонок Двоскина, он по договоренности просит подъехать и помочь ему второго филателиста, Розина, который быстро собравшись, убегает на подмогу.

Реплика Самарина:

«Посыпались.»

После чего он направляется к шефу, чтобы заложить коллег. Однако… официально все согласовано, оба уехали на… заседание комитета народного контроля. В этот момент арену покидает и сам председатель Общества филателистов.

И на вопрос Самарина»

«…С концами?..»

«Громыхалка» с довольным лицом тычет в него больничным листом.

«Глубоко законспирированное общество…» Подводит черту Самарин и на ходу заводит старую песню о «пользе» гашения. На следующий день члены общества вслух театрально делятся «впечатлениями» от прошедшего гашения, подсчитывая коллекционный навар.

Следует громкое вступление Самарина:

«Как хорошо в стране Советской жить…»

Дронов, не переносящий шум, подхватывает:

«Виктор, ОТПУСТИ ты их, … обратно на гашение, а лучше присоединись к ним, тишина хоть на полдня будет, у меня сдача проекта через день».

Как-то под незримым влиянием сбежавшего из соседнего отдела на «фронт» «артиста» у Самарина, с его глубокой точки зрения, не разделенной окружением, проснулся литературный талант. Он решил начать писать интермедии для ведущих артистов. Выбор почему-то пал на «бедного» Спартака Мишулина, рассказы, по мнению автора, должны были понравиться известному артисту до такой степени, что он мог бы с ними выступать, в том числе в передаче «Вокруг смеха», особо почитаемой Самариным. Сергей, обладая здоровым чувством юмора, всячески поддерживал инициативу, выслушивая опусы автора, и посоветовал ему без обиняков напрямую выйти на заслуженного артиста с целью его непосредственного и неотложного привлечения к делу. По этому поводу был узнан телефон театра сатиры, и в обеденный перерыв по всему отделу пронеслось:

«А СПААРТААКА Александровича можно?» – с необычным волнением дрожащим голосом произнес Самарин.

На беду Мишулина – надо было такому случиться, что он находился вблизи – его подозвали к телефону. После соответствующего вступления, срежиссированного Сергеем за полчаса до звонка, весь отдел стал свидетелем захватывающего чтения по телефону хита, части написанного накануне рассказа, точнее, полной белиберды. После чего последовала настоятельная нижайшая просьба о встрече, на которую дорогой артист, не зная, что его ожидает, как ни странно, согласился.

Через два дня отдел с нетерпением ждал результатов встречи, состоявшейся накануне в театре Сатиры в перерыве спектакля. Взволнованный Самарин, под влиянием нахлынувших эмоций, но, как оказалось впоследствии, напрасно, был очень доволен ее результатами, сказав, что артист даже не дослушал окончание рассказа, заметив, что ему «все ясно.» Правда, наотрез отказался забирать рассказ для работы, сославшись на регламент, запрещающий артисту во время спектакля получать что-либо от зрителей, беседовать с ними и даже отлучаться из гримерки. Мол, заметят нарушения, лишат квартальной премии. «Дорогой Спартак» обещал обязательно вернуться к этому вопросу после окончания сезона, где-нибудь через полгода. Иными словами, Самарин был послан им в определенном, всем известном направлении, без вариантов. Так закончилась неудачная попытка главного конструктора проекта освоить профессию писателя-юмориста.

В начале рабочего дня на политзанятиях лектор доводит до сведения сотрудников, что на встречу и переговоры с Брежневым приехал лидер афганской революции Бабрак Кармаль.

«Опять приехал?» – невпопад вздыхает Танечка Голубева, не проникшись политическим моментом.

Следует реплика политически малограмотного Дронова, опять вставившего свое любимое выражение «отпускать», когда он просит прекратить разговоры, создающие шум: «Меньше надо ездить и шум создавать, отвлекая наше руководство, а больше работать. Надо сказать Брежневу, чтобы побыстрей ОТПУСТИЛ его».

«Без Вас разберутся». Вмешивается, как и положено по положению, парторг отдела Саша Леладзе.

Видя нежелательное развитие событий, шеф прочищает горло, отвлекая внимание присутствующих, кивком давая команду продолжать. Следует следующая захватывающая новость о трудовых буднях передовиков. Интерес у всех окончательно потерян, взгляды устремляются в потолок.

Лето. Жарко. Духота. Начальник отдела в отпуске, его замещает Исаак Аронович Барщевский, которого в целом происходящее в отделе не очень интересует ввиду дачных хлопот и предстоящей поездки в отпуск в Ригу. Никто бы не трогал и не докучал. Народ постепенно наглеет. Из очередной Актюбинской «ссылки» возвращается Игорек Волгачиев. Полдень. Пришедшие с обеда сотрудники неожиданно начинают различать едва заметный храп, со временем усиливающийся до неприличия. Оказывается, что прибывший рано утром, подвыпивший в самолете, Игорек заснул на рабочем месте. Около его стола оказываются и Самарин с Исааком, которому по должности и.о. следует навести порядок. Он хочет осторожно разбудить Игорька, чтобы не получился нежелательный скандал.

Самарин встает грудью на защиту, заметив, что надо открыть… по правилам счет!?

«РААЗ, ДВАА, ТРИИ» – с соответствующим загибанием пальцев, как это делает судья на ринге, отсчитывая нокаут, громким шепотом считает на глазах изумленных сотрудников Самарин и после счета «ДЕЕСЯТЬ,» – со словами – «Таковы правила,» – командует – «Выноси».

Игорька быстро расталкивают и уводят в раздевалку, то есть на улицу, сажая в такси до дома.

После этого следует новая реплика Самарина:

«В следующем поединке нашего вечера встретятся…» – что сопровождается громовым залпом смеха.

Взволнованный Барщевский просит не закладывать его перед начальством. Нежданно-негаданно за полчаса до окончания рабочего дня появляется протрезвевший Игорек, который на вопрос, где ты был, отвечает, что в Актюбинске, видимо, забыв обстоятельства утреннего «нокаута», действительно не понимая, почему все смотрят на него, еле сдерживая слезы из-за смеха. Финита ля комедиа!!!

Канун майских праздников. После суровой зимы оживает природа. Обычное предвкушение серии наступающих праздников: подготовка к выезду на дачи, соответствующие разговоры и… непременный дефицит продуктов с сопутствующим их поиском. Начало последнего рабочего дня. Танечка Голубева воркует с Данилкиной о походе на близлежащий рынок, сетуя на дороговизну, незлобно поругивая продавцов, как сегодня говорят, из ближнего зарубежья.

Сев за свой стол, Сергей слышит рутинное чтение вслух газет Самариным и не обращает на это внимание. Но вот слова начинают снова и снова повторяться.

«Нет, ну там все вопросы решены, да нет, там все в полном порядке. ТОГО ЖЕ МОЖНО ПОЖЕЛАТЬ И ВСЕМ, ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ПО МАГАЗИНАМ ШЛЯТЬСЯ.»

Подойдя к столу Самарина, Сергей увидел раскрытую на последней странице «Московскую правду» и некролог, в который упрямо тыкал пальцем коллега.

«Что случилось?»

«Умер Исаак Моисеевич ГРОБОДЕЛ», – по слогам с серьезным видом прочитал фамилию почившего в бозе Самарин.

«Ну и что?»

«Ничего ты не понимаешь!!! Мы тут продукты на праздник безуспешно ищем, а ему хоть бы что…»

«НЕ понял…»

«Что тут не понимать, умер, и ему УЖЕ никакая закуска не нужна, а на поминки водку родственникам профсоюз выдаст», – подытожил Самарин, сопровождая слова своим особым двойным фирменным разводом рук и выражением ВОТ И ВСЕ!!!

Добавить было нечего, да и наверно, незачем. Черный юмор накануне светлого Первомая!!!

Как-то Сергея как молодого активного сотрудника отправили на 10 дней на овощную базу закрывать очередной провал. Вставать надо было в 6 утра, чтобы к 8 часам быть в первую смену на месте. Однако в первый день он не смог подняться в такую рань и прогулял. Никакой реакции с работы не последовало – видимо, связи между базой и бюро не было. С одной стороны, на основной работе отмечали твое присутствие, поэтому с базы и не требовалось никакого документа. В одном месте думали, что ты на базе, в другом – из-за неконтролируемого огромного наплыва людей, в котором, в силу царившего там беспорядка, не могли разобраться, ты был не нужен. После 10 дней «уважительной» отлучки, которые он провел дома, у вернувшегося в отдел Сергея даже не потребовали никакого документа. Так ему удалось на свой страх и риск совершенно неожиданно устроить себе небольшой зимний отдых. Тайное не стало явным, ведь нет правил без исключения. Правда, Самарин поинтересовался трудовыми успехами и самочувствием, отметив цветущий вид сотрудника, но ничего не заподозрил. На это последовал бойкий ответ Сергея:

«Поработали ли бы с таким настроением и активностью на свежем воздухе, тоже так выглядели бы. Так что от души советую».

При этом Сергей чуть не поперхнулся, удостоившись дополнительной поощрительной ремарки коллеги:

«Я всегда говорил, что партии и правительству нужно больше использовать таких, как ты, на физических работах для их же собственного развития и интересов нашего общества. Посмотрите, как он хорошо выглядит».

Самое значимое событие в отделе, можно сказать долгожданное – 50-лет Самарину. К событию юбиляр начинает основательно готовиться. С участием Сергея пишется сценарий торжества, который советует приобрести по этому поводу костюм. На схеме намечается план расположения гостей за столом по их значимости. Завершающий этап должен начаться за три часа до окончания рабочего дня. По договоренности ровно в 6 часов сам юбиляр должен зайти в отдел и пригласить всех за стол. Новый австрийский костюм, купленный по случаю за 300 рублей, прекрасно сидит на имениннике. Однако в дело вмешивается «его величество случай» – за полчаса до 6 часов во время собственноручного открытия красного вина в результате неловкого движения рубашка и часть пиджака Самарина густо покрываются пятнами. Приходится по телефону из дома заказывать старый костюм и рубашку. Сценарий нарушен. Сергей отправляется в отдел развлечь на полчаса сотрудников и предупредить о некой возникшей «шероховатости». В отделе распечатывается неприкосновенный запас и поднимаются тосты во здравие юбиляра, который в это время судорожно переодевается в привезенную старую одежду в столовой около праздничного стола. Беда не приходит одна. В спешке Самарин цепляет старые брюки за выступ – остальное предположить не сложно.

Через несколько минут на юбиляре, как говорят американцы – полный «фьюжн», не гармонирующие в комплекте старый пиджак с рубашкой от «Большевички» и новые австрийские брюки. Один из собравшихся за столом гостей, смерив юбиляра с головы до ног, очень тихо замечает:

«Форма новая, а начинка старая, ничего с этим поделать нельзя».

Вслух же звучит:

«И в свой большой юбилей, как и в серые будни, Вы на словах и деле – внешне и внутренне – так же оригинальны и неповторимы. От всей души поздравляю!»

Гости бурно аплодируют, расплывшись в улыбке, и рассаживаются согласно указаниям распорядителя за стол. Именинник сияет – его внешний вид оценили достойно.

Начало нового футбольного сезона. На старте Арарат сенсационно обыгрывает Киевское Динамо. Ярый болельщик Двоскин, остановившись у стола Сергея, эмоционально громко поздравляет его. Завязывается шумный разговор. Тут не выдерживает Дронов:

«Ты бы, Михаил, ОТПУСТИЛ БЫ его с поздравлениями».

Двоскин реагирует мгновенно:

«Сегодня Сергей на коне, как Давид Сасунский, только без меча».

На лице Дронова явное недоумение:

«А это кто такой?.. И какое имеет отношение к футболу?..».

«Совсем ты необразованный человек, это – памятник, а памятник ОТПУСТИТЬ НЕЛЬЗЯ, он не передвигается, на него можно только смотреть со стороны и получать ДУХОВНОЕ удовольствие!!!» – просвещает Двоскин.

И завершает:

«Книги читай, историю армянского народа изучай, футболом интересуйся, с Сергеем общайся».

На лице Дронова сохраняется недоумение, граничащее с раздражением. Он в задумчивости направляется в свой угол.

Темным декабрьским днем Сергей, поступив в аспирантуру, как сейчас говорят, элитного московского научно-исследовательского института, устроил проводы с чаем и пирожными. Теперь уже бывшие коллеги, с которыми он провел 5 лет жизни, обступив стол, в камерной зимней обстановке, наслаждались горячим напитком. На лицах людей было написано отношение к происходящему. Самарин, как всегда, пытался острить, предложив гипотетически зарплату в 500 рублей, ради которой можно было отказаться от аспирантуры. Подвел итог проводам совершенно неожиданно Юра Горохов, сказав, что молодец Сергей, что сумел выбраться из нашего коллектива, добавив ему уже на ухо «из нашего болота».

Покидая через полчаса навсегда свою альма матер, Сергей думал о превратностях человеческой судьбы, персонажах, которые встретились ему на первом этапе его сознательной жизни. Это были люди и характеры, как следствие тех общественных отношений и ценностей, порядков и норм, которые господствовали в обществе. Как ни странно, независимо от того, что происходило в отделе, всегда, порой досрочно, выполнялся пресловутый план. Каждый квартал все получали премии, и немалые по тем временам. Но все же чего-то не хватало, возможно, того, что называется сегодня свободой, хотя вряд ли, по сути, соответствует этому понятию.

И эти люди, сами того не ведая, как в диалогах, так и в отношении к происходящему вокруг, олицетворяли в прямом смысле этого слова СВОЕ ВРЕМЯ. Иначе, наверно, и не могло быть!!!

Прощаясь с дремавшим после обеда дежурным, вновь испеченный аспирант услышал полный оптимизма и надежд фрагмент бойкой речи Горбачева, уверявшего, что процесс уже пошел. В голове возник вопрос – куда? В стране начиналась перестройка, а Сергею предстояло завтра начать новую жизнь и встретиться со своим новым окружением.

[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Частный архив»]
Дата обновления информации (Modify date): 20.12.14 16:49