Впечатления

Валентин Вольнов

Путешествие в Китай
(Продолжение)

Бросок по шмоткам и китайские старьёвщики

Последний день нашего пребывания в Пекине был возложен к ногам моей супруги на окончательное решение шмоточного вопроса с оговоркой в виде моего права посещения местной барахолки. Не могу сказать, что страдаю манией собирать старьё, но поскольку я нумизмат и собираю советские монеты, то рассудил следующим образом: раз Китай – наш ближайший сосед и торговые отношения с ним велись на протяжении многих веков, то почему бы российским или советским монетам не быть на местной толкучке? Адрес этого рынка аутентичными иероглифами я заблаговременно выяснил у Алёши, а бумажку с этой записью носил в кармане у сердца.

В качестве жертв вещевой лихорадки моей жены был выбран торговый центр неподалёку от гостиницы и ещё один, по рекомендации моей мамы, недалеко от императорского дворца. Перемещаться между точками предполагалось пешком, чтобы совместить шопинг с осмотром окрестностей.

Позавтракав и нацепив на себя фотокамеру, вычислив предварительно маршрут по карте города, мы пошагали вперёд. Путь пролегал по одной из главных кольцевых квадратных магистралей – широченному проспекту, окаймлённому с обеих сторон, как айсбергами, небоскрёбами и притаившимися между ними островками пяти-девятиэтажек, мгновенно переносящих меня (в момент фокусировки взгляда на них) в родное социалистическое окраинно-московское детство. То ли мы помогали Китаю с соцреализмом в части жилищного строительства, то ли они нам.

Воспоминания о движении по улицам Пекина оставили при всём своём уважении к размерам, формам и порядку ощущение неуюта. Пешеходная дорожка, идущая вдоль шоссе, то заканчивалась у очередного пешеходного перехода, то поднималась на уровень второго этажа, оставив под собой примыкающую проезжую часть и открыв тебя всем ветрам и простору. Вперёд бесконечной перспективой уходил разлом проспекта между рядами стройных красавцев-небоскрёбов из стекла и бетона всех форм и цветов.

Переход пешехода через дорогу требовал мужества и сноровки. Не хочу обидеть китайцев, но стойкое ощущение того, что основное большинство их водителей село за руль не позже одного месяца до нашего приезда, не покидало меня ни на один день нашего путешествия. На ум сразу пришёл опыт моей срочной службы в Советской Армии, в котором совершенно очевидным являлось моральное и фактическое превосходство рядовых и сержантов, отслуживших ко дню начала твоей службы соответственно полгода, год, полтора или все два. Напомню, что служба в те времена составляла 2 года, а призывы новобранцев шли каждые шесть месяцев. Научным термином эта система именовалась «неуставные взаимоотношения», а в простонародье – «дедовщина». Основной идей этого неравенства была очерёдность в получении привилегий и несении обязанностей. Очевидно, что старослужащие в первую очередь могли рассчитывать на получение масла на завтрак и в последнюю – на мытьё сортиров.

Система эта, в принципе, копировала весь советский уклад и, вернувшись на гражданскую жизнь, пройдя на службе всю лестницу от сортира до масла и наоборот, я нисколько не удивился, нагрянув с визитом к родной бабушке в сельскую местность, отношениям дедовщины, царящей в её курятнике. Большой и, вероятно, самый старый петух клевал всех, включая своих многочисленных, но тем не менее законных жён. Законные жёны и петухи помоложе незлобно поклёвывали петухов и кур младше их возрастом; те, в свою очередь, норовили долбануть клювом в петушков-подростков, которые со злобы гоняли цыплят. К моему удивлению, безответные цыплята в долгу не оставались, а вымещали наболевшее на голубях, которые пробирались в курятник, поближе к кормушке, преодолевая все хитроумные бабушкины преграды. Для сомневающихся скажу, что цыплята были бройлерные, поэтому даже крупный голубь был для них как детсадовец для подвыпившего студента. В соответствии со всей логикой советского табеля о рангах на ком-то эта цепочка жизни должна была закончиться. Поэтому голуби, получив свою затрещину от цыплят и закатив глаза от падающего в зоб куска комбикорма, в момент просветления били со всей мочи клювами по головам воробьёв, которым, как я полагаю, ничего не оставалось делать, как искать муравьёв и прибивать их ударом целиком по уши в песок. Над кем издевались муравьи я так и не разобрался.

Зайти так далеко от пекинских улиц до песка курятника небольшого прибалтийского городка побудило чувство собственной неполноценности, каждый раз охватывающее меня с ног до головы при попытке перейти улицу Пекина даже на зелёный свет светофора. На верхушке пищевой цепи этих переходов царил автомобиль. Его водитель, прямой, как бамбуковая трость, бескомпромиссно на вытянутых руках держащий руль, с восточным спокойствием и безмятежностью уверенно двигался через поток пешеходов, не снижая скорости и особо не волнуясь за жизни несчастных прямоходящих. Я где-то читал, что, согласно восточным верованиям, рождение человека – бесконечная цепочка реинкарнаций. Вероятно, так рассуждает среднестатистический китайский таксист, не имея ни малейшего намерения остановиться на красный свет, пропустить пешехода или хотя бы притормозить, давая шанс ему реинкарнироваться попозже.

На второй строчке китайской автомобильной иерархии стоят мотороллеры. Те вынуждены считаться с автомобилями, но по-прежнему ни во что не ставят стадо двуногих. Их широко растопыренные руки в огромных меховых рукавицах, приклеенных к рулю, неумолимо приближающиеся с самыми недобрыми намерениями, вызывают безотчётную панику и снятся, вероятно, не одному поколению пекинских старушек в их скучных снах ужасов.

Третью строчку заполняют недотёпы велосипедисты, коих великое множество в Пекине и других городах Китая. Они уже стоят на пути превращения в пешеходов хотя бы тем, что точек опоры у них, как и у нас – две. Но вместо ног у них всё-таки колёса. Это переходная форма от механического кентавра к человеку, а отношение у них к своим меньшим собратьям в Пекине явно не гуманное. Тормозить колесом в живот дяди пешехода – искушение, которому не всякий местный велосипедист сможет устоять.

Замыкает этот скорбный перечень человек – вершина эволюции и сильно растерявшая в последнее время свои позиции.

Мои навыки выживания в советское время и в ещё более бодрящий период середины нулевых, обозначенный огромным количеством синих проблесковых маячков на лакированных лимузинах, специальных номеров и просто автомобилей, у владельцев которых не хватает на всё это великолепие средств, но очень хочется, быстро дали свои всходы на отмытых пеной пекинских улицах. Главным удобрением этим росткам был страх разбить при наезде одолженную мне дорогостоящую фотокамеру.

Наш путь пересёк прямую, уходящую за горизонт черту осушенного для ремонта канала – единственный признак большой воды, который мы заметили в Пекине, и плавно подвёл к многоэтажному торговому центру, в котором было решено отдать последнюю дань поискам чернобурки. При размышлении о том, как бы описать этот магазин, уже сейчас, в Москве, на ум пришли первые кадры отечественной мелодрамы «С лёгким паром» – пятиминутное описание завязки сюжета. По своим внешним габаритам, внутреннему устройству и обилию отделов и отдельчиков он являлся абсолютным клоном среднестатистического торгового центра в первопрестольной. Тащась, этаж за этажом в открытых эскалаторах за супругой, проходя из отдела в отдел, оценивая пальто за пальто, куртку за курткой, уже через полчаса я перестал ощущать себя на несколько тысяч километров от Родины в далёком Пекине. Всё было однотипным: светлый, огромных квадратов плиточный пол, яркие потолочные дневного света светильники, манекены у входа в торговые законы, одетые во флагманские модели своего производителя, улыбчивые продавщицы и бесконечные ряды затейливых женских хламид.

Не разбираясь в женской моде, но обладая хорошей зрительной памятью, после недолгого ознакомления с выбором я пришёл к выводу, что ничем принципиальным пекинский ассортимент верхней женской одежды от московских магазинов не отличается. Цены на уровне, так что наш трофей в виде дизайнерской тёплой куртки для моей супруги, весьма неплохого качества, вполне мог быть получен нами и не выезжая на столь далёкое расстояние, при условии, что мы имели бы в Москве столько же времени на хождение по магазинам. Недорогой чернобурки, как и ожидалось, мы не нашли.

Утолив покупательский зуд и приняв жертву в виде нескольких часов бесцельного для меня шатания по магазину, супруга с довольным видом согласилась сопровождать меня на местный блошиный рынок.

Путь до него, по стечению обстоятельств, оказался недалёким, и мы двинулись поглощать пекинские километры пешком. По пути мы не раз встречали огромные рекламные тумбы, нёсшие на себе ровными рядами вывески располагавшихся в прилагаемых небоскрёбах мировых марок: Breguet, Apple, Givenchy, Prada …

Примыкающие к проспекту улицы, в конце одной из которых находился мой рынок, были уже менее официальны; асфальт под ногами был раскрашен письменной вязью иероглифов красных и жёлтых цветов. Я догадался, что это своего рода бюджетная реклама. Что именно рекламировалось, я выяснил на следующий день, показав фотографии некоторых объявлений Алёше, который опознал в них предложения изготовить печати и штампы на заказ.

Интересная особенность периферийных улиц в Пекине – манера коммунальных служб цеплять на дорожные столбы все провода, какие только могут потребоваться большому городу для комфортного существования: электроснабжение, интернет, связь. Подземных коллекторов для них в Пекине, по-видимому, нет совсем. Расстояние между столбами перечёркивало небо толстой бахромой самых разных по диаметру проводов, сами столбы были до такой степени увешаны скрученными кольцами лишних жил, что вызывали невольную ассоциацию с невиданным тропическим растением.

Периодически встречающиеся огороженные участки вдоль дороги скрывали за заборами растущие остовы новых небоскрёбов, зашитые уже снизу сплошь голубыми зеркальными стёклами и выделяющие на своём фоне в лучах яркого солнца жёлтые ажурные столбы башенных кранов. Каждый перекрёсток был снабжен персональным металлическим столбом с указанием названия пересекающихся улиц в иероглифах и латинском переводе. К слову сказать, особо это не помогало, поэтому пришлось воспользоваться помощью китайского пенсионера, ткнув пальцем в заветную бумажку с названием рынка на китайском языке.

По моему мнению, все градоначальники всех городов, не исключая Пекина, должны рассуждать примерно одинаково, и вместо того, чтобы терпеть неорганизованную орду любителей антиквариата по всем пригодным местам в столице, обязаны определить для них особую территорию, застроенную рядами торговых площадей и поделённую на магазинчики – блошиный рынок. Именно так было и в точке нашего назначения. Для наглядности представьте себе любой стандартный московский (или других городов) рознично-оптовый строительно-пищевой рынок с рядами железнодорожных контейнеров в два этажа. Китайский антикварный рынок был аналогичной схемы за исключением того, что ряды торговых помещений состояли не из контейнеров, а были весьма капитальными строениями с выставленной для антуража у входа габаритной антикварной всячиной – каменными драконами, огромными вазами и мраморными статуями.

Внутри магазинчиков, на витринах под стеклом, ожидали своей участи более мелкие и, вероятно, более ценные экспонаты. Четверть торговой площади (по ощущениям с половину футбольного поля) была не застроена и покрыта неровными рядами развалов старья прямо на асфальте. Возле каждого куска полиэтилена со всем, что бережливому китайцу было жалко выбросить, но по причине солидного возраста невозможно использовать в быту, сидел на корточках или на маленькой скамейке хозяин пожилых лет, спокойный, невозмутимый и проводящий здесь своё пенсионное время не корысти ради, а исключительно для общения и причастности к жизни большого города.

Среди раритетов уходящего прошлого на развалах были старые сотовые телефоны, значки, водолазный шлем, пластинки с речами Мао, перочинные ножики, полированные на срезах самоцветы, неведомым образом запечатанные в стеклянные прозрачные шары с видимым механизмом настольные часы известной швейцарской марки, старинные китайские кодовые замочки, самурайский меч и, конечно, монеты.

Ощущение дежавю накинулось на меня с новой силой, как только я перестал всматриваться в лица пожилых продавцов и сосредоточился на товаре: точно такой рынок, с поправкой на «гуманизм» московского правительства, вынесший его далеко за пределы города, находится на 10 километре Ленинградского шоссе под Москвой. Сейчас, когда я вспоминаю мою ротацию на этом пекинском рынке, мне кажется, что я могу вспомнить и воспроизвести все диалоги с продавцами, хотя в этом месте людей, ясно представляющих себе что такое и где находится России, по моему убеждению, не было вовсе, и по-русски никто принципиально не говорил.

Нумизматы, как и на наших отечественных местах сборов, держали свои сокровища в прозрачных пластиковых кармашках особых кляссеров, экземпляры подешевле лежали в жестяных коробках из-под консервов навалом. У двух или трёх продавцов, к моему великому удовольствию, нашлись россыпи советской меди и серебра. Зверски поторговавшись, я накупил себе горсть мелочи, впрочем не особо дорогой даже по нашим меркам – исключительно для собственного удовольствия.

Здесь же мне была поставлена задачка, которую я решил только в Шанхае на похожем рынке: у первого же продавца в ряду в глаза мне бросились огромные белого металла китайские монеты, с совершенно не понятными иероглифами или же с надписями на английском и китайском языках вперемежку. С полированных, покрытых налётом и царапинами как минимум сотни лет кружков, на окружающих смотрели профили гордых китайских полководцев в высоких киверах и роскошных эполетах. Я не знаток иностранных монет и не купил бы эти медали исключительно из-за их размера, если бы не сакральное действие, произведённое перед моим носом продавцом. Он аккуратно, очевидно, отрепетированным движением, положил монету центром на согнутый указательный палец и тихонько щёлкнул по её краю ногтем. Звона такой чистоты и продолжительности я ещё не слышал! Любой колокольчик, как известно, созданный специально для извлечения звонких и продолжительных звуков, показался бы рядом с этом грязным и старым средством платежа консервной банкой. Признаюсь, с этого момента я крепко задумался. Нет, решение купить это чудо музыкальной нумизматики пришло моментально. Задумался я над тем, что за металл мог звучать таким чудесным образом.

Обывательское представление об источнике чистого звона – серебро. Многие, наверно, помнят эпизоды в рассказах Гиляровского о скупке серебра на Сухаревском рынке для литья церковных колоколов. Немного интересуясь проблемой, в дебрях новостей Интернета я повстречал, однако, информацию о том, что серебро не звенит, а чистый голос металлическим соловьём даёт обычная медь. Тем не менее, в момент достижения звуковой волны вибрирующей китайской монетой моих барабанных перепонок я был готов поверить в то, что это чистый кусок серебра за сходную цену. Цена и впрямь была сходной. Я взял сразу две. Проходя по рядам старьёвщиков дальше, я увидел похожие по диаметру и оформлению монеты у других продавцов. И все они чудесным образом звенели. Смекнув, что при всех своих вокальных качествах данные монеты явно не уникальны и, поторговавшись, я приобрёл ещё несколько за цену, раз в пять меньше той, за которую я приобрёл раритеты у первого старьёвщика. Кстати говоря, к моему финишу обхода рядов первый продавец, очевидно, выполнив моими стараниями свой план по продажам на месяц вперёд, уже давно отсутствовал.

Пересчитав стоимость монет вместе и разделив её на их общее количество, к моему удивлению, была получена цена, за которую серебряную монету того же веса в России купить было бы просто невозможно, даже по цене металла. Несмотря на это, запрятав приобретённые драгоценности поглубже в карман и наблюдая катящееся к горизонту солнце, с сожалением и под немигающим тяжёлым взглядом моей жены, я поплёлся на выход. Касательно ценности приобретений и их действительной стоимости я решил посоветоваться с великим знатоком и экспертом всего на свете, лучшим другом советских пионеров и российских нумизматов, нет, не товарищем Сталиным, а господином Интернетом, при удобном случае.

Рассмотрев повнимательней туристическую карту, мы направились к площади Тяньаньмэнь, как наиболее очевидному туристическому пятну, от которого, при желании, можно быстро и недорого попасть в гостиницу. Путь наш лежал широкими, как футбольные поля, магистралям, по обе стороны которых росли стройные небоскрёбы, верхушками своими теряющиеся в темнеющем небе, между ними, за солидными оградами, в отдалении от дороги, стояли спроектированные под старину усадьбы, опознанные нами по красным флагам как государственные учреждения. День для нас был долгий и, окончательно утомлённые бесконечной ходьбой, не дойдя до площади, мы спустились в метро. По нашим расчётам, добраться до ближайшей станции у гостиницы составляло всего несколько пекинских станций. Кроме того, посмотреть местный метрополитен было моей познавательной целью в любом городе, где был я и было оно.

Спустившись неглубоко эскалатором вниз, мы попали в невысокий, но широкий холл, вход в который, как и у нас был возможен только через турникеты по пластиковым билетам, продавали которые китайские билетёрши здесь же в комнате за стеклом. В соответствии с инструкцией, продублированной на английский язык, размер оплаты зависел от расстояния, которое планировалось проехать. Объяснить тёте за стеклом, куда мы собираемся ехать, было для нас совершенно невозможным делом. Кроме двух слов по-китайски, выпытанных мной от Алеши (привет и спасибо), ничего вразумительного я сказать не мог. Оставалась карта, но показывать на ней нужную нам станцию через стекло кассы при том, что к окошку была небольшая очередь, было тоже неудобно. Повертевшись на месте, мы обратили внимание на билетные автоматы, где также с дублированием на английский язык было просто и понятно объяснено, сколько денег и куда опускать, какие кнопки нажимать, куда идти и что делать. Информационная доступность в Пекине – на высоте, не чета московской подземке.

Успешно преодолев с помощью купленных билетов турникеты, мы спустились на переход ниже и оказались на перроне. Метро в Пекине, судя по простору и оформлению, – поздний ребёнок. Простое, без мрамора и гранита, прямое, оформленное серо-синими декоративными металлическими панелями. Подошедший космического вида состав состоял не из отдельных вагонов, а соединялся непрерывно резиновыми гармошками, через которые можно было пройти от начала в конец. Несмотря на позднее время, в метро было полно людей. Остановки объявлялись чётко на китайском и английском языках, так что начинающим разведчикам в Пекине совсем раздолье. На тёмные стены перегонов в момент движения так, чтобы было видно из окон, транслировались рекламные сюжеты. На сочленении каждого сегмента поезда под головой электронные табло показывали предыдущую и следующую станции.

Благополучно преодолев несколько станций, мы вышли на поверхность в ночь и, уставшие, побрели к своей гостинице. На следующий день нас ждал перелёт в древнюю столицу Китая, родину первого императора – Сиань.

Сиань

Перелёт до Сианя был назначен на середину дня и, побродив утром по соседнему с гостиницей дипломатическому кварталу, мы решили скоротать оставшиеся часы в местном ресторане. К слову сказать, каждое иностранное представительство в Пекине, отгороженное от проезжей части многими рядами колючей проволоки и высокими заборами, охранялось постовым. Как на подбор, это были стройные и высокие ребята; на своём посту они стояли, вытянувшись в струнку и крепко прижав к туловищу руки. Движениями, которые зачаровали меня, были ритмичные и резкие повороты головы каждого постового от крайнего положения к левому плечу, с остановкой посередине, до крайнего положения к правому плечу. Наверно, по мысли идейного вдохновителя этой гимнастики для шеи, таким образом, постовой волей-неволей держал в поле зрения все подступы к охраняемому объекту в режиме онлайн и оправдывал своё жалование на все сто процентов.

При переходе улицы к замеченному нами ресторану, кстати говоря, рассчитанному по-европейски на абсолютное большинство посетителей дипломатических миссий, на пешеходном переходе из нас чуть не сделала отбивную благообразная европейка за рулём автомобиля с представительскими номерами. Как автомобилист я привык к быстрой реакции на дороге и в короткое время, оценив наличие дип.номеров и европейский вид водительницы, сделал вывод, что этот субъект дорожного движения должен уступить нам дорогу на пешеходном переходе. Но мои надежды были напрасны. С унылой сосредоточенностью блондинка за рулём быстро катилась к нашей погибели и среди мыслей, легко читаемых в ту долю секунды на её лице, не было ни одной, связанной с европейской культурой и гуманным отношением к пешеходу. Езда в Пекине быстро перевоспитала эту милую женщину и утвердила её на сияющей вершине пищевой цепочки, где в самом низу барахтались никчёмные и не нужные никому пешеходы. В этот момент мне пришлось применить свою водительскую реакцию уже в прыжке на спасительный тротуар с одновременной попыткой за краткий миг показать мимикой и жестами этой мегере всю гамму своих чувств к ней: от скорби за попранную европейскую культуру до проклятия ей и её близким с одновременным пожеланием аналогичных прыжков по пешеходным переходам уже в качестве несчастного двуногого.

Автомобиль прибыл вовремя, и, загрузив в него свои дорожные сумки, мы поехали к аэропорту, посмотрев в последний раз на отель, ставший для нас на эти несколько дней домом.

Насколько я понял, Пекин не имеет в своём окружении несколько, как Москва, аэропортов. Разделение по назначению вылетов для этого огромного мегаполиса происходит в рамках одного аэропорта через несколько терминалов – огромных прямоугольных зданий, в одно из которых нас подвезли по прилёту из Москвы – международная часть, а к другому мы прибыли в этот раз – внутренние линии. В отличие от советских традиций, разделявших всех людей на высшие и низшие классы, в пекинском аэропорту разницы между гражданами, вылетающими за рубеж и гражданами, перемещающимися в границах Китая, не было. Оба терминала представляли собой современные, просторные и светлые помещения, охватить которые от края до края не хватало глаз, с полированными мраморными полами и множеством чистеньких ярких магазинчиков с выбором от газет и журналов до фруктов и крабов.

В зале вылета я впервые увидел электронную карту – аналог паспорта, по которому китайцы самостоятельно, без очередей, в специальных автоматах, регистрировались на рейс, и вся задача которых состояла в предоставлении возможности этому автомату считать штрих код на карте и нажать пару кнопок с номером рейса. Такие карты были у наших китайских водителей и, вероятно, были у многих, если не у всех китайцев, значительно упрощая им жизнь как в уже упомянутой регистрации билетов, так и в вопросах удобства ношения. В родном отечестве, насколько мне не изменяет память, вопрос замены краснокожей паспортины на современную и технологичную карточку поднимался уже не раз, но так ни во что материальное и не вылился: вероятно, «наверху» не смогли решить, кто из их друзей, сослуживцев, соседей по даче или тренеров по дзюдо будет выполнять этот заказ. А заработать на 140 миллионах наших жителей можно немало.

Перелёт до Сианя по европейским меркам проходил долго – более четырёх часов. Самолёт – компактная модель современного Боинга – порадовал английским переводом всех сообщений экипажа при том, что ни одного европейца, кроме нас, на борту не было. В полёте мы подкрепились острейшим китайским ужином, а наш путь лежал к югу от Пекина, в самый центр страны.

Благополучно приземлившись и миновав все внутренние контрольные пункты, мы в течение 20 минут нервно ожидали гида, не решаясь звонить с московского телефона на имеющийся у нас китайский внутренний номер. После внимательного ознакомления с табло прилёта причина опоздания гида была нами уяснена и оказалась уважительной – самолёт прибыл на двадцать минут раньше срока.

Очаровательным существом, ставшим нашим проводником по древней столице, с табличкой наших имён, перед нами возникла Маргарита или Марина – гид, предоставившая нам право самостоятельного выбора своего имени в русской транслитерации. У Марины (мы выбрали это имя), симпатичной молодой женщины лет тридцати, была уникальная для китаянки способность – она чётко, громко и с очевидным удовольствием выговаривала в словах букву «р». Эта согласная, кстати, предопределила и выбор варианта русского имени – непременно с буквой «р». Как впоследствии рассказала Марина, «р» она репетировала в течение трёх месяцев, начиная с полоскания рта водой, при котором, как известно, волей-неволей появляется нечто похожее на рычание.

Кроме «р», у Марины было ещё несколько примечательных особенностей, которые вместе с интереснейшим городом сделали несколько дней путешествия по Сианю совершенно комфортными. Кроме того, что Марина очень хорошо говорила по-русски, она была весела и улыбчива, честно предупреждала о коммерческой основе тех или иных предлагаемых ею «незапланированных» экскурсий и искренне переживала за наш отдых, что сразу вылилось во взаимную симпатию.

До гостиницы мы добирались около часа уже в полной темноте и не смогли по достоинству оценить окружающие пейзажи. Очередные четыре звезды Сианя встретили нас приличным каменно-золотым компактным холлом, сонным, изъясняющимся по-английски персоналом у стойки и уютной комнатой на 26-м этаже. Так высоко по внутренностям бетонных муравейников я забирался только дважды: на смотровую площадку Останкинской телебашни в возрасте, когда письменный стол кажется гаражным боксом для автомобиля среднего класса, и на верхние этажи главного здания Московского Университета на Воробьёвых горах, в начале девяностых, когда с падением железного занавеса пройти можно было практически куда угодно. Последней в том момент железной занавеской, ещё державшейся в этом термосе знаний, на моём пути к самому шпилю высотки, встала одинокая наглухо закрытая металлическая дверь с кодовым замком, появившаяся перед моим носом за дверью крохотного, на два человека, лифта, ведущего на самый верх, к секретным антеннам и несекретному виду на летнюю Москву.

С высоты полёта пекинской утки, через огромные от пола до потолка окна нам открылся вид на вечерний Сиань: улицы, пару стоящихся небоскрёбов, второй этаж скоростной автострады. Не обладая терпением и подгоняемые голодом, мы, навесив на себя фотоаппаратуру, пошли искать ближайший и ещё не закрытый ресторан. На открытом воздухе было гораздо теплее, чем в Пекине, и шапки с перчатками обрели свой покой в карманах курток уже до самой Москвы. Приметы южного города ожидали нас на стрелках улиц в виде небольших посеревших на зиму пальм. Ограничив для своего исследования квартал с центром в виде отеля, за пределы которого по причине незнания города и позднего времени мы намеревались не выходить ни при каких обстоятельствах, мы пошли вперёд. Отличие от Пекина ощущалось буквально на первых шагах. Если в столице на меня смотрели, как на слона, то здесь, нечастые прохожие выворачивали голову, рискуя получить вывих шейных позвонков, как будто бы увидели пришельца с созвездия Кассиопеи: в развитии города чувствовался катастрофический недостаток европейских туристов.

Спасение от голодной смерти мы нашли в сотне метров от отеля в виде полупустого, сонного, в традиционном китайском стиле ресторана. Наше появление в дверях, улыбки и попытка на пальцах показать, что мы не грабители и просто хотим поесть вызвали сначала минутный столбняк у всего немногочисленного персонала, находившегося в зале и за стойкой бара. Отреагировав на подозрительную тишину, из подсобного помещения вышла, как мне показалось, хозяйка заведения и, попав в зону действия исходящего от нас парализующего излучения, тоже замерла, слегка приоткрыв рот и глядя мне где-то в район пупка. Через минуту столбняк сменился лихорадочным движением – нас проводили за стол и принесли меню, но все последующие передвижения девушек-официанток и пожилой полноватой хозяйки по ресторану происходили без отрыва взгляда от нас. Причём, если курс движения девушки с подносом не совпадал по направлению с нашим столом, голова её всё равно была направлена на нашу пару, а туловище, извернувшись самым невероятным образом, неслось по направлению к кухне или бару. Объяснение ловкости, с которой они практически вслепую лавировали между столами, я отнёс за счёт опыта.

Здесь совершенно необходимо остановиться и описать взгляд, который дарило нашей паре местное население по всему Китаю, при этом поздний сианьский ресторан исключением не был. Как известно, смотреть на человека можно по-разному. Можно с любовью, можно с ненавистью, можно требовательно, можно заискивающе, можно с интересом, можно безразлично и так далее до бесконечности. Взгляд китайцев в нашу сторону имел смешанный характер и нёс в себе черты детского удивления, восточной сдержанности, глубокой задумчивости и лёгкого страха. Так, примерно, смотрит малыш на впервые увиденного в своей жизни в зоопарке слона. Детское воображение не могло себе представить до момента встречи такого зрелища и сейчас, в момент первого мгновения зрительного контакта, целиком и полностью занято обработкой необычного вида, для подготовки отправки его в хранилища памяти и опыта. Ребёнок в такие моменты на короткое время перестаёт дышать, слышать и видеть всё окружающее, кроме невероятной картины ожившего гиганта. Рот при этом, как правило, слегка открывается. Именно такие чувства читались на лицах бессчетного количества китайцев, получивших свою порцию культурного шока от вида слонов на улицах.

В нашем арсенале был опыт слоновьей жизни во Вьетнаме, где большой белый человек, как шарик настольного тенниса, заставлял враз поворачивать голову в своё направление всю улицу сразу. Там тоже смотрели, открывали рты, чего скрывать, даже иногда тыкали пальцем, но делали это с улыбкой от уха до уха, и пальцы при этом тыкались в небо, на манер римских патрициев, дающих жизнь поверженному, но симпатичному им гладиатору, и пальцы при этом были миролюбивые большие, а не наглые указательные. И без знания вьетнамского языка можно было понять: «ну, парень, даёт, ну, вымахал! Да ещё с подругой, ну, маладца, ну, хорошо!»

Пошушукавшись, официантки долго гремели посудой и спустя непродолжительное время торжественно вынесли нам завёрнутые в салфетки европейские приборы: ложки, вилки и ножи не из одного сервиза, собранные, очевидно, в разное время в разных местах. При всём уважении к семимильным шагам Китая навстречу Европе и Америке найти привычные средства уничтожения еды в китайских ресторанах нам удавалось не всегда.

Потыкав голодными пальцами в красочные фотографии неизвестных нам блюд (перевода хотя бы на английский в меню не оказалось), через короткое время мы наблюдали, как стол оказался заставлен внушительными лоханями горячей, острой вкуснейшей еды. Мы повторно пали жертвой короткой памяти о размерах китайских порций: всё съесть никак не удавалось, а просить завернуть с собой мне не позволила национальная гордость. В процессе нашего застолья полная хозяйка несколько раз с озабоченным видом подносила нам, явно не заказанные гарниры, оглядывала стол и как бы размышляя про себя: всем ли довольны эти марсиане? В таком отношении чувствовался щедрый, слегка ленивый и добродушный юг. Надкусив всё, что не смогли съесть, на манер колобков мы выкатились из-за стола. Хозяйка, давно отпустив своих помощниц, задумчиво из глубины полутёмного зала через большие витринные стёкла ещё долго смотрела на нас.

В гостинице, воткнув для зарядки в розетки все имеющиеся у нас электронные приборы, нам ничего не оставалось кроме как заснуть крепчайшим сном без сновидений.

День второй. Терракотовая дивизия

В назначенный час, уничтожив соизмеримую объёму своих желудков предложенную в гостинице шведским столом снедь, к слову сказать, особо нас не впечатлившую, мы встретились с Мариной и двинулись на автомобиле в сторону пригорода: там нас терпеливо ожидало восьмое чудо света – глиняное войско первого китайского императора. Его имя близко по звучанию к Цинь, но русский язык бессилен на бумаге передать его точно.

При встрече я произвёл на Марину впечатление, поздоровавшись с ней по-китайски – это слово я кое-как запомнил по причине его предельной фонетической простоты, по сравнению, конечно, с другими китайскими словами – нехау. Увидев во мне не совсем погибшую для обучения личность, Марина пообещала при нашем прощании научить меня китайскому «до свиданья», которое впоследствии оказалось очень похожим на студенческую сессию с ударением на «и».

Как я уже говорил выше, Сань оказался районным центром провинции Сы-чуань. Сычуаньские пельмени вы можете, кстати, попробовать в любом отечественном китайском ресторане; кухня Сы-чуань отличается остротой и, как вся еда в Китае, непередаваема по вкусу! Этот районный центр, повторюсь, по размерам, количеству населения и дорогам, примерно, равен Москве или даже немного больше. Азиатский покрой улиц не был прямолинейно отретуширован на манер Пекина и при большей суете на дорогах Сиань оставил ощущение уюта и спокойствия.

В городе сохранилась традиционная ещё с императорских времён ориентация улиц по сторонам света и параллельно перпендикулярное их расположение, а исторический центр города, на манер Кремлёвской стены, был обнесён ровным квадратом стены сианьской – на редкость примечательном зрелище, но об этом позже.

Сейчас же мы приближались к пригородам, где на дорогах повстречали уникальное грузовое транспортное средство, о котором я обещал рассказать ранее. За исключением одной детали, всё в этом грузовике было обычно. Кабина, вместительный кузов, водитель и даже выхлопная труба. По габаритам он находился, где-то между КАМАЗом и Бычком, но крупнее Газели. Одно кардинально отличало его от привычных нам четырёхколёсных собратьев: колёс собственно было три. Да, три. На передней оси, на манер мотоцикла, сиротливо наматывало круги одно-единственное, причём не выдающихся габаритов, колесо. Мотоциклетный был при этом руль у этого чернобыльского горемыки или нет, я, к сожалению, не разглядел. Чем вызвана столь странная прихоть китайской инженерии, я не знаю, но вряд ли причинами экономии. Единственное логическое объяснение ампутации грузовой конечности, пришедшее на ум, – повышение манёвренности, но, при условии полного заполнения кузова этой в общем-то грузовой машины, такое преимущество может легко превратиться в необходимость на каждом повороте собирать рассыпавшиеся апельсины, кирпичи, бетонные блоки и всё, с чем этот автомобиль попрощается, лёжа на боку.

Главной моей досадой в тот день было то, что сфотографировать грузовик-инвалид я не успел. Кстати, провинции Китая различаются между собой как республики бывшего Советского Союза: вроде все друг друга понимают, а денежки врозь. Рассчитывая увидеть трёхногий грузовик в Шанхае и на Хайнане (дальнейших пунктах нашего путешествия), я был обманут в своих ожиданиях. Такие эндемики водились только в Сиане.

Интересно, раз уж зашёл разговор о различиях провинций Китая, пересказать жизненные планы Марины, которыми она добродушно поделилась с нами по пути в действующую глиняную армию, рассчитывая, очевидно, не увидеть нас больше никогда. Сама она, как выяснилось, не местная, но осознанно выбравшая южный Сиань против родного Севера по причине мягкости нравов, тёплого климата и переизбытка мужчин, из которых она в настоящий момент, по её словам, тщательно выбирала себе спутника жизни.

Импонировал её женской натуре также, очевидно, обычай считаться здесь мужем и женой исключительно после свадьбы, на которой меньше пятисот человек приглашать просто не прилично. Понятно, что накопить еды и питья на такую ораву гостей под силу только паре, твёрдо решившей не расставаться уже никогда хотя бы из-за жалости к потраченным деньгам. Похвастать при случае на родном Севере как бы невзначай о том, что «на свадьбе у меня было пятьсот человек» и посчитать при этом количество всех золотых зубов в отпавших челюстях слушателей – не это ли нужно любой, а не только китайской девушке?

Различия в коммуникациях между провинциями носят, конечно, безобидный для государства характер, обусловленный огромным населением и наличием более чем пятьюдесятью национальностей, оставаясь при этом единой культурно и политически спаянной страной. К примеру, понравившиеся нам китайские желатиновые конфетки на Хайнане, мы как ни старались, но так и не смогли найти в Шанхае, при том, что дефицитом в месте производства они явно не были.

Разговорившись по дороге с Мариной, в отместку за таскание нас по незапланированным фабрикам-магазинам, я с удовольствием рассказал ей о предупреждениях пекинского гида Алёши, перед нашим вылетом в Сиань. Со скучающим видом и как бы между прочим, с деланным удивлением Алёша поинтересовался, «а что собственно мы забыли в Сиане? Деревне, между прочим, деревней, ничего в ней интересного, медвежий угол, не чета столичному Пекину».

Наверно, москвичей по России не любят примерно за то же самое. Марина формально состояла в одной туристической организации с Алёшей и, пересказывая ей Алешины гадости про любимый Сиань, я мысленно смаковал их возможную личную встречу или хотя бы их телефонное общение по делам. Южный темперамент, безраздельно пустивший корни в душе Марины, как я полагаю, принесёт Лёше при этом несколько не совсем приятных минут.

Терракотовая армия первого китайского императора, по моему мнению, вполне заслуженно претендует на звание восьмого чуда света. Открыта она была случайно в далёком 1974 году китайскими крестьянами близлежащей деревни. В тот год, как нарочно, случилась небывалая засуха. Копая на возделываемом поле колодец, крестьяне, сами не ведая того, докопались до верха гигантской гробницы глиняной армии и совершенно бесцеремонно вытащили на свет божий перепачканную землёй голову императорского генерала.

Надо сказать, что эти глиняные фигуры полые, выполнены в полный рост и, следуя технологии обжига, изготовлялись со съёмной головой. С учётом того, что в китайской глиняной армии, как и во всех нормальных армиях до и после описываемых событий, генералов было гораздо меньше, чем рядовых, точность, с которой крестьяне наткнулись именно на генерала, вызывает уважение. К сожалению, крестьяне с головой поступили совсем не уважительно и, решив, что выкопали чудовище, из-за которого и случилась засуха, раскололи её на тысячи мелких осколков.

Оставшиеся для потомков другие генералы, до которых не добрались суеверные руки измученных засухой крестьян и ставшие после реставрации доступны широкой публике, на проверку внешности оказались действительно далеки от чеканного профиля Пирса Броснана и, перепачканные в грязи, в полумраке глубокого колодца, вполне могли оставить глубокую травму на ранимых душах незадачливых копателей. Вспоминая современных отечественных и импортных генералов из телевизионных новостей (так как более нигде с этими субъектами я не имею возможности встретиться), невольно возникает мысль о том, что каждый из них, начиная с тех далёких китайских времён, в придачу к золотым погонам и генеральскому пайку получает в нагрузку совсем недоброе выражение лица.

Неизвестно, пошёл ли дождь после варварского уничтожения головы культурного наследия, но весть о необычной находке вскоре достигла «верха» и приехавшие археологи установили истинный масштаб и значение открытия.

Как выяснилось позже, похороненные под слоем земли терракотовые войны, представляли собой одну из частей гигантской подземной гробницы первого китайского императора с собственным курганом и занимающую несколько десятков квадратных километров. Вся достоверно установленная территория некрополя была окружена металлическим забором и объявлена культурным наследием.

По информации Марины, раскопки на территории захоронения ведутся не спеша, очень тщательно уже много лет и рассчитаны на несколько последующих поколений китайцев. Как хорошо, что в современном Китае не знают, что такое «пятилетка за три года», иначе большинство экспонатов было бы быстро и безвозвратно выкорчевано экскаваторами и, если принимать во внимание суеверие тех крестьян, которые раздолбили голову первому несчастному царскому генералу, то над местностью дождь бы лился вечно.

История создания этого войска во многом трагична и требует отдельного пояснения. В общих чертах удельный князь Цинь, как и некоторые из наших князей допетровских времён, поставил целью собрать под свою власть все разрозненные китайские провинции, в связи с чем значительная часть его жизни прошла в войнах и походах. Цинь был, несомненно, талантливой и удачливой исторической фигурой, так как спустя непродолжительное по нынешним меркам время (особенно в сравнении со сроками миротворческой миссии США в Ираке) ему удалось собрать все китайские земли под своё управление, установить единую валюту и законы, что, как всем известно, является главными признаками централизованного государства. Были определены внешние границы империи и, как я подозреваю, именно с тех пор пошло обособление Китая от остального мира с развитием самобытной культуры и письма.

Решив насущные государственные проблемы и не имея при хорошо обученной армии особых неприятностей извне, деятельный Цинь провозгласил себя императором и посвятил оставшееся время лично себе.

По аналогии с египетскими царями главным вопросом, который занимал китайскую императорскую голову на тот момент было то, как торжественно и практично уйти в мир иной, когда подойдёт к этому время. В Египте царям строили пирамиды и гробницы, укладывая в погребальные камеры всё, что могло пригодиться монарху на том свете: еду, одежду, оружие, украшение, несколько жён и пару десятков верных рабов.

Цинь пошёл дальше и, помимо кургана с имуществом, решил закопать с собой всю свою армию-победительницу. Идея была свежа и практична, однако, посоветовавшись со своими заместителями, Цинь заметил, что умертвить такое количество людей без их явного желания будет несколько затруднительно, не говоря уж о том, чтобы всех их закопать. Поэтому был принят компромиссный вариант и вместо живых людей к захоронению приговорили глиняные копии.

Вы можете верить, можете нет, но среди без малого десяти тысяч глиняных солдат нет ни одного одинакового. Каждый лепился с живого прототипа; страсть к копированию у китайцев, как выясняется, с тех далёких времён – скопировано было целое войско!

Для сведения: воины изготовлялись в полный рост из глины, которая по технологии обжигалась, приобретая темно-коричневый цвет, отличный от обычной, необожженной глины. Для фирменного обозначения и отличия от уже известных и неизвестных исторических глиняных побрякушек, а также как имя собственное обнаруженное войско было наречено китайцами «терракотовым» (от слов латинских слов терра – «земля» и кот – «обжигать»), пропиарено в средствах массовой информации, и отпущено на экономическую свободу в качестве торговой марки.

Впоследствии, рассматривая отдельных воинов под стеклянными колпаками музея, мы обратили внимание на точность исполнения деталей фигур: помимо тщательной прорисовки складок одежды и черт лица, глаз, ушных раковин, солдаты имели волосы с отдельными волосинками, рельеф подошвы обуви, а на руках были ногти; бесстрастные лица глядящих вдаль глиняных статуй несли на себе выражение живых, но очень серьёзных людей, как будто понимающих ответственность миссии по передаче внешнего вида своих прототипов через две тысячи лет для потомков.

Уникальность китайской культуры с этой стороны выражается в том, что редкая из ныне существующих наций может похвастаться тем, что досконально знает, как выглядели их предшественники в далёком прошлом.

Собственно трагичность судьбы самих статуй заключалась в том, что Цинь умер, не дождавшись окончания формирования своей глиняной дивизии, и, как это принято при дележе большого наследства, в Китае началась гражданская война. Не вдаваясь в подробности политических программ сторон конфликта, скажу, что терракотовым солдатам повезло меньше всего. Местные крестьяне, пользуясь отсутствием охраны и общей неразберихой, проникли в подземные коридоры и расколотили практически всех воинов, отобрав предварительно у них оружие, которое в дальнейшем использовали в разборках.

Как нам объяснила Марина, среди всех тысяч терракотовых воинов в живых остался всего один: лучник в позе полуприседа, вероятно, из-за своей компактности он и остался цел. Терракотовые солдаты при своём захоронении были выстроены в походные порядки, длинными колоннами по нескольку человек во главе с офицерами и генералами. Для них были выкопаны длинные и глубокие параллельные коридоры, перекрытые сверху бревенчатыми накатами. Именно это, как мне кажется, объясняет масштаб разрушения – сыграл роль эффект домино, когда первая статуя толкает следующую и так до самого конца строя. Основной, по информации Марины, причиной уничтожения солдат было всё то же суеверие: крестьяне не сомневались, что эта армия непременно оживёт, если останется цела, и подавит бунт со всей решимостью и беспощадностью. Кроме разрушения статуй, мстительные крестьяне подожгли изнутри бревенчатый настил, и, когда он выгорел, на всю площадь могильника обрушился многометровый слой наваленной сверху земли, неплохо, однако, сохранивший осколки солдат до уже упоминавшегося 1974 года.

Несмотря на разрушения и пожар, который не был страшен для закалённой глины, терракотовые воины были разбиты на крупные куски и достаточно хорошо восстанавливались. За время, прошедшее с начала раскопок, большая часть статуй была склеена, установлена на свои места в строю и даже при близком расстоянии нельзя определить, что статуи были когда-то разбиты.

Раскопав значительную часть глиняной гробницы и восстановив большинство воинов, китайцы со свойственным им размахом, перекрыли всё место раскопок огромным куполом, по своим масштабам равным футбольному полю; соорудили несколько строений поменьше над другими частями раскопок, уложили всю территорию вокруг сооружений прямоугольными каменными плитами, огородили забором и объявили национальным памятником. Место между трассой и входом в музейный комплекс, как обычно снабжённый кассами и ультрасовременными турникетами для прохода, застроили рядами одноэтажных магазинчиков сувениров и закусочных, по краям широкой, вымощенной камнем дороги к музею.

В процессе реставрации местности вокруг захоронения встал вопрос о деревне, жители которой и обнаружили восьмое чудо света. Оставлять бедняцкие халабуды в сердце современного музейного комплекса было не комильфо. Отселить виновников торжества, как это принято у нас, в дом отдыха за полярным кругом властям не позволил восточный гуманизм, и в местность, прилегающую к заповеднику, вместе с уже упоминавшимися ресторанчиками и магазинами, органично и в стиль вписали ряд таунхаусов, взамен снесённых избушек – как своеобразная благодарность правительства Китая крестьянам, обнаружившим неиссякаемый источник туристических денег. К слову сказать, самыми первыми словами благодарности от официальных властей Китая крестьянам в год открытия терракотовых воинов было... несколько штук живых куриц, по тем временам составлявших для сельского жителя целое состояние.

На входе одной из кафешек в качестве живой рекламы толстый и улыбчивый китайский повар в белом халате и высоком колпаке растягивал и крутил между рук на манер детских прыгалок длинный и толстый жгут теста – местной разновидностью лапши, которая, в конечном своём выражении, аналогична по форме широкому и толстому кожаному армейскому ремню, впрочем, на вкус абсолютно съедобная и совсем не твёрдая. Сфотографировав этого жонглёра издалека и дождавшись прискакавшую из заведения Марину, мы пошли по залитой солнцем каменной дороге ко входу в музей.

Вокруг нас не спеша и с улыбками двигалась уже изученная нами масса спокойных и доброжелательных китайских туристов, пользовавшихся возможностью в недорогой сезон приобщиться к своей древней культуре. Среди потока в музей часто попадались группы по нескольку человек военных в форменных цвета хаки шинелях, с яркими красными околышами фуражек, сосредоточенных и пристально глядевших на каменные плиты под ногами. Те же военные, но возвращающиеся из музея, напротив, были раскованы, с зажатыми под мышками фуражках, улыбающиеся, размахивали руками, обсуждая то ли необъяснимое по их понятиям отсутствие у своих глиняных коллег автоматов Калашникова, то ли последний гол на чемпионате Европы по футболу.

Монументальность сооружений, сохранявших под своими куполами покой древних идолов, напоминала мавзолей В.И. Ленина, но более живых и приятных тонов. Вход в древнейшую воинскую часть начинался с лестницы, ведущей через широкие распашные двери вниз, и холод подземелья от внезапно появившейся перед нами широкой смотровой площадки, с которой разом открывался вид на всё огромное расположение этой армии. Стройные ряды солдат во главе с офицерами и генералами терялись в дальнем конце огромного помещения, ограниченные по краям высокими вертикальными стенами глиняных коридоров. Лучи солнца, проходившие через боковые стёкла купола, косо освещали головы солдат.

С точки зрения здравого смысла, всё содержимое этого футбольного поля под куполом представляло собой обычную глину. Но для человеческого восприятия главным, как известно, является форма, и эти бесконечные ряды древних воинов без малейшего колебания воспринимались как настоящие люди, далеко перешагнувшие своё пустое глиняное содержание.

Мы долго, перегнувшись через перила, рассматривали лица и фигуры солдат. Среди них были высокие и маленькие, были сутуловатые и с пивными животиками, один лучник запомнился непропорционально длинными руками, свисающими почти до колен, лица отличались так, как отличаются лица наших соотечественников в будний день в метро, с поправкой, конечно, на восточный разрез глаз. Среди колонн войск мы видели боевые колесницы из лошадей и возницы. К сожалению, повозки изготовлялись из дерева, и древний пожар не пощадил их. Возницы стояли позади своих вороных, поднимая пустые руки к спинам лошадей. Лучники и копьеносцы с досадой сжимали пустые кулаки.

Марина объяснила особенности формирования строя этой армии, выясненные учёными из древних источников: молодые и неопытные воины занимали первые, самые опасные ряды. Очевидно, что смертность в первом бою молодых и неопытных солдат была очень высока, но, пройдя его и оставшись в живых, новобранец имел право встать во второй более безопасный ряд, затем в третий и так далее до тех пор, пока счастливая звезда не исчерпает всё отпущенное ей судьбой везение.

Со смотровой площадки мы спустились ниже, на дорожку вокруг этого поля недействующей армии и оказались ещё ближе к терракотовому войску. Не спеша мы шли вдоль низкого заборчика, ограждающего боевые порядки, и рассматривали лица солдат и офицеров. Не все коридоры вскрытой могилы оказались расчищенными. Некоторые так и оставались засыпанными обрушившейся две тысячи лет назад землёй, некоторые были откопаны и открывали вид на завалы поломанных и не восстановленных до сих пор солдат. По широким доскам, положенным для прохода поверх стен коридоров, неработающих софитов и разложенного инструмента, было ясно, что процесс реставрации продолжается. Дальний от входа конец этой площади был уставлен рядами недавно отреставрированных воинов и терракотовых лошадей, ожидающих своего времени для возвращения в строй.

Про этот музей нам было рассказано две истории, которые, по моему мнению, достойны, чтобы пересказать их читателю. Обе, кстати, своей основой имеют строжайший административный запрет на нахождение непосредственно возле терракотовых воинов всех, кроме реставраторов.

Несколько лет назад среди строя терракотовых солдат охранник обнаружил живого человека, одетого в одежду полного цветового аналога воинов и стоящего так уже несколько часов. Эту личность извлекли из-за ограждения и выяснили, что человек, примазавшийся к древнейшим воинам планеты, немец, который долго и тщательно планировал свою вылазку, изучив схему расположения охраны, время наименьшего числа посетителей и сшившего костюм, имитирующий по цвету и орнаменту тех, с кем ему предстояло делить вечность.

Дисциплинированные китайцы были шокированы таким кощунством, но, продержав несчастного несколько дней в местной тюрьме, убедились, что ничего дурного немец не замышлял, а был из числа чересчур впечатлительных натур и руководствовался исключительно желанием почувствовать себя современником тех великих лет.

Вторая история также иллюстрирует непосредственность и незакомплексованность представителей западной цивилизации по отношению к святому других народов и касается народного русского героя, настоящего мужика и мачо всея Руси – бывшего президента США Билла Клинтона.

Посетив в бытность свою президентом Китай, Клинтон не мог не упросить принимающую сторону показать ему терракотовое войско. Не видя смысла в низенькой оградке и одолеваемый комплексом вышеупомянутого немца, Клинтон убедил китайскую делегацию впустить, в качестве исключения, его и всю свою семейку за ограду, походить, так сказать, среди седой старины и почувствовать себя героем минувших лет. Отказать такому гостю тактичные китайцы не смогли, хотя возможно, что причиной их согласия был не такт, а осознание простого факта, что у Соединённых Штатов ядерных ракет больше. Так или иначе, но напитанный глубокой древностью и пришедший в экстаз от соприкосновения с чудом Клинтон разразился эмоциональной речью о величии истории Китая да так, что, отчаянно жестикулируя, сбил рукой хвост одной из лошадей.

Что почувствовал при этом глава одной великой державы перед главой другой великой державы остаётся неизвестным, хотя, по моему мнению, досадой это можно было бы назвать с большущей натяжкой. Я бы на месте Клинтона безо всяких разговоров провалился сквозь вековую глину по самые уши. Но Клинтон, и это достоверный факт, не провалился.

Прошу читателей осознать следующий факт, подчеркивающий восточную мудрость китайского народа: хвост несчастной лошади приклеивать не стали, а всем последующим президентам, посетившим терракотовых воинов и желающим побродить среди них, аккуратно объясняли: что, мол, вопросов нет, такому высокому гостю всё позволено, но вот видите хвостик у одной лошади отломлен, так его Билл Клинтон случайно сломал. Да нет, нам не жалко, мы его снова приклеим, но примета плохая: Билла после этого через пару месяцев импичментом и позором с должности сняли. Так что решайте сами – рискуете вы своим местом или нет. Желающих рискнуть своим президентством, с тех пор, по информации Марины, в музее не было.

Описав круг почёта вокруг армии, я с искренним сожалением покинул это место: на свете так много всего интересного, а жизнь так стремительно утекает в невидимых, но, несомненно, существующих песочных часах судьбы, что, скорее всего, я не увижу этих уникальных солдат уже никогда.

Следующий раскоп представлял собой вторую часть терракотовой армии, закрытую, как и первая, куполом, но практически не раскопанную. В полумраке гигантского помещения в углублениях огромной ниши у наших ног ровными полосами лежали закрытые вековой глиной спящие воины. В некоторых местах, которые уже расчистили, были видны вповалку лежащие, опрокинутые злой судьбой, лучники, копьеносцы, лошади.

На ограде были размещены фотографии, иллюстрирующие этапы раскопок. Интересно отметить, что в оригинальном виде терракотовые солдаты были не только вылеплены с идеальной точностью, но и раскрашены во все цвета своих прототипов. При снятии глины краска видна ещё несколько дней, но в силу своего органического происхождения очень быстро исчезает, и способов её сохранить при всём своём желании китайские учёные ещё не изобрели. На двух цветных фотографиях момента раскопок были запечатлены солдаты, сидящие и заваленные на бок на сломанных ногах, в своих оригинальных человеческих цветах. Ощущение того, что они живые, непередаваемо!

Под стеклянными кубами в лучах мощных софитов мы рассмотрели императорского генерала, лучника и копьеносца. С близкого расстояния ощущение индивидуальности и ненадуманности каждой внешности ещё больше усиливалась. По моему мнению, то, что лепились они с живых людей, очевидно.

Третьим залом был откопанный штаб армии. Глубоко под ногами, ограниченные ровными прямоугольными срезами глиняных колодцев, в полумраке, вытянув вперёд руки, стояли высшие императорские военачальники. Их было совсем немного, десятка два, с высокими причёсками, в длинных кафтанах и безо всякого оружия, ненужного для них в бою. Расположение штаба было глубже основного войска относительно поверхности земли, но злобные крестьяне нашли и его – некоторые фигуры так и лежали расколотые на несколько частей, с тоской смотря вверх на своих далёких потомков.

Интересный факт мы почерпнули у очередного стенда, где за толстым стеклом хранилась одно-единственное обнаруженное металлическое оружие терракотового генерала – кривая сабля, ненайденная алчными крестьянами по причине того, что была завалена рухнувшими фигурами. Интересным фактом было то, что, пролежав под обломками многокилограммовых статуй более двух тысяч лет, сабля неизбежно искривилась, но через некоторое время уже за стеклом витрины приняла свою изначальную форму. Анализ сабли показал такое соотношение металлов, которое немецкие учёные повторно открыли для своих военных нужд только ко второй Мировой войне.

На территории музейного комплекса имелось и четвёртое захоронение терракотовых воинов, которое из-за преждевременной кончины императора оказалось незаполненным и поэтому не открывалось для посетителей.

В последнем музейном корпусе была выставлена уменьшенная копия царской колесницы, обнаруженная в императорском кургане и так же, как и терракотовые воины, искусно и с мельчайшими деталями показывающая особенности строения этого древнего Мерседеса.

На входе в этот последний зал, на спуске с огромной мраморной лестницы высотой в два этажа нас встречал гигантский пластмассовый терракотовый воин – символ и талисман Пекинской летней Олимпиады. Как я полагаю, идея с олимпийским мишкой московской Олимпиады 1980 не давала покоя китайским организаторам все эти долгие годы, но мрачный вид этого древнего героя тёмных тонов, на мой взгляд, помимо символа олимпиады, выполнял ещё и чисто практическую роль: морально давил на участников остального мира.

Переполненные впечатлениями мы вышли на яркое солнце и, не спеша, зажав шапки под мышками, размахивая руками и делясь впечатлениями, зашагали к выходу.

В этот день нас ожидала очередная незапланированная фабрика шёлка, однако Марина, окончательно подкупившая нас своей честностью, заранее предупредила, что визит этот вроде негласной обязанности каждого гида для галочки в личном деле, что покупать там ничего необязательно и что при малейшем нашем неудовольствии мы можем поехать дальше. Главное, о чём волновалась Марина, – это получить заветную отметку в личное дело при том, чтобы мы были довольны. Мы согласились и, удивительное дело, не пожалели об этом. Нет, схема этого похода осталась прежней, как и в Пекине: фабрика представляла собой большой магазин сверхдорогого шёлкового белья, но в отличие от других «злачных» мест, нас в дополнение развлекли видом копии древнего шелкового защитного костюма китайского воина, коконами тутового шелкопряда и аттракционом по растягиванию шёлка. Теперь всё по порядку.

Перед входом на фабрику под стеклянным колпаком в натуральную величину висел длинный золотистый кафтан из чистого шёлка по внешнему виду очень напоминавший одежду терракотовых воинов. В древности, за невозможностью изготавливать металлические кольчуги для защиты от стрел и копий, китайцы заметили уникальные свойства шёлка и приспособили его в качестве своеобразного бронежилета. Туго сплетённые шёлковые нити, как это ни удивительно, играющие по сути роль кевлара, задерживают поражающий элемент натяжением прочных нитей (по принципу батута) и не пускают его в тело человека. Несколько слоёв такой материи, подбитые мягкой и толстой основой для амортизации удара, вполне надёжно защищали древних солдат от колющего оружия.

Естественно, что оценить эти свойства на упоминавшемся костюме нам возможности не предоставили, и я, по своей привычке, громко и чётко высказал сомнение в таких нетрадиционных способностях шёлка, за что был тут же публично посрамлён. Следующим экспонатом пред нами предстал огромный поднос, заваленный белыми куколками шелкопряда, похожими по форме на яйцо небольшой птицы. Внутри, понятно уже в безжизненном состоянии, томилась сама куколка. Для оценки прочности шёлка, нам на спор была предложена возможность разорвать своими руками, не используя никаких приспособлений, любую из предложенных, легчайших на вид и по прочности напоминающих бумагу, куколок. При положительном результате нам было обещано подарить любую из понравившихся шёлковых вещей магазина.

К счастью, с нас не потребовали в случае провала попытки взамен ни фотоаппарата, ни денег. Я сгрёб несколько куколок в руку и в последний момент, оценивая скороговорку, с которой гид предлагал нам это своеобразное пари и абсолютно равнодушный его переход к следующей теме, понял, что разорвать этот кокон руками будет невозможно. Отсутствие интереса к итогам наших попыток у гида было вызвано совершенно очевидным фактом, подтверждённым многими годами и попытками тысяч туристов: такой кокон руками не рвётся. Могу подтвердить этот факт вам и я: невесомое по весу и ощущением напоминающее бумажное яйцо шелкопряда на разрыв представило собой нерушимую крепость. Что я ни делал и как ни цеплялся ногтями за кокон, окончательно сплющив его, но даже надорвать оболочку оказалось делом совершенно безнадёжным. Более того, даже одновременно двумя плоскогубцами сделать это было бы возможно только путём больших усилий. Тоненькое волокно, из которого был сделан кокон и которое само по себе было тоньше человеческого волоса, намотанное трудолюбивой личинкой вокруг себя со всей возможной тщательностью и плотностью, делало кокон невообразимо прочным. Великая сила естественного отбора подсказала и до деталей отшлифовала этот уникальный способ выживания второй реинкарнации бабочки.

Исковерканное пристанище замученного насекомого сопровождало меня в кармане до самого завершения этого удивительного путешествия по Китаю и заняло достойное место в моём письменном столе. Теперь, когда по вечерам меня одолевает мания величия, для того чтобы укоротить своё воображаемое всемогущество, я беру этот кокон и снова пытаюсь его надорвать. Спесь, знаете ли, как рукой снимает. Рекомендую.

Возвращаясь к фабрике, я перескажу вам информацию нашего гида о том, что кокон китайцы не рвут, а разматывают, предварительно выварив в кипятке и найдя кончик нити, с которого личинка начинала свою работу. Каждая куколка разматывается вручную, чем и объясняется высокая стоимость шёлковых изделий. Отваренную, с закружившейся головой от размотки кокона личинку не выбрасывают, а продают в качестве деликатеса в дорогие китайские рестораны. Нам попробовать такую экзотику не удалось. Приняв напоследок участие в растягивании шёлковой массы на специальный обод – часть технологического процесса изготовления шёлкового полотна, – мы пошли бродить по царству натурально шёлковых платьев, рубашек и постельного белья.

Как я говорил выше, цены оказались, мягко говоря, удивительными, и, не будучи особенными любителями шёлковых вещей, мы поплелись к выходу. С полок на нас глядели красивейшие в золотых драконах длинные чёрные шёлковые женские платья, которые, однако, с практической точки зрения были бы уместны разве что актрисе на сцене театра, и замечательные шёлковые мужские рубашки, которые могли бы быть мне в пору только после нескольких месяцев самой свирепой голодовки.

После всех впечатлений этого дня нашим желудкам было приготовлено не менее достойное вознаграждение: банкет пельменей. Пельмени – с незапамятных времён традиционное китайское блюдо, пришедшее в Россию, очевидно, с сопредельных китайских территорий. От этого, как я думаю, самое логичное и понятное для нашего уха прилагательное к пельменям «сибирские». В Китае культ пельменей развит не в пример нашему: супруга уже упоминавшегося первого китайского императора для разнообразия стола своего суженого и для выражения своих собственных талантов изобрела более ста их видов. Каждый завтрак-обед-ужин на протяжении нескольких месяцев Цинь получал новые пельмени. Совершить такой подвиг можно было, по моему мнению, только по большой любви (причём, что из этого подвиг – решайте сами, то ли пельмени придумывать, то ли их кушать). Не знаю, сохранились ли в обороте сычуаньской пищевой промышленности все сто видов, но самые интересные из них, как по содержимому, так и по форме, уже ждали нас в ресторане.

Надо заметить, что всё в Сиане имело на себе оттенок провинции в самом хорошем смысле этого слова, абсолютно не совпадающего по внутреннему наполнению с привычным нам значением. Желание местных жителей показать, что древняя столица ничуть не хуже столицы современной, имело своим итогом выверенные в мелочах детали интерьеров, не допускавшие, но обычные для Пекина потёртости, облезшую в укромных местах краску и слишком спокойное, с чуть заметным пренебрежением, отношение обслуживающего персонала. Всё в Сиане было по-южному тёплым, искренним, ухоженным в мелочах. Желание сианьцев казаться не хуже столичных жителей для нас, туристов, имело своим итогом постоянное ощущение себя важными гостями, не одними из миллионов, которые как приезжали, так и будут приезжать, к примеру, в Пекин только по тому, что этот город главный в стране.

Ресторан, в котором нас ожидали полчища предназначенных к уничтожению пельменей, удивил меня огромными, высотой в два полноценных этажа фасадными стеклами – сплошными полосами, отгораживавшими главный зал ресторана от улицы. В толщину эти стеклянные полотна были три-четыре сантиметра, и установка их сама по себе была уже достаточным поводом для внимания. Но нас провели не в общий зал, а вопреки традиционным представлениям китайцев о дорогом месте застолья, в маленький и уютный на втором этаже. Стены были декорированы темно-красными, насыщенных цветов полотнами, золотой росписью и кистями. Огромный круглый дубовый стол и кресла были полигоном для ожидающего наши желудки испытания.

В течение часа нам подносили самые разнообразные пельмени с несколькими видами соусов. Здесь были пельмени с традиционной для нашего понимания начинкой: баранина, говядина, свинина; были пельмени, смешивающие в себе несколько сортов мяса, были пельмени с овощами и специями; в форме смешных лягушек были пельмени с лягушатиной, в форме креветок были пельмени, конечно же, с креветками, были рыбные пельмени и пельмени с такой начинкой, определить которую я не смог. Большинство китайских пельменей готовится на пару и состоит из тончайшего, почти прозрачного теста, так что передо мной не встало проблемы давиться толстыми, непроваренными уголками отечественных пельменей, слепленных крест-накрест вокруг мясного основания.

Последним блюдом была большая металлическая супница с янтарным бульоном и редкими, как снежные люди в горах Алтая и маленькими как зарплата отечественного госслужащего, пельмешками, которые, по уверениям Марины, нужно было ловить половником обязательно с закрытыми глазами. Тот, к кому попадал один пельмень, мог рассчитывать на добрый путь, тех редких счастливцев, к которым попадали два пельменя подряд, ждало быстрое и неминуемое счастье, тем же, к кому в половник попалось три пельменя подряд, ждала книга рекордов Гиннеса, так как бульона было много, а микроскопических пельменей очень мало. Мне с закрытыми глазами не досталось ни одного, и я отводил душу тем, что вылавливал своенравные пельмени с открытыми глазами, не полагаясь на своё везение. В отместку за пренебрежительное ко мне отношение в период ловли с закрытыми глазами, все захваченные мной пельмени были безжалостно съедены.

Выходя из-за стола, я обнаружил странное сходство себя с только что съеденными пельменями – живот раздулся, руки перестали висеть вдоль туловища перпендикулярно земле и своим положением стали напоминать крылья курицы так, как её показывают в пантомимах, топая полусогнутыми ногами и виляя задницей из стороны в сторону. Иными словами, мы объелись деликатесами до предела.

Отпустив нам на восстановление душевного равновесия пару часов, Марина предложила скоротать вечер в местном театре. Не представляя себе, что можно делать в свободное время в сумерках в незнакомом городе, мы, конечно же, согласились.

Главный местный театр представлял собой традиционное для нашего восприятия прямоугольное высокое современное здание с огромной от пола, высотой почти в три этажа, стеклянной витриной. За ней, освещая множеством солнечных зайчиков тёмную улицу и просторный холл, висела огромная, переливающаяся электрическим светом хрустальная люстра, высотой в пару этажей, длинная и пузатая одновременно.

В светлом мраморном холле, вокруг нескольких копий терракотовых воинов в полный рост, бродила и давала себя фотографировать актриса, с высокой, сложной причёской и в великолепном золотом платье, как я думаю, императорских времён.

Недорогие по пекинским меркам билеты привели нас в весьма традиционный по компоновке зрительный зал, с балконами, хрустальными люстрами, амфитеатром, отделанным малиновым бархатом, и партером, в котором, к нашему удивлению, были не кресла рядами, а обычные длинные обеденные столы, закрытые скатертями и стульями. Сидеть вполуоборот к сцене было не совсем удобно, но дело скрашивала бутылка минеральной воды, презентованная каждому месту в партере.

По краям сцены висели большие мониторы, на которых на китайском и английском языках вкратце давался сюжет предстоящего действия, а затем в процессе представления сюжет той или иной сцены. Свет в зале плавно погас, и мы в течение часа получали огромное удовольствие от традиционного китайского театрального представления, яркого, пурпурно-золотого, громкого и мелодичного. На сцене, сменяя друг друга, появлялись императоры, их жёны, древние, но не терракотовые, воины, охотники, наложницы. Ярчайшие костюмы и декорации, в виде огромного, во всю сцену телевизионного экрана, сделали это зрелище одним из самых впечатляющих за наше путешествие. В представлении использовались традиционные китайские музыкальные инструменты, выступали китайские гимнасты и несколько солистов, с яркими и чистыми голосами. Я не специалист в театральном искусстве, поэтому могу передать только своё общее положительное впечатление от этого концерта. Экраны с информацией помогали уловить основную мысль выступавших, а язык тела дополнял её до полностью комфортного восприятия.

В ту ночь мы спали крепким здоровым сном, тем более, что на следующий день у нас была обширная программа, включающая в себя самостоятельное посещение буддийского Храма Дикие гуси, сианьской городской стены, двух башен в центре города – Смотровой и Барабанной, и, по обыкновению, местной антикварной барахолки.


[На первую страницу (Home page)]
[В раздел «Китай»]
Дата обновления информации (Modify date): 04.12.2014 22:39