Крыло любви. Вкус моря.
Что такое «авгиевы конюшни» знает весь мир, а вот о «тиндареевом птичнике» ничего не известно, полное молчание-отчаяние. А зря, ибо тиндареев птичник был отменно чист, зело просторен и борзо птицеобразен. Известно, что ежели человек похож на свинью, то имеет он расположение к разведению свиней, а ежели на барашка, то к барашководству, на быка — к быководству, на кролика — к кролиководству, и т.д. Говорят, где-то возле Аргоса живет дева, которая походит на щуку, так она, совершенно естественно, только тем занимается, что щук разводит.
Прекраснейшая Леда, жена спартанского царя Тиндарея, была похожа на райскую птицу, неведомо как залетевшую, прямо скажем, в гористую, скалистую, с непредсказуемым климатом Спарту. Когда Леда, поводя дивными округлыми глазами, вперивалась в кого-то влажно-агатовым зрачком, нежно щебетала... Или, часто переступая длинными изящными ножками в красных носочках, перебегала с места на место... Или взмахивала белоснежными ручками, то многие так и думали — что возьмет и прямо вот сейчас улетит!
Царь Тиндарей, супруг Тиндарей, думал об этом чаще других — думал, думал, думал, думал, думал и придумал построить огромную клетку-Птичник, в которой бы его жена Леда была полной хозяйкой и владычицей птичьей. Начал с малого, пошел и купил с полста курочек-несушек, уточек, цесарок, павлинов, фазанов и прочей домашней пернатой мелочи, включая гусей. Но с гусями ошибся Тиндарей. Прекрасная Леда, завидев огромного жирного, толстозадого, седого от грязи и застарелой мимикрии гусища, по-детски испугалась, и, отбежав в сторонку, нахохлилась и заплакала, пропищав — «Уберите гуску! Противный гуска! Щипаться хочет гуска, плохой...»
Звероподобного гуся греки убили прямо сразу, сволокли на кухню и сварили, как водится в Спарте, вместе с яйцами, кислой капустой и шкварками. После трагического эпизода с гусем Леда мало-помалу привязалась к свежепостроенному Птичнику и стала проводить там целые дни, пестуя разнообразных несушек. Как всякую певчую птицу, ее не смущал клеткообразный купол Птичника, ведь внутри было так уютно и находилась она в приятной компании до конца преданных кур. Прекрасная Леда поила их с серебряной ложечки, кормила засахаренными орешками, подметала помет веником из свежесрезанных роз, часами чесала им пальчиком клювики, приглаживала хохолки. Ступала легко, боясь раздавить хрупкие яйца, разглядывала и умилялась крохотному обломку солнца — цыпленку, который, как все хитрые курицыны дети, мгновенно засы-пал у нее в медовой ладошке.
Дни Леда постоянно проводила в Птичнике, а ночи во дворце, где ее на законных основаниях топтал муж-петух Тиндарей. Спальня была тиндареев шедевр, где он, пузастый, волосастый, носастый и хренастый, всласть наслаждался своей райской Ледой, заставляя ее по-разному чирикать, перелетать с жердочки на палочку, растопыривать врозь пестрые крылышки. Так оно привычно велось, день за днем, пока...
... Ясноблещущий, Высокогремящий, Тучегонитель, Отец всех богов и героев — Зевс Олимпиец иногда заглядывался на земных женщин. Вообще-то, положа руку на сердце, «иногда» — не то слово. Громовержец всегда был жуткий бабник. Чем его прельщали земные женщины, эти вечно двусмысленные, вздорные, мечтательные, прыщавые, плохопричесанные создания с липкими от конфет губами и свирепо-заточенными булавками спереди и сзади, понять трудно, но можно. Зевс был мужчина и ему, как любому мужчине, хотелось быть Богом для любимой. Еще Зевс никогда не отказывался от детей. Каждое новое любовное приключение неизменно заканчивалось рождением абсолютно здорового пухлозадого младенца, что дополнительно доставляло ему огромное удовольствие. Несмотря на жуткие хлопоты и частые неудобства, он никогда не оставлял в беде своих женщин и детей, чем заслужил всеобщее молчаливое одобрение.
Однажды, проплывая красноперым сазаном в кристально прозрачных водах горного ручья, Зевс углядел на песчаной отмели две дивные ножки, увенчанные восхитительно пухлым и выпуклым бугорком. Зевс облизнулся и, медленно шевеля плавниками, оплыл ножки по кругу, цепко отмечая каждую деталь. Как всякий настоящий художник, он просто не мог проплыть мимо этих розовых полушарий, таинственной тени пупка, круглых, шершавых пяточек и острых коленок. Зевс был в образе рыбы, но кровь у него вскипела. Закатив глаза, он бросился тыкаться костяными губами во все эти сверхдоступные вогнутости и выпуклости...
Отчаянный визг взметнулся по-над-берегом горного ручья, и царица Леда (а это была она, ей богу! она!), до самых ушей вскидывая колени и выпятив абсолютно незагорелый белесый задок, живо вскарабкалась на сушу и убежала в свой тиндареев Птичник.
— «Павлины, говоришь...» — усмехнулся Зевс и медленно перевернулся кверху брюхом.
Нельзя сказать, что его оглушила неудача. Он и не надеялся, так, за здорово живешь, с первой попытки овладеть прекрасной купальщицей. Он весь отдался медленному течению реки, своим ясным мыслям, устремился куда-то в заоблачные дали, достиг почти вершины Олимпа, и только тут, в двух шагах от дома, у него в голове созрел план покорения гордой и независимой Леды.
В воздухе густо запахло озоном, жаренным на оливковом масле нектаром и свежесваренной амброзией. «Как всегда чесноку переложила... Теперь изо рта будет пахнуть...» — поморщился Зевс и с неприязнью покосился на свой густо прилепленный к скале дворец. Вокруг бездонного супового котла сидели все те же бесконечно надоевшие Бессмертные. Обменивались дежурными улыбками, передавали друг другу помятые золотые миски. Боги и Богини, кивая строгими ликами, пытались, как всегда, веселиться, но у них, как обычно, ничего не получалось. Старые, миллион лет до нашей эры, остроты застревали в губах, как куски холодной баранины, арфическая музыка наводила неизбывную, хорошо отполированные тела богинь отдавали алебастровой сыростью.
Завидев Высокогремящего, боги сбились в кучу и, стараясь быть и казаться мельче и короче, дружественно помахали снизу. Впереди, кусая злые губы и раздувая ноздри, стояла Жена. Мрачный половник в ее руках, как всегда, мелко дрожал от гнева. «Опять тебя, 0! Тучегонный! Дома нету!!! — заорала Гера, выкатив блестящие, как у козы, глаза — Гости съехались на дачу, амброзия простыла, а он шляется невесть где, юбочник...»
— «Это Я — юбочник?!» — грохнул себя в грудь Зевс и, издав оглу-шительный перун, круто развернулся и молнией зигзанул с Олимпа на землю.
Гордо выпятив грудь, он со свистом пронесся сквозь мокрую дождевую тучку и весь чистый, благоухающий, незримо и неслышно спланировал на острую верхушку тиндареева Птичника. Сидя там прочно, он увидел развлекавшуюся с курочками Леду и влюбился еще пуще прежнего.
— Ах, ты, Пташка моя... — растроганно определил Зевс и, нарочно поскользнувшись, кубарем крутанулся с крыши.
Прямо на Леду, невесть как, с синего неба, свалилась и шмякнулась крупная свинцовая тушка белоснежного лебедя. Весь израненый, он жалобно стонал, жемчужные слезы катились из его глядящих с немым обожанием глаз, изящное лебединое крыло надломилось, как бровь Пьеро, кряжистые мозолистые лапки задрались вверх, из широкой груди торчала длинная, археологически-бронзовая стрела, из кошмарной раны сочилась цвета перезрелой малины кровь...
— О! Опять эти жестокосердные охотники подстрелили благородное животное... Птичку жалко!!! — вскричала Леда и, наскоро запеленав тяжелораненого, притиснув его к твердым грудкам, побежала во дворец. При этом лебедь громко стонал и доверчиво терся жилистой лебединой шеей.
... Принесла на руках прямо в тиндарееву спальню, мимо изумленного Тиндарея, ибо Тиндарей полагал, что место птицы в птичнике, а никак не в его спальне. Уложив на кровать, ловко выдернула медноблещущую стрелу и, оросив рану лучшим тиндареевым вином, крепко забинтовала лучшими тиндареевскими носовыми платками.
Царь Тиндарей медленно, но до краев налился гневом — тащить мерзкую птицу в его шикарную постель! Не спросясь, подкладывать под эту лебедеву задницу его любимую подушку! Да гори оно все огнем!
— Я назову его в честь северного гиперборейского ветра — «Бореем!» — ласково глядя на быстро поправляющегося лебедя, сказала Леда, — а попросту, меж собой, мы будем звать его — Борька...
— А меня, меня ты спросила?! — спросил Тиндарей и стал быстро одеваться в воинские доспехи, чтобы как можно скорее уйти на войну. Что ни говори, а война — лучшее занятие для обиженных на жен мужей.
Глядя в окно на (всю в клубах пыли и грязи) удаляющуюся боевую колесницу мужа, Леда внезапно оглянулась и увидела прямо прожигающий ее спину взгляд Лебедя.
В ту же ночь Зевс стал склонять Леду к птицеложеству. Конечно, он мог принять обычный облик — высокого, богатого, статного, бородатого господина среднего возраста, но... зачем? Леде и без него с избытком хватало своего не менее бородатого мужа. Нет! Что ни говори, а подплыть к бабе Лебедем не каждый сможет! Для этого надо быть не птицей, а Богом.
Звездной ночью, дождавшись, пока прекрасная, нагая Леда задремлет, подкрался под теплый бочок Зевс-лебедь и, широко раскрыв белоснежное эротодинамическое крыло, укрыл спящую красавицу...
Розоперстая богиня утренней зари Эос осветила первыми лучами не-виданную от сотворения мира картину — на зверски измятых простынях, блаженно улыбаясь, спали две прекрасные птицы. В каком бы обличии не приходило к нам счастье, разве оно становится от этого иным?..
Еще каких-нибудь две-три тысячи лет назад девушка Роза, возможно, стала бы Богинею Любви. А еще сто лет назад она, конечно, была бы нарядною звездою гарема у крымского мурзы. Роза была розовогубая, пухленькая спереди и сзади, при ходьбе по крутым горкам у нее все волновалось, вздрагивало, дрыгалось нестерпимо под скромненьким ситчиком взад и вперед, да так, что глаз не отвести, не оторвать. Один бедный водитель танка, говорят, врезался внезапно в дикую скалу, засмотревшись на повороте, когда Роза-Афродита шла «... в блеске красоты, в благоухающих одеждах, и при ней ярче светило солнце-Гелиос и пышнее цвели цветы...»
Такая была девушка Роза, но, к несчастью, мало она подходила для современной, очень деловой и ответственной жизни, потому как была наивной и любила всех мужчин, которые внезапно приглашали ее погулять вечером к топчанам на пляж. Раньше, при старинном мурзе, это, может быть, и сошло бы с рук — сидела бы она у прохладного фонтана, за высокой каменной стеной, и любила одного мурзу, потому как все остальные живые существа вокруг были или павлины, или евнухи, а сам хозяин ее очень ценил и дарил бы разные глупые восточные безделушки...
Но сейчас, к концу каждого курортного сезона, ее ценили все меньше и после очередного бурного свидания норовили поскорее наглухо застегнуть штаны и убежать в кусты. Но Роза не обижалась и опять улыбалась каждому встречному мужчине, любя его просто за то, что он мужчина. Ей нравились все мужчины, но больше всех сильные, благородные, неизвестные матросы.
Она грозила издали хорошеньким пальчиком и кокетливо спрашивала: «Ах, Ты, наверное, матрос? Скажи — да!» У нее в комоде всегда хранилось несколько полосатых тельняшек и даже одна настоящая флотская офицерская фуражка с золотым крабом.
Еще она любила свое горячее, пенное, южное море и старалась искупаться в нем каждую свободную минуту, солнечный скалистый пляж, где на каждом раскаленном камне сидело по дюжине белобрысых копченых пацанов, любила весело, с визгом и смехом купаться с ними и бороться в воде. Мальчишки, облепив ее, как муравьи зрелую сочную грушу, тащили ее глубже в море и крутились вокруг, будто невзначай пощипывая за упругие полновесные округлости и на ходу знакомясь с тайнами непонятного, как бесконечность, женского тела.
Говорили, что Роза стала такой случайно, рассказывали, что: ... совсем юная Роза любила забираться в темный сарай для просушки рыбацких сетей на берегу и лежать, запутавшись в сетях вместе с пучками сухих водорослей, слушая извечно ровный шум моря. Ячеи сети держали в себе соленые кристаллики моря, которые можно было слизывать, и пахли живой вкусной рыбой: пеламидой и кефалью. Роза зарывалась глубже в сети и замирала от страха. Она прибегала и юркала в сарай почти каждый вечер, хотя ее ругали за это старики родители.
— Не ходи в темный сарай, не ходи в сарай, непутевая... Нельзя! — говорили родители, но детка Роза не слушалась и убегала, чтобы испытать этот каждовечерний непроходящий страх и ожидание. ... Однажды она забежала в сарай, широко раздвинув ноги, легла на сети и замерла. Проем в раскрытой двери вдруг заполнила чья-то плотная фигура. В темени светились белые полоски тельняшки. Моряк не спеша закрыл тяжелую дверь, заложил ее треснувшим веслом с упрямо оттопыренной уключиной, и они очутились в полной темноте. Море за тонкой стеной сарайчика продолжало мерно и мягко толкать берег с шорохом, похожим на глубокий вздох. Она чувствовала эти упругие толчки, прижавшись затылком к земле — не видя его, она знала, что сейчас он подойдет... Моряк грузно улегся рядом, а она, хитрая как все женщины, притворилась, что крепко спит. Он нежно погладил ее маленькие крепкие груди, провел пальцем по сжатым губам, почесал за ухом и вдруг, что-то забормотав, протяжно вздохнул и захрапел. Нельзя сказать, что Роза обиделась, рядом лежал живой мужчина, и от него вкусно пахло табаком и крепким вином. Ей было любопытно, и как-то истомно грешно, и совсем не страшно. Она сразу поняла, что это ее мужчина и что он никуда не денется. Она весело поцеловала его в шершавый подбородок, расстегнула пуговки на брюках и погладила то, что никогда раньше не видела. Это было упругим и горячим. Роза лизнула Это влажным языком и... почувствовала знакомый вкус моря. Оказывается мужчина был морем, а вкус моря был родным. Роза чуть не заплакала от радости — то, чем ее страшили, о чем с тихим ужасом рассказывали ей подружки, вовсе не пугало, а наоборот, неудержимо притягивало и располагало к себе... Неожиданно моряк ласково отстранил ее и посадил на себя верхом. Испуганная Роза уперлась ему коленками в грудь, изо всех сил пытаясь приподняться, оттолкнуть, отторгнуть его, но он сам прижимал ее к себе и почему-то не отталкивался, а, наоборот, с неудержимой, размеренной, как прибой, силой, вжимался все ближе и глубже.
С той поры она стала для всех «нашей безотказной дурочкой Розой», а тот неизвестный моряк, перед тем как совсем уйти в ночь, подарил ей часы со своей сильной и щедрой на ласку руки.
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления
информации (Modify date): 10.12.04 14:37