Данная подборка представляет стихи автора из его последней книги «Пятьдесят стихотворений» (Издательство «Русский Двор», М., 1997), изданной при содействии журнала «Меценат и Мир» * * *
1996
* * *
Вот и кончена жизнь, остается тебе — доживанье.
Судный час твое время отмерит в бесстрастных часах.
И потянутся дни, как года, без числа и названья.
Осень правит разбойничий бал свой в окрестных лесах.
Первый иней сребрит желтизну тропаревского поля.
Первый шаг и неровен, и робок. И с дрожью в руках,
виновато и тихо ты из дому выйдешь на волю.
Вот и сыграна жизнь, оставаться тебе — в дураках. Что же завтра? Снега, до следов и тропинок охочи,
горечь первых затяжек, обрывки какого-то сна,
приполярные дни, паутинные липкие ночи, —
все, чему ты когда-то учился давать имена —
без эпитетов этих.
... в мерцающем отблеске детства,
в невозможном моем, где упругого света струя проливалась с небес...
И в слезах над строкой оглядеться,
над щемящей строкой: «Неужели вон тот, это я?!» Это я. И шутница-судьба, обручась со стихами,
вдруг предстанет в такой наготе, что вдвойне подивись:
как ты мог сочетать вперемешку со светлыми снами
и беспутство, и ложь, и нелепую темную жизнь?
А слова твои — только слова,— и не лучшей из женщин
диктовались они, твои годы бездарно губя
в обоюдной любви, как мечталось (ни больше ни меньше!),
но жестокою Музой, по свету водившей тебя.1996
* * *
Бывает время — тайный молкнет зов,
последний отзвук замер, эхо мнимо,—
душа мертва, и нет звучащих слов,
и немота твоя неодолима.О, муки творчества — одним из многих жить
среди людей неблизких, но незримо,
таясь людей, себя в себе творить
и ждать свой день спокойно и сурово,—
немой тоске людских сердец явить
рожденное молчаньем Слово.1985
ЗИМОЙ* * *
Не буди этот вечный и страшный покой,
где немые могильные камни застыли,
где сожженных усадеб забытые были,—
над великой рекой, под уездной звездой.
И дыханию ночи с порога дивясь,
слушай шорох и шепот дождя торопливый,
слушай кроткого ветра сквозные мотивы,—
как чужого наречья неясную вязь. Та земля, что когда-то здесь жизнью звалась,
та земля, за которую кровь пролилась,
обернулась большой и мертвящей пустыней,
никому не нужна,— и деревни пустые
в ней с земли исчезают, землей становясь,
в ней поля не рожают и вечная грязь
непроезжих дорог... Это сердце России.1987
Который год —
в безумии моем —
мне снятся сны цветные. Просыпаясь,
с тоской привычной век не поднимая,
я скучно знаю, что опять увижу
мир наших зим двухцветный, черно-белый,
в проем окна оправленный, как в раму,
знакомый мир. А между тем другая
еще стоит картина и не тает,
расцвеченная красками, живая,
такая непохожая на мир.
И век не поднимаю я, и с грустью
я сетую на то, что не сподобил
меня Господь художническим даром.
И странный сон преследует меня.
Они —
любовники. Она, утомлена,
к его плечу прижавшись, зябко дремлет.
И алый сумрак их тела объемлет,
и грудь ее стыдлива и нежна.
А кожа тонкая (в снегах голубизна)
просвечивает каждой жилкой тайной,
как первый лед по осени печальной
являет струйки быстрые у дна.
А за окном
хвостатая комета
грозит бедой, несясь к земле на гибель.
Багряны тени, и тела нагие
освещены закатным смертным светом.
Растерян он. В
его глазах испуг.
Но тишине беспомощно внимая,
лежит недвижим он, не разнимая
и в этот миг кольца сведенных рук.
Оглохла ночь. И видишь сердца стук;
и тает страх в его усмешке нервной
(пусть гибнет мир!), но и подружка — верной —
погибнет с ним, земной замкнувши круг.
... Когда
изменишь мне, смиренная моя,
о как мучительно и долго буду болен
безлюдьем и обидой злой — не волен
тебя простить, понять не волен я.
Тоскуя вспомню (вспомнишь?!),— ночь полна
весной, тревогой, воздух мглой остужен;
томленье тел, свеча, и поздний ужин,
и хмель спокойный красного вина;
а ночь вплывает в синий мрак окна,
и мы плывем — щека к щеке — в забвенье,
в мир многоцветный, дивный, в область сна;
и близость наша горестно ясна,
как в расставанья час, как за мгновенье до
гибели...
Не предавай меня!
1984—1985
* * *
... А сколько лет прошло! мне полпути осталось.
Давно мой скорбен дух, давно лишившись крыл.
И перешед черту, вдруг ощутив усталость —
как по чужой стране, я по душе бродил.Я проходил поля, был горизонт в зарницах,
и человек во ржи лежал, убитый мной.
Был желтый череп гол, в его пустых глазницах
таился смех и страх, и червь скользил немой.А по густой меже, где злые птицы пели,
возлюбленные мной прошли — и бедра их
струили чистый свет, и от стыда чернели
в их белизне следы бесстыжих губ моих.И понял я, что мир
и жизнь вокруг — лишь тени,
лишь отраженья тех,
что я творю на дне
моей больной души, —
что я — свой злобный гений,
что я виной всему
и что вина — во мне.И не спастись тому (живи еще хоть дважды) —
ни от дневной тоски, ни от удушья снов —
кто ложью жив и жизнь сравнял с листом бумажным,
кто уловил ее бесплотной сетью слов...
1982—1983
Учитель
... И взяв Его — тая
ознобный страх —
они над Ним в безумье злом глумились
в ночь с четверга, и обреченно бились
с холодной тьмой огонь и дым костра;
а Он, воззвав на крестный путь добра,
один за всех прияв венец и путы,—
скорбел душой — как жалок взгляд Петра,
как сладок поцелуй Иуды...
1984
* * *
У врат чистилища душа
одна стояла... Ангел белый,
ее оставив, не спеша
прочь уходил. Звездой горела
Земля, и брошенное тело
в ней остывало, не дыша,
не размыкая хладных уст.
Душа глядела виновато
на тело, бывшее когда-то
рабом — бесчестья и безумств —
ей, неразумной, но крылатой,—
и почитавшей божеством
себя, высокую — родством
случайным связанную с телом.
Душа растерянно глядела,
как — угасая — зыбко тлела
Земля малиновой звездой,
далекой — и чужой отныне,—
и понимала, что в пустыне
всеискупленья ледяной
ей, жившей на Земле рабыней,
за все ответ нести — одной...1983
* * *
... но почему-то,
когда услышу Родина,— то мне
увидится и призрачно и смутно
не лунный свет на бархатной волне,
не зимний снег, не летний белый день
и не весны зовущие тревоги,
а та пора, когда и думать лень,
и клонит в сон, и странно телом слаб,—
продрогшие поля, разбитые дороги
(и лица темные усталых русских баб,
погасшие в заботах их убогих),
нависшие так низко облака.
1986
... И нет покоя мне — и утешенья нет,—* * *
В них не тускнеют
столько темных лет
мерцанье звезд и непорочность лилий.
(Ах, что за чудо, что за чудо этот Фет!
Его, наверное, в Германии купили...)
Рис. И.Ситникова1987
* * *
Бывает, молча куришь без огня,
читаешь иль клонишься над работой,
и вдруг негромко позовет меня
невидимый и неспокойный кто-то.
И представляется полупустой вагон,
слезятся стекла, и поля в тумане,
кочевье громкое проснувшихся ворон,—
все-все, что сердце жалостию ранит.
На переезде одинокий дом,
белье намокшее (хозяйка позабыла),
уже рассвет, но ни души кругом,—
все-все, что сердце Русское любило
и любит, ревностное, поверяя снам,
за безысходность бытия земного,
за безнадежность, за тоску, за срам минувшего...
Не надо мне иного!
Вот э т о Родина. Куда ей без меня?
Куда мне без нее, на край ли света?
(Ты молча куришь, в доме нет огня.)
Я знаю, что тебе курить до света,
молчать и думать, дожидаясь дня,
и спрашивать ее...
И ждать ответа.1995
* * *
Мой дом не здесь, я здесь гощу.
Зачем живу, зачем плыву
в потоке дней, в круженье лиц?
Мой дом не здесь, я здесь живу
по праву перелетных птиц.
И выходя один во тьму,
знакомый горний свет ищу —
привычный глазу моему. Мой дом не здесь, мой дом —
звезда,
высок, высок ее венец,—
но так не долог путь туда,
где Мать не спит, где ждет Отец. Взмахну крылом, — поля у ног
качнутся, поплывет жнивье.
И на земле отбудет срок
бездомье вечное мое. И над травой родных могил,
над чистотою светлых книг,
над болью тех, кого любил,
зайдется мой
прощальный крик...
1994
[На
первую страницу (Home page)]
[В раздел "Литература"]
Дата обновления
информации (Modify date): 19.12.04 18:18