Представляем автора

Леонид Рабичев

* * *
Фантазия плела за нитью нить,
На фоне дома облако лежало.
Поднять его, с трубой соединить
И превратить в дорогу надлежало.

Но тысячи «Зачем?» и «Почему?»,
А вдруг ответит молнией и громом?
А вдруг дыра, подобная бельму,
Соединится с временем и домом?

Убрать его? Разрезать пополам?
Шли годы. Я в дурацкий спор втянулся,
Случилось так, что ангел пролетал
И форточки моей крылом коснулся.

Ветер

К себе, к себе прислушаться должны,
К любому каждой мысли сантиметру,
К волнующему ритму тишины,
К ретроспективе новояза, к ретро-
Трансляции улыбок старины,
К горячему дыханию зурны,
К бетонной неподвижности стены
И к ледяному за стеною ветру.

Завод

Звон наковальни или скрип дверной,
Рефлексы, тени, контуры и блики,
Вкус миндаля и корочки ржаной,
Цвет роз садовых, запах земляники,
Ребенка крики, шепот за стеной.

Сто языков, и каждый говорит,
Сто тысяч плит и замыслов лавина,
Один купил завод, другой убит,
Внезапно обретая колорит,
Из хаоса рождается картина.

Кавардак

Тот постоянный мыслей кавардак,
То их очарования начало,
И краска та, что неизвестно как
Окно или число обозначала,

О медленная живопись моя,
Безмерные квадраты и овалы,
Где музыка — числитель бытия,
А знаменатель — потолок подвала.

Календула и пудра, и вино,
И все, чего на свете не бывает,
Забывшее, что память забывает,
Что улетают птицы, время тает,
Замерз ручей, на улице темно.

Суета

Кавказская война, Аргун, Самашки,
Цель жизни открывалась, как альбом,
Стена светила из-под абажура,
Неправда, правда и архитектура
Теряли смысл. В сосуде голубом,
Наполненном нектаром и стеклом,
На югославском письменном столе
Стояли три полуживых ромашки.

На половик спускалась тень от них,
И миг за мигом, словно на экране,
В окне на фоне облаков и книг
Холсты и краски таяли в тумане.
Едва ли толком объяснить могу
То чудо, то особенное чувство,
Что сочеталось с пустотой в мозгу
И превращало суету в искусство.

Никто

«Кто ты?» — время спросило меня,
Уходя навсегда.
Я бесстрашно, как Улисс Циклопу,
Ответил: «Никто!»

«А Свободу, Свободу
Какою ценою купил?»
Я ответил: «Никто не мешал,
Сам себя ослепил».

Архив

Дорожные символы, нимбы, вериги,
Сто тысяч цитат, миллионы могил,
Забытые лица, забытые книги,
Прошел и забыл, написал и забыл.

Судьба, как словарь, человек, как газета,
То самонадеян он, то суетлив,
Не ведает, что вытворяет, но где-то
Негласный иной существует архив.

В нем все удивительно, все нетипично,
Картины поштучно, статьи постранично,
Рожденье однажды, и память одна,
И сердце одно, и судьба единична,
И все перевернуто, все безгранично:
Конверты, картины, слова, имена.

Век

От Петра Великого
До большевиков,
Жертва нрава дикого
Или сам таков?

Мрамор или мумия,
Почва и народ,
Результат безумия
Или эпизод?

Пляшущий, играющий,
Превращенный в клип,
Сам себя не знающий
Век — стереотип?

Портной

Вот фото, на котором нет лица,
Вот яма, вот подобье деревца,
Картина называется «Война».
Кирпичная труба, проем окна,
И мысли, как четыре этажа.
Где истина, а где святая ложь?
Ни высоты, ни рва, ни блиндажа,
Ни женщины погибшей не найдешь.

Есть только век в фуфайке шерстяной,
Который как помешанный портной —
И нить уже не та, и смысл иной
Существованья, и заказ не тот,
И ткань не та, а он все шьет и шьет.

Овалы

Книги, местности и вещи
То блаженны, то зловещи,

Все их части заменимы,
Все союзы повторимы,

Все овалы и квадраты
Музыкальны и крылаты.

Сто историй в каждом чувстве,
Краски их подобны числам,

Это счастье, что в искусстве
Цель не связана со смыслом.

Рождение цвета

Вещами наполняются страницы,
Потом на ум приходят имена,
Худая слава, вечная война,
Оборванное страхом время длится,
И что-то незамеченное мнится,
И не предполагая ничего,
Душа как бы касается искусства,
И цвет загадочно воздействует на чувства,
И мы загадочно используем его.

Тайна

Лжи высота перед правдою низкой,
Тайна любви, отвергаемой с гневом,
Встреча солдатика с телефонисткой,
Оба лежат в блиндаже подо Ржевом.

Бог без ноги возвратившийся с фронта,
Красная тень на краю горизонта,
Белое и голубое на красном,
Тайна присутствия целого в частном.

Мужество юноши, дерево девы —
Это из жизни Адама и Евы,
Мелкое громче, великое тише,
Знание проще, незнание выше.

Алла Белякова*

Дом и больница, примус и плита,
Невежество, восторг и слепота,
Оранжевое небо, электричка.
Откуда эта рисковать привычка?
Увы! Меня охватывала нежность
И жалость, что отважна и проста.

Даль красная, зеленая вода,
Чужая дача, зимняя дорога,
Квартира и страна, семья и быт —
Все это малость! Главное, когда
Витийствует рука по воле Бога,
И светится, и смотрит на звезду
Все то, что не вмещается в среду.

Меж зарослей крапивы колесо.
Она писала, как Анри Руссо,
Старательно, свободно и беспечно,
Нескладно и темно, зато навечно
О счастье одиночества в саду.

* Подборка материалов, посвященная поэту и художнику Алле Беляковой, опубликована в журнале «Меценат и Мир» № 6—7 .

Из шестой книги стихов «Руины»
(М., 1998)

Весна

Лист прошлогодний, под забором снег,
Висит петля под сломанным замком,
Пень у порога что-нибудь да значит.
Бесхозный дом, как старый человек,
Ворочается, охает и плачет.

Печь затопил и сел на табурет.
Скворец на ветке, жук в навозной куче,
Иль просто бочки полусгнившей цвет.
Две трети неба заслонили тучи.
Потом явилась мысль, что смерти нет.

Деталь

То камни, то кусты,
Не надо торопиться,
Стихи или холсты,
Как заново родиться.

Предметы говорят,
Душа располагает,
Здесь знания вредят,
Внезапность помогает.

Случайная деталь
Пронизанная светом
Преображает даль
И наполняет цветом.

Начало пути

Внезапный воздуха глоток,
Волхвов торжественные лица,
Покорно смотрят на восток
Верблюд двугорбый и ослица,

Восторг, растерянность, печаль,
Ребенок, звездочеты, вести,
И сборы, и готовность вдаль
Шагать до эшафота вместе.

Я тоже, тоже в их числе,
В очах усталость и беспечность,
Костыль и книга на столе,
Напоминающая вечность.

Размер

Картина не равна себе самой,
Она, как бы надеется душой,
Стать горизонтом, бурей, тишиной,
Из рамы улизнуть и стать большой,

И выразить себя на много лет
Не как висящий на стене предмет,
Два с половиной метра бытия,
А как стихи, в которых ты и я.

Звон

На карнизе птица
Каменная спит
Или половица
Под ковром скрипит?

То ли профиль женский
За спиной мужской,
То ли нож чеченский
На Тверской-Ямской?

Ощущенье звона,
Грома пустоты,
Градуса наклона,
Счастья высоты.

Строка

То бал в собрании, то храм,
То командор, то донна Анна,
То скачет, скачет по полям,
И вдруг — сарай, изба, поляна,
Пруд, мельница, и на скаку,
От размышленья ледяного,
С коня слезает вороного,
Главу меняет на строку.

Языков, Вульф, Дали, Миро.
Вхожу в музей. Рукав, рейтузы,
Перо, чернильница, бюро,
Рояль, подсвечник, два дивана,
И в рамочке квадратной муза
беспечно смотрит на меня,
Но нет седла и нет коня,
И мельницы, и донны Анны,
И, улыбаясь зло и странно,
Подсвечник смотрит на меня.

К тексту стихов приложены иллюстрации   сына поэта — художника Федора Рабичева — они не связаны непосредственно со стихами.


[На первую страницу (Home page)]                   [В раздел "Литература"]
Дата обновления информации (Modify date): 26.12.04 19:34