Представляем сценарий

Наталья Виолина

Подруги

В настоящее время к запуску в производство готовится телесериал «ПОДРУГИ». Автор сценария НАТАЛЬЯ ВИОЛИНА так объясняет свое обращение к теме: «После бурного увлечения всем новым — чужим и прежде запретным: мексиканскими страстями, йогуртами, мюсли, «терминаторами» — снова неодолимо потянуло «на свое»: простоквашу, гречку, знакомых героинь, которые с телевизионных экранов приходили в наши дома и которых мы и звали по-домашнему: Люсенькой, Танечкой, Надюшей... Хотелось бы вернуться к традиции старого доброго кино, в котором мужчины любят женщин, а не друг друга, где нет испепеляющей вражды поколений, где действуют герои без уродств и патологий».

Ниже мы публикуем отрывок из первой серии сценария, в котором героини провожают в первый класс сына одной из них — в ту же школу, в которой десять лет сидели за партами они сами.

* * *

Перед зданием школы все было как раньше: учителя держали планшетки с номером класса, старшеклассники встречали малышей, смущенные и взволнованные первоклашки выстраивались аккуратными рядами, родители нервничали и суетились. Маша, Аля и Полина, крепко держа за обе руки Филиппа, протискивались сквозь толпу к учительнице с табличкой «1-А».

— Зинаида Ивановна!

Пожилая учительница с торжественным, по-старомодному большим крахмальным белым воротником на темном платье, полноватая, мягкая, неторопливая, обстоятельная, вдруг совсем по-девчачьи хлопает себя ладонями по щекам, ахает, бросается обнимать всех троих.

— Милые вы мои! Ну-ка, покажитесь! Красавицы! Красавицы по-прежнему! Дайте-ка расцелую! А ты, Машуня, еще похудела — совсем заморыш! Так нельзя! А где твой богатырь? — тормошила она Полину.

Полина махнула рукой назад, туда, где над колыханием букетов и голов возвышался ее сын. Он встретился глазами с Зинаидой Ивановной, послал ей воздушный поцелуй.

— Господи! — всплеснула та руками, — совсем дядька! Сколько же я его не видела?! С выпуска, должно быть? Года три! Забыл старуху, мерзавец!

— Да кто ж Вас забудет?! — возмутились все три на разные голоса. — Вы и не мечтайте от нас отвязаться: вон следующего привели — принимайте на воспитание!

Только сейчас Зинаида Ивановна увидела затертого между ними Филиппа. Она смотрела на него долго и нежно, переводила взгляд на Алю, потом снова на сына.

— Глаза твои — васильковые. А больше от тебя ничего! В отца, наверно? Ты бы хоть с мужем познакомила!

— Я Вас, Зинаида Ивановна, со столькими уже знакомила, что боюсь утомить! — смеялась Аля. — Давайте, буду через одного, а то у Вас в глазах зарябит!

Зинаида Ивановна повернулась к Володе, который с верхней ступеньки снимал все происходящее на видео.

— С этим знакомь, — сказала учительница серьезно. — Ты девка шалая, но решительная — я тебя хорошо знаю. Если родила — стало быть, полюбила. Ты ж не случайно припозднилась — меня не проведешь!

Аля обняла Зинаиду Ивановну, шепнула в ухо:

— Все-то Вы про меня знаете, все так: люблю его, подлеца!

— Ну, даст Бог, будет жизнь! Знакомь с сыном! — она подала Филиппу руку.

— Очень рад, — сказал Филипп светски. — Много слышал о Вас хорошего!

Все расхохотались. Зинаида Ивановна присела на корточки, обняла Филиппа, прижала к себе.

— Ну вот у меня и цель появилась: тебя выпустить! А то подумывала на пенсию уйти — сколько можно! А теперь надо еще поработать: лет этак десять! До твоего аттестата!

А потом все замерли перед фотоаппаратом: снимок получился ярким, цвета естественные, живые — не то, что тот, черно-белый, тридцать лет назад. Но лица подруг были почти узнаваемы, и Зинаида Ивановна все та же — просто на полжизни старше...

* * *

Они наскоро перецеловались, прощаясь: все уже куда-то опаздывали. Полина с сыном нырнули в новенькую «девятку», Маша отказалась присоединиться, заявив, что с удовольствием пройдется пешком «по свежачку»: отправилась своей мальчишеской походкой по утренним пустынным переулкам. Аля взгромоздилась в высокий «джип», где ее ждал Володя.

— Ты опаздываешь, — сказал он осуждающе. — Вы ж почти каждый день видитесь! Только диву даешься: сколько можно трепаться!

— Это кто трепется?! — спросила Аля, взвиваясь. — Мы, по-твоему, — «трепемся»? Да? Если бы мы действительно ТРЕПАЛИСЬ, как ты выражаешься, ты бы меня вообще дома не видел. Мы все бы не работали, детей бы не рожали. Куда ты поворачиваешь? Здесь лишний светофор! Я ж опаздываю! Давай проходным двором! Так я говорю, мы не «трепемся» — а так, в одно касание, просто перебросились! Трепемся! Что мы стоим? Где красный? Это темно-желтый — уже можно ехать! Господи! Это ж прямой эфир! Дай я сяду за руль — ты просто какая-то рыба!

«Джип» несся в густом потоке, подрезая, лавируя, мечась из ряда в ряд. Аля вдруг припала к плечу мужа, поднырнула под руку на руле.

— Знаешь, все время по тебе скучаю! Вот сейчас должна уйти — и уже соскучилась! Представляешь!

— Очень даже хорошо представляю! Потому что мне тоже всегда тебя не хватает. Сколько ни вижу — все мало, — Володя остановился на светофоре, обнял жену, поцеловал в затылок. Аля вдруг потянула носом, принюхалась.

— Какой замечательный запах! Новый одеколон?

— Ага.

— Откуда?

— Ты подарила. «Маскино».

— Потрясающе! У меня действительно хороший вкус! Во всем! А что это ты сегодня новым надушился?

— Почему же вдруг? Все-таки праздник: сын в школу пошел!

Но Аля уже побледнела от напряжения. Она вылезла из-под руки мужа, сидела с прямой спиной, глядела на него в упор, испепеляя:

— Ты сейчас куда?

— В офис!

— В офис! Это туда, где голые девки ногами машут?!

Володя вздохнул привычно и терпеливо — было видно, что ничего удивительного для него в этом разговоре нет.

— Алечка, они мне так же интересны, как голые люди —банщику. Это работа — ничего более. Ты должна быть счастлива: для меня красивые полуодетые женщины — будни, рутина, понимаешь?

— А я?

— А ты праздник, который со мной не всегда.

— Почему праздник?

— Потому что я тебя люблю.

— Ну хорошо, — Аля вдруг успокоилась, повеселела. — Ну ладно. На сегодня поверила. Побежала входить в образ. Ты за мной заедешь?

— Конечно.

«Джип» стоял у входа в «Останкино». Аля исчезла за стеклянной дверью.

* * *

Маша в отчетливо прекрасном настроении шаталась по переулкам Старой Москвы, наслаждаясь непривычным для нее ранним часом. Перед кабиной телефона-автомата остановилась в нерешительности, пошарила в карманах, в сумочке.

— Молодой человек! — спросила проходившего мимо парня.— У вас монетки не найдется?

— Вы, девушка, отстали от жизни: нужна не монетка, а карточка.

— Правда? — растерялась Маша. — Я не знала: наверно, давно никому не звонила с улицы. Извините.

— Пожалуйста. Вот карточка. Звоните. Я подожду.

— Да что вы!

— Звоните, звоните! Я не тороплюсь.

Маша вошла в кабину. Плотно закрыла за собой дверь. Отвернулась. Набрала номер.

— Гражданин начальник, доброе утро!

Ей что-то говорили в ответ, видимо, нежное и веселое, потому что Маша счастливо смеялась.

— Да, вот в такую рань — бывают в жизни неожиданности! В школу ходила — к первому звонку. Да, впала в детство. Алькиного Филиппа провожали — я тебе говорила. А ты что сейчас делаешь? Далеко? А можно с тобой? У меня репетиция в двенадцать. Успею? Тогда жду. Мерзляковский переулок, — Маша высунула голову из кабины. — Молодой человек! Будьте добры, посмотрите номер дома! Шестнадцать? Спасибо. Шестнадцать! — повторила Маша в трубку и вышла улыбаясь.

— Спасибо, — она протянула парню карточку. — Очень выручили.

— Я вижу, — он улыбался, глядя в ее счастливое лицо.

— Конечно, деньги за разговор не предлагаю, хотите —приходите на концерт в консерваторию. Тоже бесплатно. Я проведу.

— Спасибо. Классическую музыку не люблю. Зато люблю симпатичных женщин! Но у вас, я вижу, в жизни все устроено.

— О, да! Вы просто экстрасенс!

* * *

Полина припарковала машину у тротуара. Вышла, огляделась по сторонам, сверилась с адресом в записной книжке. Задрав голову, стала внимательно изучать фасад. Дом был стар, но обновлен. Во многих окнах рамы заменены на «евро» — сияют геометричной белизной. В других — старые, потрескавшиеся, с облупившейся краской — за ними чья-то давно начатая в этих стенах жизнь. Но уже наступает новая — с другими возможностями, другими вкусами, своим ритмом. По номеру квартиры и этажу Полина пыталась угадать окна. Ей показалось, что она вычислила: третий этаж, старые, чисто вымытые стекла, старомодные занавески, на подоконнике — цветы и пузырьки с лекарствами, в глубине — старинная люстра. Все это было замечено и принято к сведению. Она достала зеркальце, носовой платок, стерла с губ яркую помаду. Опустила глаза в вырез платья — он показался ей слишком глубоким. Она достала из багажника строгую глухую кофточку. Застегнула все пуговицы до шеи, зачесала назад светлые игривые пряди — образ изменился. Теперь вместо похожей на Мэрилин женщины, привыкшей к тому, что мужчины провожают ее глазами, перед дверью стояла замотанная советская гражданка, скромная, без амбиций, готовая присесть у подъезда на скамеечку и обсудить растущие цены, рецепт нового блюда и новую диету. В прошлом Полина была хорошей артисткой и перевоплощение давалось ей легко. Она поднималась на третий этаж пешком, игнорируя лифт — это было ее зарядкой. По дороге внутренне настраивалась, уже видя перед собой еще не знакомого человека, как когда-то, работая в театре, ждала выхода из кулис партнера по сцене.

Дверь открыла пожилая интеллигентная женщина. Грустная и приветливая. Пока здоровались, знакомились, стало очевидно, что мгновенно возникла симпатия. Комната была под стать хозяйке: благородная и усталая. Красное дерево, давно ждущее реставрации, вольтеровское кресло с верблюжьем пледом, фарфор со стертым рисунком...

— Вот решила продать: уезжаю к сыну в Америку. Да, все вместе: и квартиру, и вещи — все. Разве с собой возьмешь? Жалко? Нет, чепуха. Это что — тряпки, деревяшки, чушь... Вот город этот, — она махнула рукой за окно, — эти переулки, люди в них... Почти никого не осталось... держаться не за что... жизнь прошла...

Полина заметила в углу на полу стеганый матрац, пустые, чисто вымытые миски.

— Да, да, собака. Семь лет. У невестки аллергия на шерсть — с собой взять невозможно. Отдала. В хорошие руки, конечно. Близкие люди: он их знает, любит, ему там хорошо... — Женщина порывисто встала, пошла к комоду. Достала конверт, раскладывая фотографии, говорила:

— Сейчас разложу их хронологически — от двух месяцев, когда я его нашла в подъезде — кто-то подбросил... зима... метель... еле выходила... до семи лет... А вы пока квартиру смотрите, проходите без стеснения, по-хозяйски. Санузел не совмещен, кафель отечественный, но кухня прекрасная, солнце к вечеру, когда всего грустнее на душе... Сейчас поставлю чай... смотрите: здесь ему четыре года, самый расцвет. Красавец!.. Да, спаниель, английский... родная душа...

Женщина разрыдалась. Полина молча взяла с окна валокордин, накапала в стакан сорок капель, разбавила водой. Женщина послушно выпила. Полина села рядом, погладила ее по спине:

— Я уверена, ему хорошо... А вы будете с сыном... у меня тоже сын... я без него не представляю... А внуки есть? Нет? Ну, будут. Ах, не хотят... Конечно, можно понять: чужая жизнь, сложно, трудно вписаться... Вам лучше?

У женщины серело лицо.

— Может быть, вызвать «Скорую»? — спросила Полина.

Женщина кивнула.

Полина набрала «03», фамилию, адрес назвала по записи в своей книжке.

— Только возраста не знаю, — сказала она извиняясь. — Вы какого года?

В ожидании «Скорой» уложила женщину на тахту, прикрыла пледом, села рядом. Весь день с его жестким графиком летел к черту. 

* * *

Аля сидела перед гримерным столиком. Она долго и придирчиво разглядывала себя в зеркале. Из-за спины вместе с ней в то же зеркало смотрела пожилая гримерша в белом халате.

— Хреновато выгляжу, — заключила Аля, — да, Анна Петровна?

— Есть маленько. Синячки под глазами. Не выспалась, что ли?

— Сына в школу провожала, плохо спала, нервничала.

Анна Петровна принялась за лицо, волосы.

— Это потому, что родила поздно. С возрастом все чересчур переживаешь. Мы с тобой сколько знакомы?

— Давайте не считать, настроение портится. С театра еще, с Малой Бронной.

— Точно! Ты туда после Гитиса пришла, Негину сыграла. Верно? Кто у тебя тогда в мужьях был? Этот композитор, что ли? Как его?.. Ну ладно, ладно, неважно. Помню, ты аборт первый делала, я тебя уговаривала: рожай! С утра выпил — весь день свободен. Уже сына женила бы!

— Анна Петровна! Опять вы! У меня, между прочим, передача называется «Только хорошие новости». Я настроиться должна! А вы меня вечно заводите!

— Я правду люблю! А она глаза колет. Повернись влево: так хорошо или на лоб начесать?

— Нормально.

— Будет тебе сердиться! Ты у нас хоть и не первой свежести, а все равно красавица!

— Это другое дело, продолжайте, пожалуйста! Говорите, говорите... я вся внимание...

На пороге гримерки стоял высокий тощий человек с длинными разноцветными волосами, собранными в хвост, и с серьгой в ухе. Кожаные джинсы облегали узкие бедра. Он тоже смотрел на Алю в зеркало.

— Дело не в возрасте... — сказал он раздумчиво. — Вам, Альбина Викторовна, имиджмейкер нужен.

— Стало быть — Вы?

— К примеру. Но необязательно. Вам нужно найти свой образ.

— А я думала, Я — это и есть образ — вот какая есть: тем и интересна.

— Ошибаетесь. Образ надо не только создать, но и менять. Нужны разные маски. Дома вы одна, на телеэкране — другая, с подругами — третья. Строгая, трепетная, жесткая, нежная, страстная, холодная, сексуальная. А такая как есть — быстро надоедите — и зрителям, и мужу.

— Молодой человек! А не слишком ли вы юны, чтоб нас поучать?!. — взвилась Анна Петровна. — Не морочьте ей голову: у нее эфир через десять минут, дайте работать!

Имиджмейкер посмотрел покровительственно и насмешливо, тихо вышел, прикрыв дверь гримерной. Аля взяла со столика мобильный телефон, набрала номер.

— Вовочка! Это я. Ты сейчас где? Едешь? А что так долго? Пробки? Ты что — ешь? Мне показалось: жуешь. Выключи музыку — плохо слышно. Так лучше. Ты один в машине? Тогда скажи мне: я тебя люблю. Громче. И назови по имени. Вот так, молодец. Целую. Пошла в кадр.

Аля откинулась в кресле, засмеялась, закрыла глаза.

— Говорит — любит. Как думаете, Анна Петровна, — врет?

— Ох бабы дуры! Пошли, пора!


[На первую страницу (Home page)]               [В раздел "Кино"]
Дата обновления информации (Modify date): 29.12.04 15:52