Впечатления

Станислав Глушнёв

Возвращение «Мёртвых душ»

glushnev.jpg (19215 bytes)

«Ночью на вторник (с 11 на 12 февраля [1852 г.]) он (Гоголь) долго молился один в своей комнате. В три ночи призвал своего мальчика и спросил его, тепло ли в другой половине его покоев. «Свежо», — ответил тот. — «Дай мне плащ, пойдём, мне нужно там распорядиться». И он пошёл, со свечой в руках, крестясь во всякой комнате, чрез которую проходил. Пришёл, велел открыть трубу, как можно тише, чтоб никого не разбудить, и потом подать из шкафа портфель. Когда был принесён, он вынул оттуда связку тетрадей, перевязанных тесёмкой, положил её в печь и зажёг свечой из своих рук. Мальчик (слуга Семён. — прим. С.Г.), догадавшись, упал перед ним на колени и сказал: «Барин! Что это вы? Перестаньте!» — «Не твоё дело, — ответил он. — Молись!» Мальчик начал плакать и просить его. Между тем огонь погасал после того, как обгорели углы у тетрадей. Он заметил это, вынул связку из печи, развязал тесёмки и уложил листы так, чтобы легче было приняться огню, зажёг опять и сел на стуле перед огнём, ожидая, пока всё сгорит и истлеет. Тогда он, перекрестясь, воротился в прежнюю свою комнату, поцеловал мальчика, лёг на диван и заплакал».

М.П. Погодин. Из книги В. Вересаева «Гоголь в жизни».

Уже более полутора столетий литературный мир оплакивает невосполнимую утрату не дошедшего до нас второго тома «Мёртвых душ» Николая Васильевича Гоголя. Друзья и соратники гениального писателя, спустя три года после его мучительной кончины, сумели обнаружить в бумагах покойного уцелевшие в черновиках некоторые главы продолжения поэмы. Нашлась первая глава рукописи, часть второй главы, глава третья и фрагменты четвёртой и заключительной глав, которых, по воспоминаниям современников, должно было насчитываться одиннадцать.

Собранные воедино, как бесценные реликвии, отрывки из второго тома были опубликованы в 1855 году в Москве под названием «Сочинения Гоголя, найденные после смерти».

Николай Васильевич начал работу над поэмой «Мёртвые души» далеко от России в благодатной, располагающей к умиротворенному отдыху, Швейцарии. Осенью 1836 года Гоголь послал из Лозанны другу А.С. Данилевскому письмо, в котором делился впечатлениями о небольшом швейцарском городишке Веве. «Я никого почти не нашёл там русских, но этот городок мне понравился. С прекрасными синими и голубыми горами, его обнесшими, я сделался приятель; старая тенистая каштановая аллея под самим озером видала меня каждый день сидящего на скамье и, наклонившись несколько на правый бок, предававшего варению свой желудок, побеждённый совершенно тем же убийственным столом, на который ты имел такую справедливую причину жаловаться. Каждый день ровно в три часа я приходил, вместе с немноголюдными жителями Веве, зевать на пристававший пароход, где каждый раз я думал встретить тебя, и каждый раз вылезали только энглиши (англичане. — Прим. С.Г.) с длинными ногами, после чего я чувствовал почти полчаса какую-то бесчувственную скуку и уходил её разветривать в мои горы. Я даже сделался более русским, чем французом, в Веве, и это всё произошло оттого, что я начал здесь писать и продолжать моих «Мёртвых душ», которых было оставил». (курсив мой. — С.Г.)

В другом, посланном через месяц, письме уже В.А.Жуковскому Гоголь сообщил об интересном случае, происшедшем с ним в этих местах: «Сначала было мне в Веве несколько скучно, потом я привык. На прогулках колотил палкою бегавших по сторонам ящериц, нацарапал даже своё имя русскими буквами в Шильонском подземелье, не посмел подписать его под двумя славными именами творца и переводчика «Шильонского узника» (Байрона и Жуковского), впрочем, не было даже и места. Под ними расписался какой-то Бурнашев. Внизу последней колонны, которая в тени, когда-нибудь русский путешественник разберёт моё птичье имя (Гоголь — название птицы. — прим. С.Г.), если не сядет на него англичанин.

Эпилог

Говорят, что на этом Свете всё предопределено и не исполняется беспричинно. Ровно через 120 лет после памятного пребывания в Веве Николая Васильевича Гоголя, в далёкой от Швейцарии Грузии произошёл, казалось, заурядный разговор между отцом и сыном.

Арам Авакян — тбилисский водитель — после трудового дня усадил на колени пятилетнего сынишку и, раскрыв увесистый, дореволюционного издания М.О.Вульфа однотомник полного собрания произведений Н.В.Гоголя с красивыми картинками, стал рассказывать мальчику о великом писателе.

На малыша магически подействовала лишь одна, запомнившаяся фраза, произнесённая отцом: «Ты знаешь, сыночек, а этот дядя писатель Николай Гоголь сжёг когда-то одну из своих книг. Она называлась «Мёртвые души». И теперь никто и никогда не узнает, о чём же он в ней написал».

После этих слов ребёнок впервые ощутил, что на свете может существовать такая страшная вещь, как необратимость утраты...

Впрочем, более сильное ощущение невосполнимых потерь Юрию Авакяну, как и каждому человеку, довелось осознать уже в зрелом возрасте. А пока мальчик рос в благополучной семье, в окружении заботливых близких. Все его предки, как по материнской, так и по отцовской родословной, были людьми либо ремесленного, либо крестьянского сословия. Двое из них всегда оставались для Юры Авакяна предметом его детской гордости. Дед со стороны отца — Спиридон Авакян — часовой мастер имел когда-то свою небольшую мастерскую, но наряду с этим умудрился стать одним из известнейших нумизматов Российской Империи. Его обширную, тщательно подобранную коллекцию монет, по семейным преданиям, приезжали смотреть «аж из самой Америки». К сожалению, когда для семьи настали тяжёлые времена — коллекция раритетов по монетке истаяла без остатка.

Бабушка Дуся со стороны матери — Евдокия Иосифовна Шевчук — оказалась при всей цельности натуры удивительно разноликим человеком. Она истово верила в Бога, что не помешало ей после грозного 1917 года пополнить ряды пролетариев и бороться за «светлое будущее» с врагами революции на территории Херсонской губернии. Соратники по оружию поражались её твёрдой руке и зоркости глаза. В мирное время Евдокия Шевчук удостоилась почётного звания «Ворошиловский стрелок». Снайперский талант этой женщины вызывал у всех восхищение. Дусины мишени выставлялись в Музее Осовиахима. Она одна из немногих женщин делала так называемый «колодец», добиваясь того, что любое количество пуль укладывала не просто в десятку, а «одну в одну» и на мишени оставалось всего одно входное отверстие.

Разумеется, близкие родные Ю.Авакяна лишь подспудно могли как-то влиять на формирование его личности, характера, интересов. Но кто знает, какие «гены» оказались в нём наиболее востребованными?

Школьные учителя всегда радовали родителей Юрия лестными отзывами о его успехах в учебе. Всегда подчеркивалось — Юрий собран, внимателен, обладает прекрасной памятью и живым воображением. Его сочинения не шаблонны, каждому из них всегда присуща оригинальная «изюминка» — особая трактовка выбранной темы. В школьной стенной газете постоянно появлялись забавные шаржи и рисунки Юры Авакяна, выполненные в своеобразной, ни на что не похожей, манере.

В 16 лет Юрий поступил учиться на биологический факультет Тбилисского государственного педагогического института им. А.С. Пушкина. Закономерен ли был выбор юношей этой профессии? Об этом можно судить по реплике самого Юрия, отпущенной кому-то из своих друзей: «Четыре года нам было предложено любоваться внутренностями рыб, лягушек, крыс и прочих мелких зверушек. Но так ли это необходимо, чтобы на ниве школьной биологической науки сеять этим самым в детских душах «разумное, доброе, вечное»!

Окончив институт, Ю.Авакян так и не сделался преподавателем биологии — «любование потрошками несчастных грызунов и земноводных прошло впустую». Зато в душе дипломированного молодого человека вскоре остро дали о себе знать таившиеся в нём с детства две «настоящие и забиравшие его страсти» — стремление серьёзно попробовать свои силы в рисовании и сочинительстве.

Как-то он ехал в Тбилиси по улице, которая вела к знаменитой в городе Святой Горе. Юрий случайно бросил взгляд на небо и заметил высоко паривших двух орлов. В этот момент в нём и прозвучал внутренний голос, поразивший странным пророчеством: «в тридцать лет ты сделаешься писателем...»

С первой пробой пера — повестью «О соколе, летящем в поднебесье» — Юрий Авакян оказался на Всесоюзном совещании молодых литераторов в Москве. Судьба героини и необычный сюжет повести — в некотором роде мистические размышления о бессмертии человеческой души — явно диссонировали с большинством произведений, представленных на литературный форум молодыми авторами в реалистическом стиле. На повесть Ю. Авакяна обратил внимание писатель Владимир Амлинский, который тотчас же оценил в Авакяне незаурядные писательские способности. Он был восхищён и образным языком, и умением автора уже зрело выстраивать сюжетную линию.

В опубликованной в «Литературной газете» статье об итогах совещания творческой молодежи фамилия Авакяна была упомянута одной из первых в списке начинающих писателей. Вскоре его повесть была напечатана в журнале «Литературная учеба», выходившем при издательстве «Молодая гвардия». Затем переиздана в сборнике «Истоки» и даже попала в переводе в болгарский альманах «Факел».

Владимир Амлинский заботливо опекал начинающего писателя и, считая себя первооткрывателем его таланта, настоятельно рекомендовал Ю. Авакяну поступить без экзаменов в Литературный институт им. М. Горького.

За короткое время Юрием Авакяном были написаны ещё три оригинальные повести — «Чёрный ангел», «Золотые пчёлы» и «Сын благословенный».

Казалось, всё должно было благоприятствовать расцвету яркого дарования Авакяна, которого окружение писателя Владимира Амлинского и критика Льва Левина называли «молодым Булгаковым».

Писатель Анатолий Курчаткин организовал публикацию сборника повестей Юрия Авакяна «Сын благословенный» в издательстве «Молодая гвардия». Но Юрий вскоре не без оснований почувствовал, что его друзьям и почитателям противостоят какие-то силы, не желавшие содействовать его дальнейшим творческим успехам.

На какое-то время Юрий Авакян перестал заниматься литературной деятельностью. Этому невольно препятствовала и сложная социально-политическая обстановка, сложившаяся в конце 80 — начале 90-х годов в стране. Приходилось думать о хлебе насущном для себя и семьи.

И всё же в это время он всё чаще уходил мыслями к трагической судьбе второго тома «Мёртвых душ», о которой задумался ещё в детстве. По сути многие годы он исподволь, по крупицам собирал материалы, связанные с этой драматической историей. Тщательно знакомился воспоминаниями современников писателя, его перепиской с ними, выясняя все подробности, связанные с публичными чтениями Гоголем отдельных отрывков и его замыслами о построении сюжета второго тома. Юрий Авакян внимательно проследил взаимосвязь сохранившихся фрагментов утраченного произведения, вникая в необычный гоголевский стиль и язык. И в конце концов у Юрия Арамовича утвердилось намерение попытаться воссоздать исчезнувшие «Мёртвые души».

Когда об этом узнал друг Авакяна писатель Вардван Варжапетян, он с одобрением сказал ему: «Пиши! Отвлекись от скверной бытовщины! Помогай тебе Господь!»

Авакян, несмотря на затянувшееся в то время недомогание, приступил к работе. Он дописал незаконченную Гоголем вторую и четвертую главы Второго тома «Мёртвых душ» и воссоздал по своему замыслу пятую главу.

Осенью 1992 года Юрий предложил жене Светлане поехать на отдых в Швейцарию, чтобы посетить гоголевские места. Для Авакяна эта поездка явилась своеобразным паломничеством.

Естественно, произошло и чудо, о котором он грезил. В Шильонском замке в Веве он нашёл-таки памятную колонну и, тщательно обследовав её, обнаружил... автограф великого писателя (помните — «когда-нибудь русский путешественник разберёт моё птичье имя...»). Правда, от имени сохранились лишь четыре буквы «Гого...»

Поразительно, как легко писалось Юрию Арамовичу после возвращения из Швейцарии. Работая над текстом, находил он и время для иллюстрирования первого и второго томов «Мёртвых душ» — так, для услады собственной души. Рисунки выполнялись им в туши. Они настолько оригинальны, что их стоит показать читателям — какими Юрий Авакян представляет гоголевских героев ЧИЧИКОВА или, например, НОЗДРЁВА.

Зимой 1994 года восстановленная Юрием Авакяном рукопись второго тома «Мёртвых душ» поступила в Информационно-издательский центр «Сампо». Все расходы, связанные с её публикацией, автор взял на себя.

К началу февраля Авакяну обещали представить сигнальные экземпляры. Он почти ежедневно звонил в издательство, не скрывая своего нетерпения увидеть книгу. Наконец, ему объявили о готовности «сигналов».

Когда он в радостном возбуждении покидал издательство, невольно чертыхаясь из-за возникших проволочек, опять же внутренний голос потревожил его сознание: «А что ты понапрасну огорчаешься? Вспомни, какой сегодня день!» А ведь было-то 12 февраля! День трагический для рукописи второго тома! День её сожжения!»

Почти 10 лет прошло с момента, когда на прилавках книжных магазинов появилась книга с интригующим названием и обращением к читателям.

Уместно воспроизвести их тексты полностью. На обложке помещён даггеротипный портрет Н.В. Гоголя, под ним — «Мёртвые души», поэма, том второй. Внизу — Рукопись, возвращённая из пламени. На шмуцтитульном листе более подробное пояснение: «Мёртвые души», поэма, том второй, написанный Николаем Васильевичем Гоголем, им же сожжённый, вновь восстановленный Юрием Арамовичем Авакяном и включающий полный текст глав, счастливо избежавших пламени.

Разумеется, появление второго тома «Мёртвых душ» Н.В.Гоголя, воссозданных талантливым писателем Ю.А.Авакяном, — явление не только уникальное, но и оцениваемое читательской аудиторией неоднозначно. Неизбежное восхищение наталкивается, порою, на высокомерный скепсис. Но посмотрим на это поразительное явление в литературном мире отстраненно. 24 библиотеки США различных университетов закупили второй том. Один из американских рецензентов так откликнулся на эту книгу: «Господин Авакян предпринял отважную попытку выстроить за Гоголя сюжетную линию утраченных “Мёртвых душ”. Поразительно, как ему удалось овладеть гоголевской стилистикой, сохранить образный язык персонажей. Чичиков не утратил в заново написанных главах свойственной ему манеры поведения: он, по-прежнему, ловок, обходителен, сообразителен, мастерски прокручивает свои аферы. Во втором томе действуют и гоголевские, и придуманные Авакяном новые персонажи — весьма убедительные и воспринимаемые читателем как реальные, задуманные самим Н.В.Гоголем. Конечно, всё придуманое Юрием Авакяном всегда будет нести заметный оттенок сожаления в читательской душе — “а всё-таки это не гоголевское”. Но то, что сделал Авакян, сродни великому интеллектуальному подвигу! И, может, никогда подобный пример не обретёт своего подражателя».

...Заканчивая необычнейшую историю «реконструкции» одного из величайших творений человеческой мысли, очень хочется привести в заключение небольшой фрагмент «пограничного текста» из второго тома. Пусть внимательный читатель решит сам, где закончил повествование Н.В.Гоголь и где его замыслы продолжил наш замечательный соотечественник Юрий Авакян:

«— Осёл, ваше превосходительство. Хоть и родственник, и тяжело сознаваться в этом, но что ж делать?

Врал Чичиков: ему вовсе не тяжело было сознаться, тем более что вряд ли у него был вовек какой дядя.

— Так, ваше превосходительство, отпустите мне...

— Чтобы отдать мёртвых душ? Да за такую выдумку я их тебе с землей, с жильём! Возьми себе всё кладбище! Ха, ха, ха, ха! В каких дураках будет дядя! Ха, ха, ха, ха!

И генеральский смех пошёл отдаваться вновь по генеральским покоям.

Насмеявшись вдоволь, генерал Бетрищев костяшкой указательного пальца оттёр скользнувшую в лучистую морщинку слезу, качнул несколько раз головой, фыркнул и сказал:

— Ну, братец, ну, уморил ты меня! Ну, хитер! Ай да Павел Иванович!

А Чичиков подумал, что неплохо бы ещё какую историю ввернуть, посмешить генерала подольше, ибо знал верно, что таким манером проще завоевать расположение и дружбу со стороны подобных генералу людей. Обтеревшись полотенцем насухо до красноты, генерал оделся в белую чистую рубашку и, надев на себя серый статский сюртук, глянул на Павла Ивановича ещё не отошедшими от смеха глазами.

— Послушай, брат, — произнёс генерал тоном, каким обычно говорят пребывающие в благостном расположении духа люди, — давай-ка пригласим к обеду Андрея Ивановича, а что, чего чиниться да церемонии разводить. Я тебе прямо скажу: люб он мне был, да и Улиньке моей, как думаю, по сердцу приходился, так что нечего нам тянуть да откладывать, сей же час пошлю за ним, благо ехать тут недолга».

Работникам Государственного центрального музея истории России (бывший музей Революции) по счастливой случайности попал в руки второй, восстановленный Ю. Авакяном, том «Мёртвых душ». Они разыскали Юрия Арамовича и предложили ему сдать в основные фонды музея на постоянное хранение свою краткую автобиографию и литературные произведения — ряд повестей, написанных ранее, и, разумеется и сам «Второй том» незавершённых Николаем Васильевичем «Мёртвых душ».

Таким образом, магия личности ГОГОЛЯ помогла Авакяну добиться того, о чём он никогда не задумывался и чего страстно желают многие и многие из писательской братии, — сделаться уже при жизни музейным «экспонатом».

glushnev1.jpg (9923 bytes)

Юрий Авакян

glushnev2.jpg (30100 bytes)

Юрий Авакян на улице города Веве (Швейцария)

glushnev3.jpg (27209 bytes)

Ноздрёв. Илл. Юрия Авакяна

glushnev4.jpg (23628 bytes)

Чичиков. Илл. Юрия Авакяна


[На первую страницу]
Дата обновления информации: 01.09.05 15:53