Пятно
неблагодарности
(Сказка-сон)
Он всегда наводил на меня страх. Скорее, не столько Он, сколько его большая чёрная родинка на левой щеке...
Казалось, какая чудесная профессия — приносить людям письма, приносить людям радости! Тем не менее... не любил я нашего почтальона, дядю Аршавира.
Дома поговаривают, что наша бабушка уж лучше всех знает Аршавира, — они оба выходцы из одной деревни, из-под Двина. Она-то лучше всех рассказала бы про него. Рассказала... если бы не проживала в Двине — старинном армянском городе.
Звонок. В дверь. Подбегаю. Открываю... Опять он мой нелюбимец — дядя Аршавир, наш почтальон с чёрной родинкой на левой щеке.
— Вам письмо, заказное. Распишитесь...
...Смотрю я сейчас на большое чёрное пятно на его левой щеке и, словно в мини-кинотеатре вижу:
...«Большое, высохшее от жаркого солнца, голое поле, тут и там щедрой рукой Неизвестного «разбросаны» камни: большие и маленькие, чёрные и белые, гладкие и шершавые.
Местами лежит выжженная солнцем уже непригодная ни для чего солома. И вдруг замечаю, что идёт по полю Человек: молодой, весёлый, курчавый, идёт, ничего не замечая. Идёт Человек по полю на свирели играя.
Вдруг трррахх! и человека не стало. Исчез Человек как сквозь землю, провалился человек, а точнее: ушёл в землю, в яму.
И ни звука ни духу из ямы. А яма — хоть и не глубокая: в рост человеческий, но выбраться из неё без посторонней помощи — не возможно.
...Сидит Человек в яме час, другой, третий — и вокруг никого не видит, и его никто не видит... Темень — хоть глаз выколи. Но слышит он: в-с-ш, ш-ш-ш, в-с-ш, ш-ш-ш... как шуршит что-то возле него несколько минут и прекращается.
И так — два раза в сутки: на восходе и заходе солнца.
Заскучал, проголодался, промёрз Человек...
Достал Человек из-за пазухи свою тонкую самодельную камышовую свирель, и, закрыв глаза, начал играть.
Самые грустные армянские мелодии, какие он только когда-либо слышал от дедов; самые нежные звуки издавала его свирель, какие только могла родить самая сердобольная птица-соловей...
Много прошло времени. В одиночестве — минута вечность. Устал музыкант, вынул со рта свирель, открыл глаза... и, о боже! Страшная картина открылась перед его взором.
Змеи... змеи... Много змей: большие, маленькие, с чёрной, жёлтой, зелёной, серой пятнистой чешуей... выстроились они полукругом около музыканта, опершись на свои хвосты, и из противоположной темницы через большое незастроенное отверстие смотрят на музыканта: пристально, без движений, без намёка на покушение; застыли как заколдованные, как замороженные.
Наступило утро. Опять прошуршало: в-с-ш, ш-ш-ш, в-с-ш, ш-ш-ш. Курчавый музыкант открыл глаза и, о Боже — опять! — опять змеи; те же, а, может, другие, ещё более страшные. Один за другим выползли они из этого отверстия и вышли наружу, в поле, на волю, а, может, на работу, на добычу корма.
Наступил вечер: в-с-ш, ш-ш-ш, в-с-ш, ш-ш-ш. Понемногу стали возвращаться «соседи» музыканта. Один за другим проползли они мимо музыканта и в своё жилище.
Перед входом в жилище змей лежали два больших, плоских, как на морском берегу камня: чёрный и белый. Змеи один за другим облизывали сначала чёрный камень, затем белый и — в отверстие; чёрный камень, белый — и — в отверстие...
Так они делали каждый раз, когда входили или выходили из своей норы...
Однажды, когда «соседи» ушли, музыкант тоже захотел попробовать лизнуть... лизнул, но на этот раз не исхудавшие дрожащие пальцы, а эти загадочные камни: сначала чёрный — во рту стало сладко-сладко, вкусно-вкусно; затем белый — во рту стало свежо-свежо, легко-легко, как после питья из высокогорного родинка...
Так и стал жить Человек, потеряв счёт времени, бок о бок со змеями, ни он им, ни они ему не делая зла. Только стал замечать Человек, что каждый раз «соседи» его, возвращаясь в нору, камни волокут: и большие и маленькие, и тёмные и светлые. И расстояние от дна ямы до поверхности земли день ото дня становилось всё меньше и меньше...
А в один день настолько стало маленьким это расстояние, что человеку достаточно было сделать ещё один шаг, как через ступеньку — и оказаться на воле. Так и поступил он: выбрался из темницы и пошёл... по полю, пешком, со свирелью в устах, но с камнем за пазухой, одним из тех, что змеи приволокли. На всякий случай.
Шел долго ли, недолго ли и у маленького ручья в ста метрах от родной деревни вдруг откуда ни возьмись — ему навстречу попалась змея: тонкая длинная пятнистая с большой головой. Вытянулась и стоит: молча, смирно, как заколдованная... Как замороженная.
— Ух, вы сволочи проклятые, полжизни унесли вы моей, — зло пробучал музыкант, — и, достав из-за пазухи камень, бросил в одного из своих вчерашних соседей... Попал... Повалил он столб змеиный, на пути его вставший.
Пошел он мимо побитой змеи победной походкой...
Вдруг подняла голову полуживая... и плюнула. Попала... прямо в лицо, на щеку музыканту. Упала и испустила дух.
Человек снова пошёл своей дорогой. Дорогу пересекал ручей. Подошёл музыкант, к ручью, помыл руки, взглянул ненароком на своё отражение... И о боже! Из воды на него смотрел уже седой курчавый человек. Но с большой чёрной родинкой на левой щеке... Испугался Он своего отражения, поломал и бросил свирель свою в воду и побежал в деревню...
Снял со стены синий почтовый ящик, взял подмышку и прибежал к нам, ко мне. Стоит и звонит в дверь долго, громко, назойливо...»
...Я тут резко проснулся, вскочил с постели и, сломя голову, бросился к дверям.
Передо мной стоял дядя Аршавир — наш почтальон с большой черной родинкой на левой щеке.
— Вам письмо, заказное, распишитесь, — сказал Он хмуро.
...Кстати это было письмо от бабушки из Двина. Оно заканчивалось словами... «С тех пор Аршавир боится воды, часто прикрывает пятно на лице и не выносит, когда при нём плюются люди».
Ереван, 14.01.64—Москва, 9.06.97
Илл. Игоря Фоменко
[На
первую страницу]
Дата обновления информации: 17.06.07 10:11