Дядя Гриша
По вторникам в Литинституте отменяли учебные занятия. Даже заочники, которых дважды в год вызывали на месяц на сессию, занимались в этот день только творчеством.
Я попала в семинар Гарольда Регистана. Его отец вместе с Михалковым написал текст гимна Советского Союза, но порой казалось, что соавтором Сергея Владимировича был сам Гарольд Габриэльевич, красивый, высокомерный и раздражительный. Приставка «эль» перед его фамилией подчеркивала знатность рода, и, отправляя свои работы руководителю, мы указывали ее на титульном листе.
В нашем семинаре из 11 человек пятеро представляли народы СССР: грузинка Дали, табассаранец Муталиб, балкарец Мурадин, дунганка Ходича и армянин Гретел. Грет попросил сокурсников называть его дядей Гришей. Я поступила в Литературный институт спустя три года после окончания энергетического, мне было двадцать девять лет, Варданяну чуть больше, и на моего дядю он не тянул, так что согласился стать просто Гришей.
Мы дружили. Может быть, потому, что больше всех от Регистана доставалось именно нам. Гнев руководителя вызывали наши постоянные темы: дом (у меня) и камни Армении (у Гриши). Непонятно, почему армянину Регистану так не нравились армянские камни и Гришины стихи, умные, добрые, трагичные.
В середине третьего курса Гарольд Габриэльевич нас, наконец, бросил. До четвертого курса дотянул Владимир Дмитриевич Цыбин, кстати, замещавший Регистана и на самой первой сессии. Осенью 1978 года Лариса Николаевна Васильева, только что вернувшаяся из Лондона, взяла осиротевший семинар и занималась с нами до конца. Для нас с Гришей все вдруг переменилось: то, за что ругал Регистан, она считала талантливым и самобытным.
На втором курсе мы получили от Гарольда Габриэльевича задание по круговому семинару – перевод стихов друг друга по подстрочникам. На четвертом курсе я переводила стихи Гриши уже без задания. В студии звукозаписи на улице Горького он записал на маленькую виниловую пластинку несколько своих стихотворений, чтобы я могла сжиться с незнакомым гортанным ритмом.
С тоскою я смотрю на этот мир:
Исчезну я, а он останется.
С тоской смотрю на черные поля:
Исчезну я, они – останутся.Я на родном армянском говорю.
Не научился камень языку.
Я на родном армянском говорю.
Земля не научилась языку.Беззвучен камень и нема земля,
Но часто что-то говорят ручью.
На этот мир не обижаюсь я
И с просьбами к Творцу не пристаю.Однажды сердце с ней перемешав,
Огонь своей души земле отдам.
Подарит ей бессмертье этот сплав,
Кровь побежит по веткам и корням.
Гриша прославился тем, что периодически ходил плевать на турецкое посольство в сопровождении кого-нибудь из нас. От сопровождающего не требовалось участия в акции, он наблюдал. Глубинный смысл ритуала я поняла только в Ереване, когда на ледяном ветру у монумента в память жертв геноцида 1915 года слушала музыку скорби и страшные подробности.
Мы с Гришей стали студентами осенью 1975 года, а уже следующей зимой меня послали в командировку внедрять задачи по управлению производством на заводе в Эчмиадзине. Галя, лучшая из наших операторов ЭВМ, запускала программы и перфорировала изменения.
Известно пристрастное отношение кавказцев к блондинкам, но несмотря на смоляные волосы, армян потрясла Галина красота. Самвел, начальник местного вычислительного центра, встречал нас в аэропорту и был сражен первым. Как восторженный человек он удостоил Галю титула самой красивой женщины Советского Союза. Как человек воспитанный он называл меня самой умной женщиной страны. Самвел водил нас по городу, в музеи, в хранилище древних рукописей Матенадаран, в филармонию, в театры, в рестораны и один раз (наверное, для контраста) в забегаловку.
В Эчмиадзине мы гуляли вокруг резиденции католикоса, были на службе в храме, видели обряд жертвоприношения возле церкви – кровью зарезанного на наших глазах ягненка больному ребенку нарисовали крест на лбу.
Семья Самвела устроила для нас двоих прием. Мы впервые попробовали бастурму и грецкие орехи с изюмом. Старинный сервиз, суп из супницы, невиданное число ножей, вилок, ложек не смутили. Нам удалось поддержать беседу и не оставить пятен на скатерти.
Гриша тоже зазвал нас в гости. Трое его сыновей в белоснежных футболках и черных трусиках посвятили нам долгое стояние на голове. Как перевел Гриша, они отказывались идти спать, пока гостят русские. Мы ощутили себя важными персонами и иностранками. Сестра Гришиной жены отлично говорила по-русски и погадала нам на кофейной гуще. Меня ждало какое-то испытание.
Когда мы приехали в Москву на майскую сессию, Гриша убедился в верности предсказания. Тогда в Ереване его свояченица разглядела в моей чашке гроб. В апреле я похоронила отца.
Разматываю два клубка,
И медленно расходятся дороги.
Одна становится апрельской ночью,
Другая – днем апрельским.
Грустно мне,
И кажется, того гляди,
Сам превращусь я во вчера...
Это тоже стихи Грета Варданяна.
[На
первую страницу]
Дата обновления
информации: 03.07.07 17:20