Стихи
ВЕК
Все было наперед известно веку:
И то, какою низостью людской
Украсит он Каину и Джудекку,
И скольких светлых в Рай введет с тоской.
И что подарит миру две войны,
И жизнь сознанья сделает войною,
И души ношей отягчит двойною –
Богооставленности и вины.
И долетит до утренней звезды,
И в каждое окно прицелит бомбы,
И проволокой обнесет сады,
И воскресит костры и гекатомбы,
И, уходя, захочет подмигнуть
Функционерам, игрокам, торговцам.
Но руку даст в конце Господним овцам,
Так полагая всякой правды путь.
VASILYE STALIN, JUN.
Внук Сталина. «Сын Альбиона»*.
Макартни крутил до зари.
В хрущевском изгнании – бонна,
По русской словесности – три.
Без карточки, в тесной ограде
Лежишь ты, погибший юнцом,
Под боком у бабушки Нади
И к Софье-царевне лицом.
Не больно тебе и не сладко,
Что помнит тебя до сих пор
Стихов, тебе чуждых, фанатка
И твой преферансный партнер.
Да, как же! Финал вдохновенный
(Хичкок, Бонюэль и Кокто) –
С Грузинской дороги военной
Летящее в пропасть авто.
Шайтан ли подвиг на такое
Иль деды – грузин и казак?..
Ты весь был – мольба о покое,
Тебя тяготил и рюкзак.
Не взял ни отцовской отваги,
Ни дедовской страсти к делам –
Лишь «битлов» камлание в маге
И вечный в зубах чуингам.
Лишь, может быть, что-то от власти,
Когда, до рассвета засев,
На чистом английском все масти
Ты нам выкликал на распев.
Да песни... В них надо влюбиться,
А помнить – уже ерунда.
Могла в Окуджаве я сбиться,
Но в Ленноне ты никогда.
В гостиницах, в парках, в палатках
Терять мне случалось не раз
Стихи мои в тонких тетрадках
Ты, помню, одну из них спас.
– Вот, выбрал из мусорной кучи,
Спасибо скажи, что нашлась.
Hell damn эти ямы и кручи,
И весь ваш всепетый Кавказ!
Но где загадалось о чести,
Там горы надежней, чем ствол.
Ты с громкой фамилией вместе
С земли свою юность увел.
Ты в русской земле похоронен,
А если бы смог пренебречь,
То Сталин, как Дарвин и Кронин,
Влилось бы в британскую речь.
Обласканный в память о Кобе,
Изведал бы гладь ты и тишь –
Пил «бейлис» бы в лондонском клобе,
И Леннона спас бы, глядишь.
Да вот, не сумело приказа
Ослушаться сердце в груди.
Ты все-таки сын был Кавказа...
И внук его – как ни крути...
* Василий Васильевич Сталин (1949–1973) по матери был внуком маршала Тимошенко. Возглавлял нелегальное общество русских почитателей ливерпульской четверки, вообще увлекался всем английским, за что и был прозван “сыном Альбиона”. Автор встречалась с ним в конце 60-х. Трагически погиб в Грузии.
* * *
Все будет нежилым и стыдным –
И обретенья и убытки,
Когда динамик возвестит нам,
Что мы разорены до нитки.
Видать, лесник продолжил рубку,
А зодчий не закончил зданья.
Но ты, дыша, прошепчешь в трубку:
– Не надо отменять свиданья!
Ты улыбнешься губ углами,
Что мой костюм не по погоде –
И шляпка черная с полями
Как траур по высокой моде,
Что мнилась красотой приятной,
Сошедшей с подиумов Рима,
А станет раной автоматной
На лестнице неисцелимой...
И тать не мог нас обездолить,
Как сделалось по всем законам.
Что ж! Можно все себе позволить,
Как Розанов в «Уединенном».
А Пушкин не при чем остался,
Как будто в этой шири снежной
И не жил он, и не рождался,
И не сжигал свой дар небрежный...
С какой бы частотой каналы
К нему ни обращались ныне,
Но полны до краев анналы,
И голос должен жить в пустыне.
ЖДУЩАЯ
Через кольцо продергивая локон
И путая в сознанье времена,
Ты ждешь его. И нет на свете окон,
Горящих дольше твоего окна.
Спят корабли у маленькой Итаки
И маяки укачивает бриз.
Плывут года. Уже гремят атаки
На островах, где не бывал Улисс.
У стен Мадрида, у развалин Трои
И в желтых руслах пересохших рек
Под белым солнцем тихо спят герои –
Им тоже снится твой спокойный смех.
И те, кого в объятья принял воздух, –
Они сгорят в заоблачном огне,
И упадут, и превратятся в звезды,
И нежно вспыхнут у тебя в окне,
И озарят рассыпанные пряди,
И пряжи недопряденную прядь,
И город, отразившийся во взгляде,
И гордый мир, в котором надо ждать.
***
Когда пройдет горячка лета,
Спадет жара, остынет кровь
И разговор об играх света
Умолкнет на скамьях дворов,
Когда заснятый крупным планом
Нарядный и счастливый мяч
Не будет мчаться по экранам
Квартир и загородных дач, –
Нам вспомнится, как самый смелый
Среди зачинщиков атак
С тоской, что завершилось дело,
Смотрел на победивший флаг
И крикнул, что одно лишь это
И было жизнь, а все – игра...
Но пусть пройдет горячка лета,
Пусть кровь остудят нам ветра.
НА ИППОДРОМЕ
Эх, тройка, птица-тройка, кто тебя...
Жужжат слепни над ипподромом душным.
Который год он, гривы теребя,
Трех лошадей разводит по конюшням.
Уж много лет скребет он тех коней,
Бока им обжигая сигаретой,
И, разгоняя жалящих слепней,
Ругает тройку, публику и лето.
А кони мчат по кругу, в никуда...
Он моет, бьет их — и опять на круги.
И гнет необходимого труда
Мозолями раскрасил его руки.
Но так лица пронзителен овал
И так глаза всевидящи и бойки,
Что, думаешь, он славу променял
На бренный бег необгонимой тройки.
Порой садится он в последний ряд
И смотрит вдаль, не проронив ни слова.
В буфете Собакевичи сидят,
А за тотализатором Ноздревы.
Их где-то ждут высокие дела,
А тут, пропахший дымом и навозом,
Маячит возле каждого стола
Нахальный конюх с гоголевским носом.
И взгляд пронзает, как ознобом, зал,
И не поймешь – хохочет или плачет...
А тройка скачет, черт бы ее взял,
И как красиво, проклятая, скачет!
НЕПРОШЕНОЕ ПРОРОЧЕСТВО
Когда серая рыба-меч прорежет брешь в акваланге,
И ты упадешь на дно, выпустив трос из рук,
К тебе подплывет полосатая рыба-ангел,
Тебя поцелует в лоб голубая рыба-хирург.
На маленьких островах живут рыбари-карибы,
И, знаешь, моя душа имеет такую власть –
Отправить тебя туда, где шастают эти рыбы
И сделать именно так, чтоб ты заглянул им в пасть.
Ты думаешь про себя, что личность я ниже рангом,
Что создана только ждать и плакать на берегу.
Ведь все-таки ты моряк и плаваешь с аквалангом,
А я вот и без него как следует не могу.
Но там, где родился ты, где пруд в незабудках луга
И водятся в нем лини, налимы и караси –
Кому-то из палачей ты спьяну наплел про друга...
Выходит, нельзя, чтоб ты покоился на Руси.
Забыть бы... Ведь сколько бед творилось тогда в Союзе!..
Хороним в чести и тех, кто в тысячу раз грешней.
И я-то еще тогда сидела у мамы в пузе,
И выловили давно налимов и окуней.
Ведь мало кто так любил, и песни певал красивей,
Ловчee бывал в игре и мужественней в бою.
Поэтому навсегда отняв у тебя Россию,
Шальной и мгновенной я сделаю смерть твою.
Пусть серая рыба-меч прорежет брешь в акваланге,
И ты упадешь на дно, выпустив трос из рук,
И подплывет к тебе как радуга рыба-ангел,
И поцелует в лоб, ласкаясь, рыба-хирург.
Лишь будет тебе темно.
Сияние небоскребов На всю глубину лагун тебе не просветит дна.
И будет тебе светить, как прежде на пыль сугробов,
Заплывшая в облака золотая рыба-луна.
[На первую страницу]
Дата обновления информации: 06.02.09 17:27