Память

Наталия Шведова

«Сердце бьется на три четверти…»
(О музыке Микаэла Таривердиева)

Заглавие этого эссе – строчка моего стихотворения, посвященного знаменитому композитору. Оно навеяно фрагментом из его киномузыки, из «венецианского цикла», – «Старинные часы». Маленькая изящная вещь, «игрушка» по сравнению с философской печалью или трепетным волнением основных тем цикла. Но возникает ощущение, что эта «игрушка» – живая и очень хрупкая, словно бабочка. Сопряжение давнего и сиюминутного. Мелодия не похожа на механическую, начертанную на старинном устройстве. Она чуть неправильная, как дыхание, как биение сердца. И изысканная, как кружево ручной работы. В ней нежность и грусть оттого, что всё в мире бренно, даже эти старинные часы, отмеряющие время для десятков поколений. То есть философское присутствует и здесь.

И светло мелодий кружево,
Львиным сердцем сплетено.
Повседневностью натужною
не закроешь: не дано.

(Сердце бьется на три четверти)

Случайно ли мне захотелось написать о Таривердиеве накануне его дня рождения?

Я не музыковед, я филолог, учившийся музыке и обладающий хорошим слухом, а когда-то имевший и прекрасную музыкальную память. Кроме того, я родилась под знаком Льва и очень люблю своих зодиакальных собратьев. Но случилось так, что я их вначале полюбила, а уж потом, через годы, узнала дату их рождения.

Микаэл Таривердиев, армянин, родившийся в Тбилиси 15 августа 1931 г., – мой любимейший композитор. Были периоды, когда я немного отдалялась от его музыки, потом вновь приникала к ней всей душой. Интересный перевертыш-палиндром: я узнала о композиторе в 1973 году, а ныне исполнилось 37 лет с тех пор.

«Серебрянейший композитор», – написал о Таривердиеве Андрей Вознесенский. Мне кажется, что в этом закономерном определении работает больше звукопись, чем словарное значение (как и бывает у Вознесенского), тем более, что прилагательное «серебряный» сравнительной степени не имеет – только не в поэзии, разумеется. Вам не слышится в неологизме Вознесенского звук клавесина или челесты? Чуть царапающие и вместе с тем поющие тембры, так характерные для музыки композитора, вдохновленного XVIII веком. Но серебро – металл знака Рака… Для меня музыка Таривердиева – это причудливая золотая филигрань. Или, как я уже сказала, кружево. Возможно, металлическое. Потому что эта музыка не только невесома и прозрачна, она бывает плотной и мощной, она мужественна, но не груба.

Желая лучше познакомиться с творениями любимого композитора, я стала слушать его вокальные циклы. Как человек, много лет изучающий поэзию, я разочаровалась не в музыке – она прекрасна, – но в исполнении стихов. Честное слово, к концу цикла на стихи японских поэтов я не могла понять, на каком языке они поются. Потом поняла, что на оригинальные тексты музыка вряд ли могла быть написана. Лучше слушать положенные на музыку сонеты Шекспира в исполнении самого Таривердиева: у него значимо и прочувствовано каждое слово. Голос есть – дикции не надо?

Музыку Таривердиева узнаёшь с первых нот. Об этом не раз говорилось и, похоже, высказывание становится общим местом. Только много ли композиторов, которых можно вот так узнавать? Я помню, как звучали первые такты киномузыки – к фильмам «Ученик лекаря», «Тихие омуты», – и я, еще не видя титров, завороженно говорила: Таривердиев.

Я люблю его музыку с юности, когда еще сама неплохо играла на фортепиано и легко подбирала любую мелодию по памяти. (Подбираю я всегда с голосом, потому что петь не могу.) До сих пор моя «визитная карточка» – песня «Не исчезай» на такие же ажурные, переливающиеся звуками стихи Вознесенского.

Не исчезай в нас, Чистота,
не исчезай, даже если подступит край.
Ведь всё равно, даже если исчезну сам,
я исчезнуть Тебе не дам.

Не исчезай.

(А. Вознесенский. Не исчезай на тысячу лет)

Это музыка к телефильму «Ольга Сергеевна» (если не ошибаюсь, 1975 г.). Но фильм был для меня далеко не первым. Когда я впервые посмотрела «Короля-Оленя», уже не помню. И прошедший незадолго до «Ольги Сергеевны» фильм «Семнадцать мгновений весны» не был знакомством с композитором – напротив, желанной встречей и радостью от новых впечатлений. Огорчила (не то слово!) мерзкая история с оговором композитора, будто бы плагиатом. Я, девчонка и музыкант-любитель, говорила всем с горячностью Льва: в этих произведениях совпадает только первый интервал! Об этом, насколько помню, сказал и сам Таривердиев в своих воспоминаниях. Кстати, и о музыке к «Ольге Сергеевне» была неблагоприятная рецензия (стоит ли вспоминать, в какой газете?). Дескать, мелкотемье порождает музыку, которая не пробуждает такого сочувствия, как в фильме о герое-разведчике.

Как все знают, Штирлиц – герой вымышленный. Но Таривердиев написал музыку к фильму о разведчике реальном. О герое с трагической судьбой, скончавшемся от туберкулеза в освобожденном концлагере буквально в День Победы. Этот фильм как-то забыли, непонятно почему. Может быть, там какие-то погрешности против исторической правды? Но это же не документальный фильм. Я имею в виду фильм о Льве Маневиче «Земля, до востребования», вышедший на экраны в 1973 г. Фильм снял Вениамин Дорман, с которым Таривердиев неоднократно работал. Я встретила упоминание о нем в рассказе сына режиссера, включенном в книгу Веры Таривердиевой «Биография музыки». Главную роль играл Олег Стриженов, а его соратницу – армянская актриса, филолог по образованию, Анаит Топчян. Благодаря этому фильму я осознала (в свои 13 лет), что такое киномузыка и какова роль композитора в зрительском восприятии картины.

Я смотрела фильм в кинотеатре (когда-то я в них ходила!) и отмечала про себя, что в нем красивая музыка, в которой есть и тоска по родине, по оставленным вдали друзьям и близким, и предчувствие рокового конца, и проблеск надежды. И в конце фильма, когда уже, наверное, прошел титр «композитор – Микаэл Таривердиев», у меня – впервые в такой ситуации – внезапно хлынули слезы. Даже на улице я долго не могла успокоиться. По-настоящему я поняла, в чем было дело, уже многие годы спустя, где-то в девяностых, если не позже. Фильм, наконец, показали по телевидению. Он черно-белый, как и «Семнадцать мгновений». И вот те самые финальные титры. И тут я, с высоты кандидатской степени и прочих достижений, вдруг понимаю, почему здесь был эффект выстрела. Нежная лирическая мелодия вдруг набирает мощь и начинает звучать как траурный марш или реквием. К сожалению, я теперь помню только ее начало. Не встречала ее записи. В этой музыке были трагизм и прославление. Надо ли говорить, что Стриженов и Топчян – тоже Львы?..

Все-таки не зря я в начале девяностых освоила азы астрологии.

Кстати, историю со Львами мне пытались испортить дезинформацией. В какой-то киноэнциклопедии я в конце 1970-х гг. прочитала, что Таривердиев родился 28 августа. То есть автор или редактор сочли, что в 1931 году мы жили по старому стилю, и прибавили 13 дней.

В том далеком году я запомнила трудное имя композитора, который оказал на меня такое неповторимое воздействие. Кто он по национальности, я не выясняла, для меня это было неважно: я росла интернационалисткой, осознавая при этом свои славянские корни. То, что он армянин, я узнала уже тогда, когда закавказские республики перестали быть частью Союза. Вокруг меня почему-то очень много армян, нередко наполовину русских. Это, как правило, образованные люди, часто связанные с искусством.

Песню «Маленький принц» я услышала и восхитилась ею до того, как выяснила ее авторство. У нас ужасно любят выражение «последний романтик» и приклеивают его к каждому второму деятелю искусства. Таривердиев для меня – не последний романтик (надеюсь, он еще не родился), а просто романтик в высоком значении этого слова. И эта несложная, на первый взгляд, песня – яркое тому подтверждение.

Фильм «Ирония судьбы, или С легким паром!» я, в отличие от подавляющего большинства соотечественников, не люблю и на Новый год не смотрю. Почему – это вопрос для отдельного разговора. Но музыку к нему всегда охотно слушала. К этому времени среди моих привязанностей появилась еще одна яркая звезда – Алла Пугачева. Вне связи с этим фильмом. Когда я услышала ее дрожащую от рыданий скороговорку на третьем куплете «Арлекино», у меня опять, как при музыке Таривердиева, хлынули слезы. Пугачева – до сих пор моя любимая певица, более того – любимая актриса и (sic!) один из любимых композиторов. Возьмите хотя бы «Терема»: разве не чарующая музыка? Ну и знак Зодиака подходящий (если кто случайно не знает – Овен).

Из песен к «Иронии судьбы» я больше всего люблю «По улице моей…». Это стихи Беллы Ахмадулиной – наверное, единственной по-настоящему любимой моей поэтессы. У Цветаевой меня всегда завораживали ритмы, звукопись, но не далее. Кстати, союз Пугачевой и Ахмадулиной дал две великолепные песни: «Пришла и говорю» (стихотворение «Взойти на сцену») и «Так дурно жить, как я вчера жила». Очень красивые, изощренные по музыке. Опять же: два Овна. Правда, этот дуэт иные называют «пороховым складом».

Лев и Овен, как известно, хорошо сочетаются (проверено на практике). Но союз Таривердиева и Пугачевой, сложившийся в «Короле-Олене», не стал долгим. Впрочем, произошел «цивилизованный развод»: каждый отправился своим путем, признавая право былого соратника на свой собственный и помня о былых совместных удачах. Мне понравилось в воспоминаниях Таривердиева замечание о том, что Пугачева всегда обладала «фантастически чистой» интонацией. Я этого не замечала, как вообще обычно не замечаешь хорошего. А тут вслушалась: да она играючи берет сложные последовательности звуков, и остается большой простор для актерской интерпретации. Она умеет смеяться, вздыхать, вплетать междометия по нотам. По-моему, многие этого не замечают уже по иным причинам.

Итак, пути разошлись, и я, увы, шла вслед за любимой певицей. Хотя еще недавно специально смотрела документальный фильм об освоении космоса, «Звездная минута», только потому, что в нем была музыка Таривердиева. Мне не нравились те, с кем он тогда работал. Не буду называть, но некоторые просто раздражали. Фальшью (не в смысле интонации, а в смысле актерской работы), чрезмерной камерностью. Сами песни по-прежнему нравились… Я по-прежнему узнавала музыку с первых нот. Играла на пианино всё, что помнила. (Не по нотам, по слуху.) И постепенно из отдаленности шла навстречу композитору. К сожалению, решающий этап пути я прошла уже после смерти Таривердиева. Покупала или доставала кассеты, диски. Я занимаюсь в танцевальной студии, и мы там часто слушаем Таривердиева. Недавно я вслушивалась в одну его мелодию, и вдруг у меня возник образ сердца. Хрупкого, уязвимого, слабеющего, пылающего любовью, страхом, тревогой. Захотелось показать его пластически. И через некоторое время я вспоминаю, что произведение называется «Сердце» (из музыки к фильму «Тихие омуты»). Как известно, сердце – проблемный орган Львов. Так было и с Таривердиевым.

Такую музыку, какую писал он, не осилить самому совершенному компьютеру. Она слишком живая, с неожиданными поворотами, сложным ритмом, и при этом мелодии хорошо запоминаются, подолгу «играют» в голове. В них наверняка есть что-то из армянской музыки, это же в генах записано. Таривердиев умел выразить сокровенные движения человеческой души, которая не так уж сильно меняется с течением времени или при перемещениях в пространстве. Любить, искать понимания, страдать от одиночества, звать и не слышать ответа, вдруг встретить что-то необычайно близкое, откликнуться… Разочаровываться и надеяться.

Будем же слушать эту уникальную музыку, которую ничто не вытесняет, она всегда современна.

Есть тысячи ламп.
И в каждой есть тысячи свеч,
но мне нужна
Твоя свеча.

(Андрей Вознесенский)

15 августа 2010 г. Москва


[На первую страницу]
Дата обновления информации: 06.08.11 16:14