Захаров Владимир Александрович
Встретил ли А.С.Пушкин тело А.С.Грибоедова?
О том, что Пушкин встретил тело Грибоедова, известно, прежде всего, по описанию этого эпизода, который Александр Сергеевич оставил в «Путешествии в Арзрум». Впервые этот текст был опубликован в 1-м томе журнала «Современник» за 1836 год. Процитируем весь фрагмент, так как он был напечатан:
«Я стал подыматься на Безобдал, гору, отделяющую Грузию от древней Армении. Широкая дорога, осененная деревьями, извивается около горы. На вершине Безобдала я проехал сквозь малое ущелие, называемое, кажется, Волчьими Воротами, и очутился на естественной границе Грузии. Мне представились новые горы, новый горизонт; подо мною расстилались злачные зеленые нивы. Я взглянул еще раз на опаленную Грузию и стал спускаться по отлогому склонению горы к свежим равнинам Армении. С неописанным удовольствием заметил я, что зной вдруг уменьшился: климат был уже другой.
Человек мой со вьючными лошадьми от меня отстал. Я ехал один в цветущей пустыне, окруженной издали горами. В рассеянности проехал я мимо поста, где должен был переменить лошадей. Прошло более шести часов, и я начал удивляться пространству перехода. Я увидел в стороне груды камней, похожие на сакли, и отправился к ним. В самом деле я приехал в армянскую деревню. Несколько женщин в пестрых лохмотьях сидели на плоской кровле подземной сакли. Я изъяснился кое-как. Одна из них сошла в саклю и вынесла мне сыру и молока. Отдохнув несколько минут, я пустился далее и на высоком берегу реки увидел против себя крепость Гергеры. Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега. Я переехал через реку. Два вола, впряженные в арбу, подымались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали арбу. «Откуда вы?» – спросил я их. – «Из Тегерана». – «Что вы везете?» – «Грибоеда». Это было тело убитого Грибоедова, которое препровождали в Тифлис»1.
Н.К.Пиксанов в «Летописи жизни и творчества А.С.Грибоедова» датирует эту встречу 11 июнем, указывая место «в горах около Гергер»2. Некоторые исследователи считали, что встреча произошла 1 мая. Но доподлинно известно, что 1 мая Пушкин находился весьма далеко от этих мест. В ночь с 1 на 2 мая поэт только выехал из Москвы, чтобы отправиться на Кавказ3.
Если мы обратимся к последней «Летописи жизни и творчества А.С.Пушкина», вышедшей в 1999 году, то обнаружим, что об этом эпизоде нет ни слова, ни под какой датой.
Документально подтверждено, что тело Грибоедова в Гергерах оказалось 1 мая. Тогда как объяснить, что между датами прибытия тела и встречей Пушкиным гроба с телом Грибоедова в Гергерах прошло свыше месяца? И вообще, что это за Гергеры и где же в действительности находился гроб с останками российского дипломата?
Знатоки Кавказа еще в ХIХ веке указывали на ошибку Пушкина: на перевал Безобдал можно попасть не до Гергер, а после них. Не все сходилось и в пушкинской хронологии. Натан Эйдельман выстроил события кавказского путешествия поэта в такой последовательности:
10 июня 1830 года. Выезд из Тифлиса. 11 июня. Волчьи ворота. Гергеры. Встреча с телом Грибоедова. Перевал через Безобдальский хребет. Перники. Ночлег в Гумрах.
Гумры, Гергеры упоминаются и в оглавлении «Путешествия в Арзрум». Перестановка географических пунктов при описании встречи с Грибоедовым, считает Натан Эйдельман, наводит на мысль, что эпизод встречи Пушкина с траурным кортежем был записан позже4.
Еще вопрос: откуда взялись «два грузина», сопровождающие тело Грибоедова? Известный дореволюционный кавказовед В.А.Потто, ссылаясь на документы, писал, что 3 мая 1830 года гроб с телом Грибоедова был доставлен из Персии в Нахичевань. «Духовенство облачилось в ризы; весь город, от мала до велика, вышел навстречу Грибоедову и сопровождал гроб, несомый офицерами на руках, до самой площади, где стояла армянская церковь. Около храма густые толпы народа теснились всю ночь. «И трогательно было видеть, – говорит очевидец, – то живое участие, которое принимали решительно все в злополучной участи покойного министра. Между женщинами слышались громкие рыдания, и они всю ночь не выходили из церкви. Это были армянки, – и их участие, конечно, делает честь этому народу»…
3 мая похоронное шествие направилось из города… Народ провожал покойного до второго источника по Эриванской дороге. Здесь отслужена была последняя лития, гроб сняли с колесницы и повезли дальше уже на простой грузинской арбе, так как горная дорога не допускала торжественного шествия. Поручик Макаров с несколькими солдатами Тифлисского полка назначен был сопровождать гроб до Тифлиса»5.
Неужели Пушкин мог спутать русских солдат с «грузинами»? Неужели он не видел ни поручика Макарова, ни сопровождавших гроб солдат? В окончательном тексте «Путешествия в Арзрум», напечатанном в 1836 году в первой книге пушкинского журнала «Современник», там, где впервые мы встречаемся с грибоедовским эпизодом, Пушкин напишет сначала, что гроб везли «четыре вола», потом переделает: «два вола». Но на этом неточности у Пушкина не прекращаются. Путаница происходит и с местечком Гергеры.
Оказывается, населенных пунктов с названием Гергеры было два. Один располагался на Персидской стороне, второй – на Российской. Грибоедов был убит 30 января 1829 года – по старому стилю. Тело Грибоедова было привезено в Гергеры 30 апреля, но!! – это не те Гергеры, около которых Пушкин встретил тело Грибоедова. Эти Гергеры (или Гаргары)6 находятся на территории тогдашней Персии, в 10–12 верстах от Аракса. Оттуда 1 мая гроб с телом Грибоедова был привезен к Араксу, к Джульфской переправе, и переправлен через реку на российскую сторону. Затем был путь по трудным горным дорогам, и через Эчмиадзин и Гумры тело Грибоедова около 12 – 16 мая доставили уже в те самые армянские Гергеры. Там был устроен карантин, так как в южных районах Армении и в Персии в то время распространилась чума. Все, ехавшие оттуда, отбывали в Гергерах двухнедельный карантин, исключение не делалось ни для кого, в том числе и гроб с телом Грибоедова и сопровождавшая его воинская команда провела там две недели. Но на этом перипетии с останками дипломата не прекратились. Когда срок уже почти истек, вдруг подозрительное заболевание обнаружилось у одного из сопровождавших солдат, и их всех, вместе с телом Грибоедова, оставили в карантине еще на один двухнедельный срок, так что они пробыли там почти месяц. И вот, когда, наконец, тело вывозили из гергерского карантина, его и мог встретить Пушкин, подъезжая к Гергерам. Это произошло 10 или 11 июня 1829 г. Потом тело Грибоедова было задержано еще в Тифлисском карантине (в Артачале, в 3 верстах от Тифлиса). И только, наконец, 18 июля тело Грибоедова было погребено.
В подтверждение этому документальные свидетельства о передвижениях тела Грибоедова. Существует донесение генерального консула России в Табризе А.К.Амбургера, который писал Паскевичу 4 мая 1829 года:
«1 мая, которое всегда приносит с собою радость и веселие, было для нас днем грусти и печали. В этот день наконец тело покойного нашего полномочного министра в Персии было перевезено через Аракc. Генерал-майор Мерлини, полковник Эксан-хан и многие чиновники поехали на встречу оного; вперед был послан из Аббас-Абади священник, один батальон Тифлисского пехотного полка с двумя полевыми орудиями, как и здесь приготовленный балдахин.
Когда мы встретили тело, батальон выстроился в два ряда. Гроб, содержавший бренные останки покойного Грибоедова, находился в тахтиреване7, сопровождаемом 50-ю конными, под начальством Кеиб-Али-султана, который остановился посередине. Когда вынули гроб из тахтиревана и уверились, сколько возможно, что он содержит тело покойного министра, отдали ему воинскую честь и отпели вечную память, после чего положили его в гроб, здесь приготовленный, и поставили на дроги под балдахин. Скомандовали «на погребение» – и тихо и величественно началось траурное шествие при звуках печальной музыки.
Дроги, везомые шестью лошадьми, накрытыми траурными попонами, и ведомые людьми в траурных мантиях и шляпах, которых было, кроме сих, 12 человек, шедших с факелами по обе стороны гроба, балдахин, хорошо убранный, – все это произвело на всех сильное впечатление, даже на персиян.
Кроме священника русского, выехало навстречу покойному все духовенство армянское под начальством архиерея Парсеха, что еще более придавало величия печальному шествию. Таким образом, достигли Аланджичая, где назначен был ночлег.
2 мая шествие продолжалось. Когда начинали приближаться к городу, то вышли навстречу генерал-майор Мерлини, полковник Эксан-хан, подполковник Аргутинский, майор Носков, я и переводчик Ваценко и все военные и статские чиновники, которые находились в Нахичевани, и все уже следовали за гробом до церкви. Здесь офицеры сняли гроб с дрог и внесли в церковь, откуда по отслужении панихиды и отпетии вечной памяти все удалились.
Народу было неимоверное множество; мужчины, женщины и дети – все, кажется, принимали живейшее участие в злополучной участи покойного, и нередко слышны были между ними громкие рыдания. Женщины до самого вечера не отходили от церкви; только надобно заметить, что это по большей части были армяне, и такое участие, конечно, делает честь сему народу.
На другое утро, 3 мая, все, которые участвовали прошедшего дня в церемонии, опять собрались в церковь, отслужили обедню, после которой архиерей армянский Парсех говорил речь; по окончании оной отслужил панихиду и отпел вечную память. Тут офицеры Тифлисского пехотного полка попеременно со всеми присутствующими вынесли гроб, пронесли оный посреди в двух рядах выстроенного войска, которое отдало воинскую честь, и поставили на дроги, и шествие опять тихо подвигалось вперед. Стечение народа было еще большее, нежели 2-го числа; трудно было верить, что Нахичевань содержит в себе такое огромное народонаселение. Все, находившиеся в церкви, генералы, штаб- и обер-офицеры провожали покойного до второго источника по живописной дороге.
Здесь сняли гроб с дрог, войско сформировало каре вокруг оного, и священник русский отслужил панихиду и отпел вечную память; после чего мы все простились с покойным, прикладываясь к кресту на гробе его. Исполнив, таким образом, последний долг и отдав последнюю честь покойному, все возвратились в город.
Приятно и трогательно было видеть живое участие, которое все принимали в несчастной кончине покойного Грибоедова, и это ясно доказывает, что кто хотя только один раз с ним повстречался, уже не мог забыть его.
Долго еще толпы народа с печальными лицами стояли на высотах, окружающих город, и весьма медленно рассыпались...»8.
Итак, гроб с телом Грибоедова сопровождало не «несколько грузин», как писал Пушкин, а довольно большое количество официальных лиц.
А вот что сообщали «Тифлисские ведомости» (заметка была перепечатана через месяц в «Северной пчеле» 15 августа): «Тифлис, 18-го июля. Тело покойного Российского Полномочного Министра в Персии, Статского Советника Грибоедова, привезенное из Тегерана со всеми почестями, приличными сану, в который он был облечен, по выдержании всех карантинных сроков, 17-го июля перевезено из Тифлисского карантина в Сионский Кафедральный Собор, где оное поставлено было на нарочно для сего изготовленный великолепный катафалк. На другой день Его Превосходительство Тифлисский Военный Губернатор, весь Генералитет, военные и гражданские чиновники собрались в Собор. По совершении Божественной Литургии, Его Высокопреосвященство Экзарх Грузии произнес надгробное Слово, и исчислением доблестей покойника произвел тем сильнейшее впечатление, что сердца всех присутствовавших расположены уже были к глубокой печали воспоминанием о горестной потере столь отличного мужа. По окончании обычных обрядов, бренные останки Александра Сергеевича Грибоедова, в сопровождении Его Высокопреосвященства Экзарха Грузии и всех присутствовавших, отнесены в монастырь Святого Давида, где преданы земле, согласно с волею, неоднократно объявленною покойником при жизни»9.
Таким образом, еще в 1829 году, по горячим следам, когда в наличии было большое число свидетелей и участников траурного кортежа, отмечалось, что гроб с телом Грибоедова находился в карантине полный срок, который, как известно, составлял две недели. К этому необходимо прибавить, как мы знаем, еще две недели повторного срока.
В книге записей Сионского собора, в части третьей об умерших в 1829 году и зарегистрированных тифлисским кафедральным Успенским собором, существует и поныне запись о дате погребения Александра Сергеевича Грибоедова: 18 июля, а в графе «Кто, какою болезнью помер» значится: «Убит персиянами в Тегеране».
На похороны Грибоедова было истрачено всего (с перевозом тела из Тегерана в Тифлис) 210 червонцев и 2366 рублей. Сумма эта по высочайшему повелению была принята на счет государственного казначейства.
Итак, можно заключить, что весь этот возвышенный эпизод, от начала до конца, Александр Сергеевич выдумал. На самом деле, тело Грибоедова сопровождал почетный кортеж, целая траурная процессия, и было это за месяц до того, как путешественник Пушкин покинул Тифлис.
Но тогда возникает вопрос: для чего Пушкину нужна была такая мистификация? И вот тут необходимо сказать несколько слов об отношениях двух великих литераторов первой четверти XIX века.
Пушкин, как и все русское общество восторженно встретил назначение Грибоедова Полномочным министром в Персию. Больше того, у него появились мысли о возможной поездке в эту далекую страну на работу в русскую миссию. Это не выдумка, да, прямых указаний на этот счет не существует, но, анализируя косвенные свидетельства, приходишь именно к такому выводу.
Как известно, в это время Пушкин числился за ведомством К.В.Нессельроде, в Государственной коллегии иностранных дел. Грибоедов, получив высокое назначение, начал формировать тегеранскую миссию, но многие его предложения не были одобрены начальством. Он мог предложить Пушкину и П.А.Вяземскому обходной маневр, они должны были добраться до Кавказа, прибыть в Персию, а там он смог бы их включить в штат сотрудников, известив об этом Петербург post factum. Вспомним, что Вяземский недвусмысленно написал жене 7 мая 1828 г.: «Пушкин едет на Кавказ и далее, если удастся»10.
Подобные дипломатические увертки были известны и не раз использовались многими российскими просвещенными лицами, которых в прямую не назначали в иностранные миссии. Но случилось непредвиденное. После отъезда Грибоедова, у Пушкина начались сложности в связи с началом дела о стихотворение «Андрей Шенье». За поэтом установилась слежка и, конечно, ни о каком Кавказе он уже не мог мечтать, тем более о получении туда паспорта. Неприятности начались и у Вяземского. В этой связи интересным является его признание в письме к И.И.Дмитриеву 7 апреля 1829 г., когда он узнал о трагической гибели Грибоедова Пушкин пишет, что «обещал ему навестить его в Тегеране и еще на днях, до получения рокового известия, говорил жене, что, не будь войны на востоке, я нынешним летом съездил бы к нему?»11
Что же происходило с Пушкиным в 1829 году? 5 марта в ведомстве Петербургского генерал-губернатора поэт взял подорожную до Тифлиса. Через три дня он выехал в Москву, где задержался. Там он узнал о гибели Грибоедова из письма, которое получил от Н.Н.Раевского-младшего. Но и после этого известия планы свои не изменил, о чем дядя поэта Василий Львович сообщил в письме к Вяземскому. Интересно и то, что семья Раевских знала о действительных планах Пушкина оказаться в Отдельном Кавказском корпусе. Единственное, что могло его остановить от этого далекого и опасного путешествия – это женитьба, но, получив отказ от Натали Гончаровой, поэт в тот же вечер покинул вторую столицу.
А тем временем, 22 марта А.Х.Бенкендорф сообщает о его поездке санкт-петербургскому военному генерал-губернатору и делает распоряжение о слежке. Этим объясняется как усиленная слежка во все время пребывания Пушкина на Кавказе, так и то обстоятельство, что Паскевич разрешил Пушкину прибыть в действующий корпус: без сомнения, причиной была не только надежда любимца царя, что Пушкин воспоёт его подвиги, но и удобства непосредственного наблюдения над опальным поэтом.
О том, каких непосредственных отзывов ждали от Пушкина в связи с войною некоторые лица из официальных кругов, свидетельствует статья Фаддея Булгарина, появившаяся в «Северной пчеле» 22 марта 1830 г. «Итак, надежды наши исчезли, – писал Булгарин. – Мы думали, что автор Руслана и Людмилы устремился за Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, – и мы ошиблись. Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять Онегин, бледный, слабый... сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину»12.
Правда, справедливости ради, следует отметить, что официальная реакция Николая I, после прочтения этой заметки ни в коей мере не говорит о том, что Булгарин высказал мнение правительственных кругов, как писали об этом все советские пушкинисты. Вот, каково было мнение государя, о котором в советские времена не говорилось. В тот же день 22 марта Николай I пишет А.Х.Бенкендорфу: «Я забыл вам сказать, в сегодняшнем номере Пчелы находится опять несправедливейшая и пошлейшая статья, направленная против Пушкина; к этой статье наверное будет продолжение; поэтому предлагаю вам призвать Булгарина и запретить ему отныне печатать какие бы то ни было критики на литературные произведения; а если возможно, запретите его журнал»13.
Ну, а то, что отклика на военные события ожидала вся официальная и военная среда, можно судить по информации военного корреспондента «Северной Пчелы» И.Радожицкого. Так, например, описывая занятие Арзрума, он заканчивает свою корреспонденцию следующими словами: «Дальнейшие подробности об Арзруме, ежели буду иметь время, сообщу вам в последующих письмах; но скажу вам, что вы можете ожидать еще чего-либо нового, превосходного от А.С.Пушкина, который теперь с нами в Арзруме»14.
Почему Пушкин не воспел Паскевича, мы не знаем. Известно письмо, которое Иван Федорович 2 октября 1831 года послал В.А.Жуковскому из Варшавы, с благодарностью за его стихи на взятие Варшавы, и стихи Пушкина, опубликованные в «Северных цветах на 1832 год». Паскевич, в частности, писал: «Прошу вас принять нелицемерную мою благодарность за присланные строфы и сообщить таковую же Александру Сергеевичу Пушкину, столь много обязавшему меня двумя отличными своими сочинениями. Стихи истинно прекрасны и богаты чувствами народной гордости». И далее Паскевич намекает, что он вполне удовлетворен за тот промах «первостепенных поэтов», которые «едва-едва отозвались» за подвиги русского оружия… «заря достопамятных событий Персидской и Турецкой войн осталась невоспетою»15.
Итак, прибыв в Тифлис, Пушкин сообщил об этом в письме к Н.Н.Раевскому-младшему. Так поэт оказался в Отдельном Кавказском корпусе, так с русскими войсками Пушкин дошел до Арзрума.
Но вернемся в Петербург, уже в начало 1830 года. Пушкин принимает активное участие в издании «Литературной газеты». В ее первом номере, который с полным правом можно назвать программным, была опубликована в разделе «Ученые известия» небольшая заметка «Письмена вавилонские». На первый взгляд, казалось, что в ней излагались вещи действительно слишком ученые – речь шла о расшифровке английского ориенталиста Прайса приобретенной им рукописи, «которой буквы соответствуют буквам копьеобразного почерка». Но на деле эта заметка затрагивала очень важную для того времени тему влияния английских дипломатов на внешнюю политику России. То, что тема эта оказалась важной и животрепещущей свидетельствует и следующая за ней тоже небольшая и несколько ироническая заметка под названием «Обман зрения в Персии». Больше того, дипломатический подтекст статьи «Письмена вавилонские» отчетливо прослеживается только при сравнении первой статьи со второй. Уже в первых строках этой второй заметки автор радостно сообщает: «Недавняя война России с Персией и восстановление тесных дружественных сношений сих двух держав дают нашим соотечественникам возможность лично делать поверки всего того, что иностранные путешественники рассказывают о древней отчизне Зороастра». Несведущему читателю кажется, что речь действительно идет о России и Персии, но обратите внимание на хронологию. Если бы это было написано после заключения Туркманчайского мира, т.е. после 1828, то все было бы как бы на своих местах. Но нет, написана эта статья была уже после убийства Грибоедова и гибели всего русского посольства.
После того, как генеральный консул России в Табризе А.К.Амбургер, узнав о разгроме посольства в Тегеране, бежал из Табриза в Нахичевань, что, по сути, означало разрыв дипломатических отношений России с Персией. И, хотя Паскевич требовал немедленного возвращения консула в Персию, он не послушался, и хоть и покинул Нахичевань, но уехал не к месту своего назначения, а подальше от беспокойств – в Тифлис.
И получалось, что радостная интонация заметки «Обман зрения в Персии» превращалась для знающих суть ситуации в российско-персидских отношениях в иронию. Больше того, она выводила на обстоятельства, сопутствующие отправлению «искупительной миссии» Персии в Россию.
Известно, что наследный персидский принц Абас-Мирза был человеком весьма осторожным и не собирался на первых порах после убийства Грибоедова посылать в Россию «искупительную миссию», решив отправить в Петербург только своего переводчика Мирзу-Масуда. Тот прибыл в Тифлис – дальше его пока не пустили. В это время стали приходить победные реляции о наступлении русских войск на турецком фронте. В день разгрома миссии в Тегеране русские войска овладели крепостью Турну. 6 февраля городом Сизополь. 4 мая русский гарнизон отстоял крепость Ахалцик, отбив наступление сорокатысячной турецкой армии. Назначенный турецким султаном сераскир Арзрума Гаки-паша пытался через Гумры прорваться в Закавказье, но, потерпев два сокрушительных поражения, сам попал в плен в предгорьях Саганлугского хребта, о чем Пушкин писал в «Путешествии в Арзрум» как очевидец этих дел.
Паскевич на Кавказе действовал на свой страх и риск без согласования с коллегией иностранных дел (тогдашним МИДом России). Он решил принудить персидское правительство к «искупительной миссии». В секретном письме, посланном Абас-Мирзе, он без всяких дипломатических разглагольствований пишет ясно и открыто: «Не полагайтесь на обещание англичан и турок. Султан в самом затруднительном положении – Адрианополь с трепетом ожидает своего падения. Не заставьте Россию поднять оружие против Персии и не забудьте моих слов, сказанных вам во время войны, – с Турцией Россия не может делать все, что желает, ибо эта страна необходима для поддерживания равновесия политической системы Европы, а Персия нужна только для выгод Ост-Индской купеческой компании, Европе безразлично, кто управляет этой страной. Все ваше политическое существование в наших руках, вся надежда ваша в России»16.
И, хотя англичане запугивали и отговаривали персов от проведения «искупительной миссии», прием, который был оказан возглавлявшему эту миссию Хоров-Мирзе в Петербурге, свидетельствовал, что в глазах Николая I цена гибели Грибоедова была не столь высока, как это представлялось персидскому двору. После покаянной речи Хосров-Миры, в которой при переводе были опущены фразы, что «ответственность за гибель Грибоедова возлагается на английское посольство и персидское правительство», Николай I произнес: «Я предаю вечному забвению злополучное тегеранское происшествие»17.
И здесь знаменательно то, что пушкинская «Литературная газета» выступила против такого решения царя. Да оно было искусно завуалировано, и настолько искусно, что о нем в то время практически никто не догадался. Знал лишь автор заметок и, вероятно, кто-то из его друзей. О чем идет речь? Да все о тех двух статьях, которые напечатала «Литературная газета – «Письмена вавилонские» и «Обман зрения в Персии», в которых тонко и умело было сказано все, что не мог сказать Пушкин открыто.
Н.Е.Мясоедова весьма убедительно доказала, что автором этих двух заметок был никто иной, как А.С.Пушкин18. Только он был в курсе всех кавказских событий. На Кавказе поэт мог ознакомиться со многими закрытыми сведениями, получая их от своего друга и однокашника по лицею В.Д.Вольховского, который в то время занимал пост обер-квартирмейстера Отдельного Кавказского корпуса. Штаб-квартира корпуса располагалась в Тифлисе.
Ну, а теперь возвращаемся к тому самому фрагменту из «Путешествия в Арзрум», где Пушкин описывает встречу с телом Грибоедова, для чего необходимо сделать маленький экскурс.
Известно, что по дороге на Кавказ Пушкин сделал большой крюк, чтобы заехать в Орел. Там поэт встретился с прославленным «проконсулом Кавказа» генералом А.П.Ермоловым. Они много говорили о Кавказе, вот здесь впервые говорили и о гибели Грибоедова. Пушкин пишет об этой встрече в своем «Кавказском дневнике». О том, что обсуждали два великих человека, можно лишь предполагать, но сохранилось свидетельство самого Ермолова об этой встрече с поэтом, о чем генерал рассказал Д.В.Давыдову, а тот написал об этом П.Вяземскому в начале мая 1829 года:
«Был у меня Пушкин. Я в первый раз видел его и, как можешь себе вообразить, смотрел на него с живейшим любопытством. В первый раз не знакомятся коротко, но какая власть высокого таланта! Я нашел в себе чувство, кроме невольного уважения. Ему также, я полагаю, необыкновенным показался простой прием, к каковым жизнь в столице его верно не приучила». И далее, хваля поэтический талант Пушкина, Ермолов восклицает: «Вот это поэзия! Это не стихи нашего знакомого Грибоеда, от жевания которых скулы сводит»19.
Если сопоставить эту фразу Ермолова с той записью, которую Пушкин оставил в своем «Кавказском дневнике»: «О стихах Грибоедова говорит он, что от их чтения – скулы болят», тогда становится ясным и упоминание поэтом имени Грибоедова по-ермоловски «Грибоеда» в «Путешествии в Арзрум», когда на его вопрос «что вы везете», грузины, сопровождавшие арбу с телом российского дипломата, ответили просто и непринужденно: «Грибоеда».
Известно, что к моменту публикации «Путешествия в Арзрум», т.е. к 1836 году, отношение Пушкина к личности Ермолова изменилось. Он уже не воспринимал генерала так восторженно, как это было во время первой встречи, а оказавшись в Отдельном Кавказском корпусе, близко сойдясь с Паскевичем, поэт, видимо, уже тогда понял не правоту Ермолова в его кавказской политике. Однако, помня разговор с ним, Пушкин сохранил то самое выразительное слово, которое произнес Ермолов по отношению к российскому дипломату, дав ему имя «Грибоеда». Его-то и вставил поэт в центр эпизода о своей якобы встрече с телом Грибоедова. Публикация этого вымышленного фрагмента встречи в «Путешествии в Арзрум» стало своеобразным протестом Пушкина на «миролюбивую» политику Николая I в персидском вопросе, на то безразличие к судьбе не только своего сотоварища по писательскому цеху, но и к своему другу, каковым был Грибоедов для Пушкина.
* * *
И в заключение считаю необходимым остановиться на усиленно распространяемой ныне азербайджанскими авторами точки зрения, претендующей на достоверность, якобы специально скрываемую в годы советской власти. Речь идет о смерти Грибоедова, а точнее, о том, кто виновен в этом трагическом событии. Статьи на эту тему помещали и продолжают помещать многие СМИ как в Азербайджане, так и в России20. Выводом всех этих публикаций является тезис о том, что русский поэт Александр Грибоедов, служивший российским послом в Персии, в 1820-е годы привез «всех армян» на Кавказ, и они-то явились заказчиками убийства российского дипломата. Но, когда начинаешь анализировать эти публикации, четко видишь, откуда «растут ноги». Все материалы, так или иначе, повторяют брошюру Гасана Гулиева «Смерть дипломата, или к истокам конфликта в Карабахе», вышедшую в Баку в 1995 г.
Говоря о значении своей работы, автор пишет, что ее важность заключается в «стремлении выйти к истокам событий, находящихся сегодня в центре внимания мировой общественности – конфликту и войне в Карабахе, создавшей реальную угрозу миру во всем регионе. Именно в период наивысшего обострения взаимоотношений и войны между Ираном и Россией реализовалась дипломатическая миссия Грибоедова, связанная, в частности, с заключением Туркменчайского мирного договора.
Известны последствия этого договора. Россия получила все, что можно было получить, укрепила свои границы, выдвинув их далеко на юг, к Араксу, сделав ее «рекой разлуки». Расчлененный по Араксу Азербайджан надолго лишился возможности обрести реальную независимость и собственную государственность. Окончательно закрепилась за Ираном другая часть Азербайджана с населением, представляющим «мину замедленного действия», впоследствии не раз «взрывавшейся» волнами недовольства и возмущения, если вспомнить национально-освободительное движение под руководством Саттар-хана в 1905 – 1911 гг. и размах демократического движения 40-х годов в Южном Азербайджане.
Укрепив свои границы с Ираном, Россия в войне с Турцией уже использовала материальные и людские ресурсы покорившихся азербайджанских ханств. Азербайджанские воины успешно сражались и отличались в боях со своими единокровными и единоверными сородичами – турками. Империя еще только входила во вкус своей основной игры: «разделяй и властвуй!»...
В этом смысле и судьба самого Грибоедова, так много потрудившегося во славу успехов восточной политики русского самодержавия, не представляла большого интереса. «Мавр сделал свое дело!». Последним актом его деятельности во благо государства стал финал его собственной жизни, принесенной в жертву этой политики. Эта жертва, принесенная во имя Отечества, не пожелавшего дальнейших осложнений с уже поверженным соседом и принявшего потому извинение шахского двора, устраивала в данный период двух соперников, схватившихся в борьбе за сферы влияния в Закавказье. Вместе с головой выдающегося поэта и честного дипломата на жертвенный алтарь имперских притязаний были положены и земли народа, отныне разделенного надвое. Однако смертью Грибоедова не завершились конфликты и войны в Закавказье, а наоборот, завязывался новый узел противоречий – так называемый «Карабахский конфликт», чреватый, как показывают события сегодняшних дней, новыми конфликтами и осложнениями, могущими привести к конфронтации в мировом масштабе.
Что же касается значения деятельности А.С.Грибоедова для наших дней, для осмысления проблем, связанных с историей и современным состоянием Азербайджана, кризисом межнациональных отношений в Закавказье, то нам представляется наиболее верными следующие выводы.
А.С.Грибоедов, как дипломат – свидетель и участник многих значительных событий русско-иранской войны, оставил ряд ценных документов, подтверждающих необоснованность притязаний армян на Карабах. В частности, они свидетельствуют об их переселении из Ирана и заселении на территориях азербайджанских ханств.
В процессе переговоров с иранским правительством именно А.С.Грибоедов впервые указал на возможность предоставить независимость Азербайджану, подтвердив тем самым право азербайджанского народа на самостоятельную государственность.
Впервые А.С.Грибоедов сделал попытку дипломатическим путем объединить Азербайджан, правда, в рамках Российской империи. И, хотя эта попытка не увенчалась успехом, сама постановка вопроса достойна внимания и не утратила своего исторического значения. Не занимая проармянскую или проазербайджанскую (тем более проиранскую) позиции, Грибоедов исходил в своих действиях и поступках из интересов Российской империи, был проводником ее политики на Востоке, в Закавказье, пытаясь облечь ее в гуманистическую оболочку, совместить с человеколюбием и цивилизованными принципами. Потому он и стал жертвой своих же гуманистических принципов, которые оказались не просто литературной (его творчество) или политической (его дипломатическая деятельность) декларацией, но органически преломились в его делах и помыслах, в его действиях и поступках.
Будучи вовлеченным в события явно провокационного характера, он стал жертвой межнационального и межрелигиозного конфликта, в котором значительным дестабилизирующим фактором стали иранцы армянского происхождения. И, если принять во внимание неудовлетворенность поэта и драматурга тем, что его основное произведение – «Горе от ума» – не было поставлено на сцене театра, ходило по рукам в списках, а также творческую его нацеленность на создание подлинной трагедии, в которой не осталось бы места недомолвкам или домысливанию, то станет понятным и смысл его жизненного финала: смерть дипломата, поэта и драматурга – это воистину «горе от ума». Это – продолжение гениальной пьесы, ее вторая и последняя часть. Это – своего рода драма, драма собственной жизни, которую гениально сложил ее «автор» – Александр Сергеевич Грибоедов21.
Весь этот наукообразный вымысел сейчас усиленно тиражируется азербайджанской прессой, и пока никто не возразил им официально. Я обращаюсь к тем, кто называет себя учеными в Азербайджане – уймитесь господа, не ищите связи между гибелью Грибоедова и событиями в Карабахе в 80–90-х гг. ХХ века.
1 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Репринтное издание 1949. Т. VIII, кн. 1. – М.: Воскресение, 1995. – С. 460.
2 Пиксанов Н.К. Летопись жизни и творчества А.С.Грибоедова, 1791 – 1829 / Ин-т мировой лит. им. А.М.Горького; Отв. ред. А.Л.Гришунин. – М.: Наследие, 2000. – С. 149.
3 См.: Летопись жизни и творчества Александра Пушкина в четырех томах. Т. 3. 1829 – 1832. – М.: СЛОВО/SLOVO, 1999. – С. 49–49.
4 См.: Эйдельман Н.Я. “Быть может, за хребтом Кавказа…” (Русская литература и общественная мысль первой половины ХIХ в. Кавказский контекст). – М., 1990. – C. 68.
5 Потто В.А. Кавказская война. Т. 3. – Ставрополь, 1993. – С. 504.
6 В Путешествии из Тавриза в Тифлис (1820 г.) Грибоедов писал, что доехал до Гаргар. В комментариях Пиксанов отметил, что Гаргары или Гергеры – последняя станция по пути в Россию в персидских владениях. См.: Грибоедов А.С. Сочинения. Т. 3. – СПб., 1917. – С. 65.
7 Тахтиреван – род ящика с четырьмя оглоблями, которые прикрепляются к спинам лошадей.
8 Русская старина. 1872. – С. 200 – 202
9 Северная пчела. 1829. 15 августа.
10 Тынянов Ю.Н. Пушкин и его современники. – М., 1968. – С. 193.
11 Русский архив. 1868. СПб. 606.
12 «Северная Пчела». 1830. 22 марта, № 35.
13 Барсуков Н.П. Князь Вяземский и Пушкин. – М., 1904. – С. 7 – 8; Барсуков Н.П. Из писем А.Хр.Бенкендорфа к императору Николаю I о Пушкине. – СПб., 1903.
14 «Северная Пчела». 1829, 22 августа, № 101.
15 Пушкин. Письма. Т. III. – М.: ACADEMIA, 1935. – С. 411 – 412.
16 РГВИА. Ф. 1018. Оп. 2. Д. 407. Лл. 2 – 3.
17 Балаян Б. Кровь на алмазе «Шах»: Трагедия А.С.Грибоедова. – Ереван, 1983. – С. 160.
18 Мясоедова Н.Е. Обман зрения в Персии (к истории литературной газеты А.А.Дельвига и А.С.Пушкина). // Русская литература. 2001, № 2. – С. 82 – 102.
19 Старина и новизна. 1909. Т. 22. – С. 38.
20 Садыхлы М. «Ответ тебе даст история...» – Баку, Мутарджим, 1995; Мусабеков Расим. Становление независимого азербайджанского государства и этнические меньшинства // Азербайджан и Россия: общества и государства. – М., 2001. – С. 337 – 362; Волынский Г. Продолжаем делить на своих и чужих // Общая газета. 2007, № 17; Агамалиев Фархад. Грибоедов и другие // Азербайджанский конгресс. 2007. 15 февраля; Адыгезалов Г.В. “Литературный Азербайджан” о связях А.С. Грибоедова с Азербайджаном (Современный взгляд на проблему) // Научная мысль Кавказа. 2008. № 4; Ахундов Фуад. Кто виноват в карабахском тупике? // Foreign Affairs. 2008. № 1 (январь – февраль) и др.
21 Гулиев Гасан. Смерть дипломата, или к истокам конфликта в Карабахе. – Баку: Издательство «Эргюн», 1995. – С. 65 – 66.
[На первую страницу]
Дата обновления информации: 01.08.11 16:14