Глава из новой книги о Карабахе
Там, в неприступных высях Карабаха, в течение двух с лишним тысяч лет армянский народ выдерживал натиск кочующих племен, сохраняя свою культуру, обороняя свое национальное лицо.
Сергей Городецкий
Начало путешествия
Доброе утро, туманное утро!
15 октября 2006 года. Мы едем в Арцах.
Выбрались из Еревана. Чуть брызжет дождь.
Тучи серой тяжелой ватой обложили все окружающие пространства, не видно ни Малого Арарата, ни Большого Арарата. Впрочем, знаю, они все равно по дороге в свой срок исчезнут из виду, когда мы углубимся в горы.
В предвкушении монастыря Амарас, святыни Арцаха, которую скоро предстоит увидеть, вспоминаю вчерашний день.
Он неотделим для меня от Месропа Маштоца, святого, создателя армянского алфавита, одного из двух переводчиков Библии на армянский язык. Монастырь Амарас также неотделим от Месропа Маштоца, в начале V века он основал в Арцахе, как раз в Амарасе, одну из первых своих школ на армянской земле, чтобы обучать там отроков (и не только!) созданной им национальной грамоте.
Вчерашний день до краев наполнен, прямо-таки переполнен Месропом Маштоцем. Надо же такому случиться: вчерашний день, канун отъезда, совпал с Праздником переводчиков. По традиции вся Армения в этот день спешит в село Ошакан поклониться могиле Месропа Маштоца.
Скопище машин, автобусов, грузовиков, приспособленных для перевозки людей. Многолюдно, не протолкнуться. Сбор знакомых и незнакомых, однако, глядящих на тебя вопросительно, ожидающе – вот сейчас улыбнемся друг другу, заговорим, познакомимся.
Атмосфера праздничная, сердце сжимается. Мне пришло в голову воспоминание из очень далекого, почти всеми забытого прошлого. А для большинства людей, родившихся позже, как бы и вовсе не бывшего. Как мы собирались на первомайскую демонстрацию.
Откуда-то из репродукторов неслось: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся Советская земля… Холодок бежит за ворот…»
Я бежал по улицам, ехал на трамвае к месту сбора у школы – мальчик, полный веры и надежд. Надежд увидеть Сталина на трибуне Мавзолея.
Собирались рано, шли группами – знакомые и все-таки не совсем – непривычно приодетые, гладко выбритые, слегка торжественные. Шли со свернутыми, пока, до времени, флагами, с транспарантами, навязанными в профкоме, – на палку набита фанерка, а на ней лозунг.
У сборного пункта толпа густела. Девочки – женская школа напротив нашей – собиралась вокруг фанерной дощечки «183 шк.», мы – у фанерки «182». Учителя раздавали бумажные гвоздики (с обязательным возвратом!).
Вот как сейчас у церкви в Ошакане. Председатель Союза писателей Армении раздает членам делегации белые гвоздики.
С настоящей живой горько пахнущей гвоздикой в руках обхожу церковь, воздвигнутую над могилой. У северной стены стоит целый строй хачкаров, сделанных в форме армянских букв и расставленных не абы как – в порядке месроповского алфавита. Между хачкарами бегают, шалят, весело переговариваются ребята и девчонки, школьники. В руках у них транспаранты с армянскими буквами из поролона, но порядок их постоянно меняется, девчонки сбиваются в кучки, перешептываются, мимо них носятся ребята. И вслед за «А» бежит «Ф».
Потом мы долго стоим в очереди, чтобы зайти в подземелье и поклониться праху Месропа Маштоца, медленно продвигаемся через переполненный церковный зал к спуску, к ступеням. А навстречу нам поднимаются ребятишки с лицами ангелов, хранящими детскую торжественность от только что увиденной святыни.
Я смотрел на них, и у меня горло перехватило, и слезы стояли на глазах, – черные головки, головки посветлее, девочки с их косичками и бантами, очень серьезные, трогательно разодетые своими мамашами. Это все шло нам навстречу во всей своей символичности и значительности, во всем ощущении единства идеи, которая объединяет этот народ. Не ради убийства или подавления кого-то, или завоеваний, или утверждения величия государства за счёт унижения других. А ради буквы, слова, алфавита. И еще ради того Слова, которое есть Бог.
Мы медленно спускались и, наконец, увидели мраморную плиту всю устланную белыми гвоздиками. Я положил свою. Преклонился, перекрестил себя, дотронулся рукою до мраморной плиты. Потом мы пошли в обширный зал, церковный, предназначенный, вероятно, для собраний общины. Он был наполнен писателями, переводчиками, духовными и светскими людьми. На счастье в эту пору в Ереване оказались мои московские друзья Самвел Мирзоян, Геворк Петросян, Ваник Бароян, Ваан Апроян. С ними еще был замечательный человек Джованни Гуайта, итальянский писатель и духовный деятель, автор книг, посвященных армянской церкви и геноциду армян. Я высоко ценю эти книги и очень благодарен за них Джованни.
Еще в Москве я обещал показать друзьям гробницу армянских царей Аршакидов в селе Дзораб и рассказать ее историю. Как будто все благоприятно складывается!..
Рядом со мной сел Александр Иванович Божко, видный арменолог и арменовед, в то время Чрезвычайный и Полномочный посол Украины в Армении. Его во время Праздника переводчиков награждали Золотой медалью Союза писателей.
Александр Божко произнес ответную речь на армянском языке, не раз прерываемую растроганными аплодисментами: ему все так хлопали, так были рады, горды, что этот высокий статный украинец с мудрыми глазами так легко и красиво говорит на их родном языке. Слушая его армянскую речь, я вспомнил, что уже однажды был во время его награждения, ему тогда вручали государственную награду – Медаль Мовсеса Хоренаци, автора V века, отца армянской историографии.
Мы пригласили Александра Божко поехать с нами, расселись по машинам и отправились в село Дзораб, древний Ахц, где были похоронены отбитые у персов останки армянских царей. Это одно из самых моих любимых мест в Армении.
Ступив на эту землю, спустившись в тесное и темное подземелье усыпальницы, я рассказал моим спутникам все, что знал из сообщений армянских историков о персах и армянах, о последних годах армянского царства, о крепости Забвения – Ан’хуш, куда был заключен царь Аршак. А за его окнами, за решетками, на фоне слепящего, как бирюза, персидского неба покачивалась на ветру голова его любимого полководца и снятая с него кожа, набитая соломой. Это тот самый полководец Васак, который в ночном бою отбил кости царей-аршакидов. А сам персидский царь, нынешний убийца Васака, едва спасся голый верхом на коне.
От гробницы мы подошли к краю ущелья, послушали, как слитно шумит река в его головокружительной глубине. Как сквозь толщу веков… Кстати, занимаясь сейчас Карабахом, читая всё о нем, я недавно узнал из сообщения одного американского ученого, что арцахские князья – Джалаляны находились в родстве с этим царским домом – Аршакидами. А академик И.А.Орбели пишет, что они недаром называли себя царями.
Мы оставили село Дзораб лежать в предгорьях (я и не знал, что ему вернули древнее имя Ахц – ура!) и отправились дальше, забираясь все выше.
Вот уже купола Бюраканской обсерватории на другом берегу ущелья ушли вниз. И впереди на орлиной высоте показалась церковь. Я узнал ее по характерным двум остроголовым башенкам, колокольням, поставленным на притвор, – и еще раз подивился богатству и разнообразию форм армянских церквей XIII века, вовсе не благополучного века армянской истории и, казалось бы, не благоприятного для строительства.
Вскоре мы совершили последний подъем и остановились у стен церкви Мама-хатун, именуемой так в народе по имени ее строительницы, княгини. Опять Арцах не отпускает меня! Мама-хатун была бабкой знаменитого Хасана Джалала Дола, одного из могущественных князей Хачена, того самого, что называл себя царем. Он был строителем Кафедрального собора в Гандзасарском монастыре. Мать его звали Хоришах. Другая женщина, носившая имя Мама-хатун, была его дочерью и тоже славилась строительной деятельностью. На память не помню, кто из них был инициатором возведения церкви, в которую мы входим. Надо уточнить!..
Я не стал отбивать хлеб у церковного служителя, который повел нашу группу сначала по притвору и затем вошел в зал, окруженный моими друзьями. Как и большинство служителей в армянских церквах – не ученых и даже не священников, он хорошо знал историю своей церкви, свободно перебирал исторические имена. Я тихо отошел в сторону, зажег и поставил свечки в поминовение дорогих ушедших друзей. Во здравие живых. Ах, как им нужно это здравие! И с каждым годом всё нужнее…
Затем мы отправились в ресторанчик, искусно вырубленный в скале на обрыве. Внутри по законам армянского народного жилища было световое отверстие – ердик – над головой, печь для лаваша – тонир – в каменном полу, ковры – по стенам, карпеты – по лавкам. За столом было много речей, но запомнилось мне то, что сказал Александр Божко, опять мы с ним сели рядом. Он поднялся во весь свой рост, положил мне руку на плечо. Ласково взглянул на сидевшего недалеко Джованни Гуайту и спросил: «Что нас объединяет – итальянца Джованни, русского Кима и меня, украинца Сашко? То, что мы арменоведы, люди как бы одной крови. Наша общая любовь и общая забота нас объединяют – любовь к Армении…»
И случилось так, что совершенно случайно, конечно, водка, которую мы пили, была украинская, хлебная, «Хлибна», что ли. Не слишком хорошего качества. Но всё равно что-то в этом было: у подножья Мама-хатун пить украинскую водку в присутствии посла Украины...
Наша компания заняла всё не слишком большое внутреннее пространство ресторанчика. Мы и не заметили, как на деревянном балконе, пристроенном к скале, уселась еще какая-то группа. Мы услышали негромкое согласное пение. Мы выглянули и увидели мужчин среднего возраста, скорее всего одногодок – чуть постарше, чуть помоложе, кто в военной форме, кто в пятнистой маскировочной куртке, кто в обычной ветровке, а кто просто в трикотажной полосатой рубашке. Они воевали в Арцахе, собрались вспомнить то время, попеть те песни.
Мы присоединились к ним, познакомились, побратались. Стоя, выпили за их командира, за его светлую память. Было так, что на минном поле подорвался какой-то молоденький солдатик. И, пока они вызвали тех, кто должен был разминировать, это было долго и сил не было смотреть, как он истекает кровью. Командир сказал: «Я не могу ждать». Пошел, поднял его на руки, и сам подорвался. Мальчик был спасен, а командира похоронили.
Только я один знал, что не когда-нибудь, а именно завтра отправляюсь в Арцах, на землю, обильно политую их кровью. Хотел сказать им об этом, но удержался, – какое значение имеют мои планы перед мужественными лицами воинов, которые меня окружали, перед ужасным лицом смерти, о которой они вспомнили. Но эта встреча с ветеранами Арцаха и вообще – этот день с могилой великого Маштоца в заглавии, с праздником армянской буквы, армянского слова. С гробницей армянских царей и мужеством полководца Васака. С величественной церковью Мама-хатун – взлётом армянской духовности на вершинном плоскогорье. Все это, как нарочно, подобралось, как будто это я все придумал для книги, чтобы образовалось многозначительное вступление.
Однако, едем. Доброе утро! Мы давно уже втянулись в горы. Перед нами пелена дождя, и дальние безжизненные холмы заштрихованы серыми влажными росчерками. Перед ветровым стеклом машины то и дело возникают туманные образования, наполненные тысячами капель, и дворники не могут с ними справиться и прояснить картину. Эта водная стихия, куда мы погрузились, напоминает мои нырянья в глубину. Там тоже плывешь над ущельями и провалами. На глубине дно исчезает и снова проявляется во время ныряния. Какие-то туманные очертания тогда возникают перед глазами. И вот уже стена приблизилась к лицу – совсем как усыпанные обломками камней стенки, которые видишь в окно машины то слева, то справа, в зависимости от того, куда повернуло шоссе.
Так мы ехали и ехали. Прорывались сквозь завесы дождей. Миновали перевал, спустились в равнину и тогда внезапно стали видны подробности бытия, осенняя отдыхающая земля. Впереди сидит мой друг Сурен Саркисян. Он взял шефство надо мной и моими книгами. Заботится обо мне, как мамка старая (выражение Пушкина) или, если продолжить круг пушкинских ассоциаций, как Савельич из «Капитанской дочки». Откровенно скажу: чем старее я становлюсь, тем такая дружеская опека всё более мне необходима.
Сурен сидит впереди, внимательно вглядывается в дорогу. И вот, наконец, мы оба читаем большими буквами написанный знак: «Свободный Арцах».
И хотя внешне ничего не изменилось, как часто бывает, зачем-то вглядываешься, ищешь отличия, особенности. И природа словно отвечает желаниям. В неизмеримой высоте открылся просвет. Как Божье око. Брызнуло солнце. И вокруг открылась целая страна – сложная, сложно сочиненная и сложно расчлененная, разрезанная ущельями, подносящая зеленые лужайки на своих каменных плоских ладонях прямо к дороге, уставленная деревьями, чем дальше, тем гуще. И вот уже вместо рыжих, гончарных, как писал Мандельштам, прибавлю: голых, вознесённых к небу пространств вижу зеленый каракуль лесов, покрывающих горы. Этот эффект особенно заметен, когда в Арцах летишь на вертолете. Там особенно видна граница Армении и Нагорного Карабаха – желто-коричневое внезапно сменяется зеленым, горным малахитом.
Сейчас, в октябре, леса представляют глазу все осенние оттенки листвы – красный, оранжевый, желтый, зеленый. А желтый – тоже разный: лимонный, а то яичный, то бледный, какой-то бессильный, золотушный, а то и впрямь – звенит золотом.
Золотая осень в горах Карабаха встречает нас, обещает череду солнечных дней, сулит удачу нашему путешествию. И это белое, надутое ветром облако, которое показало из-за горы свой ослепительно белый парус…
Но жизнь наказывает романтические мечтания. Это самое облако мы скоро увидели высоко перед собой. Оно все приближалось и уже не казалось таким прекрасным. Наконец оно повисло над дорогой прямо на нашем пути. И чем выше мы поднимались, тем облако все приближалось к асфальту, к белой разметке. Стало понятно, что вот сейчас мы въедем в облако – и что? Должны ослепнуть, остановиться?
Вот уже белые хлопья проносятся над головой, задевают крышу нашей машины. Вот мы уже по пояс в облаке. Тысячи капель летят в окна, водитель включил дворники. Наступила молочная темнота, ничего не видно.
Закрываю глаза. Чтобы постоянно не вперять взгляд на короткую полосу дороги, которую можно различить перед машиной. Чтобы каждый раз не пугаться внезапно и близко возникающим фарам встречных автомобилей. Чтобы сердце не закатывалось на резких поворотах – на обочине видна лишь трава да плети ежевики. Я отключился, верю водителю.
Открываю глаза у входа в гостиницу, надо выгружаться.
На следующий день с утра пришла машина, сверкающая белизной «Нива», а в ней шофер Марат (он остался ждать за рулем) и Рубен Осипов, он поднялся к нам и представился нашим постоянным сопровождающим на дорогах Арцаха. Теперь вся наша «шайка» была в сборе, как говаривал сэр Питер в пьесе Шеридана о своей супруге леди Тизл и ее подругах. Предстоящие дни и недели подтвердили дружный и сплоченный характер нашей команды. Что в путешествиях очень важно, особенно по горам.
А пока нам предстояло «пойти по начальству», как выразился Сурен, в таких делах он отлично разбирается. Начальство в лице Президента республики и Премьер-министра оказалось очень расположенным к нам, целиком поддержало нашу идею о создании книги, посвященной духовным ценностям Арцаха. Обещало всяческую помощь. И надо наперёд сказать: все обещания – большие и малые – были выполнены. Дело дошло до того, что Президент, сидя с нами, позвонил в село Ванк Левону Айрапетяну («очень интересный человек») и просил принять нас.
После этого наш «чичероне» Рубен Осипов отвел и познакомил со своим непосредственным начальством – министром просвещения, по делам молодежи и спорта. Оказывается, Рубен работал инспектором в этом министерстве.
Во время похода по верхам я был очень рад снова встретить министра иностранных дел Арцаха Георгия Михайловича Петросяна. Еще в Ереване он с энтузиазмом поддержал идею книги. И теперь, уже в Степанакерте, мы стояли в большой комнате, где работала президентская команда, разговаривали. И меня еще раз поразила, замеченная ранее, как бы это ловчее выразиться, не простота и не доступность государственного деятеля, это всё неточно, – а позиция очень умного человека, которому нет необходимости что-то играть, хотя бы и простоту; его интересует, увлекает суть разговора. И в этот момент он никакой не министр. Просто мягкий, интеллигентный, много знающий собеседник.
Не помню, как разговор свернул на знаменитых коней карабахской породы. «А помните, как звали коня, на котором скакал в атаку Петя Ростов?» – ?? – «Карабах». Я подосадовал на себя, что не помню этого из моей любимой «Войны и мира», книги, которую читал три раза. И чтобы компенсироваться, проявил знание темы. Армянские кони. Армянская конница… Слава их, прошла сквозь тысячелетия. Конь, дар царю Дарию, на барельефе Персеполиса. Клинопись ассирийского царя Саргона. Свидетельства Ксенофонта и Страбона… Тогда во время разговора я передал их своими словами. Сейчас процитирую: «Страна эта настолько богата конями, – пишет греческий географ Страбон. – Сатрап Армении ежегодно посылал персидскому царю 20 тысяч жеребят. При вторжении в Мидию вместе с Антонием царь Артавазд выставил на смотр, кроме прочей конницы, 6 тысяч покрытых броней лошадей, выставив их в боевой порядок».
Оказывается, Георгий Михайлович знал всё про армянских коней. И, хотя они исчезли, кое-что сохранилось в Карабахе. Восстановить знаменитую арцахскую породу – этим планом он воодушевлен. Достал и показал мне ксерокопию иллюстрации из какого-то дореволюционного журнала: русский солдат держит в поводу красивого карабахца.
Что ещё можно вспомнить?.. Пушкинское «Путешествие в Эрзрум», там в Тифлисе поэт видел армян на конях местной породы.
Жаль, что тогда в разговоре я не мог привести (не знал еще) интересный исторический пример. Во время похода грузинский царь, муж царицы Тамары, в битве у Шамхора сидел на коне, купленном у знаменитого арцахского князя Вахтанга Хаченского, конь стоил одной крепости и одного села.
Это тот самый Вахтанг, у которого несколько лет гостил Мхитар Гош, где он написал в 1175 году свой «Судебник» – свод законов Армении. В Венеции на острове Сан Лаззаро я видел написанное рукой Мхитара Гоша посвящение «Судебника» князю Вахтангу.
А в монастыре Дадиванк в огромной надписи на алтарной стене Кафедрального собора тоже есть имя князя Вахтанга… Но, кажется, я забегаю далеко вперед. Мы обязательно, может быть, и не раз! побываем в Дадиванке, этом великом, загадочном духовном центре, важном не только для Арцаха и Армении, но в известном смысле для всего христианского мира.
На этом надо завершить и так затянувшееся начальное слово.
[На первую страницу]
Дата обновления информации: 08.10.11 18:43