Италия

Франко Онорати

Чайковский в Италии
(Рождество в Риме)

Сезонные перемещения П.И.Чайковского происходили по одному и тому же сценарию: он старался проводить на юге самые холодные месяцы. Так случилось и в зиму 1879/1880 годов.

Из Парижа композитор переезжает в Рим. В выборе итальянской столицы преобладающим стало решение брата Модеста. Поскольку Петр медлил, тот решил поставить его уже перед свершившимся фактом и отправился в Рим со своим учеником Колей Конради, написав оттуда Чайковскому, что ожидает его приезда. Музыканту ничего не оставалось, как присоединиться к брату, что и произошло 20 декабря 1879 года («Модест и Коля совершенно очарованы Римом. Для них обоих было бы теперь нестерпимо больно переселиться в другое место»).

Вначале был выбран Hotel de Russie, но его нашли неудобным, слишком дорогим и к тому же в нем не было номера, в котором они могли бы остановиться втроем. Поэтому пришлось искать другую гостиницу: «Мы нашли несколько хороших комнат в Hotel Costanzi с великолепным видом на Рим. Комнаты угловые, чтобы не иметь соседей, и за сравнительно скромную цену».

Так случай соединил величайшего русского музыканта с основным персонажем римской музыкальной жизни того времени Доменико Костанци. «Синьор Доменико», как его звали в городе, после долгой и плодотворной карьеры строителя и управляющего гостиницами (ему принадлежали отели «Рим», Hotel de Russie и «Квиринале»), в тот самый момент, когда Чайковский выбрал одну из его гостиниц на улице Сан Николт да Толентино, занимался необычайно важной и в некотором смысле героической деятельностью, а именно строительством Римского оперного театра, который вплоть до 1928 года, пока он не отошел к Коммуне, носил имя Костанци.

Строительство же отеля Костанци, произошедшее между 1864 и 1870 годами, входило в план обустройства кварталов, прилегающих к вокзалу «Термини» вследствие перемещения сюда туристического потока. Гостиница на улице Сан Николт да Толентино уже во время первого приезда композитора в Рим считалась одной из лучших. Это подтвердил впоследствии и сам Чайковский, с оценками которого мы должны считаться, поскольку музыкант обладал богатым опытом, много путешествуя и останавливаясь в различных гостиницах мира. Показательно, что гостинце «Костанци» музыкант останется предан на протяжении последующих лет, возвращаясь сюда в 1881 и 1882 годах (В списке постояльцев отеля можно встретить имена Джузеппе Мадзини и Джузеппе Гарибальди. В 1886 году здание было передано иезуитам, которые организовали в нем Германо-венгерский колледж. В 1939 году оно было разрушено, а на его месте возведено нынешнее здание Колледжа, построенное по проекту архитектора Джованноцци. – Ф.О.).

То, что Чайковский жил в гостинице, которая ему нравилась, не в последнюю очередь сыграло свою роль в том, что музыканта не покидало хорошее настроение во время этого римского пребывания, которое было гораздо более спокойным и радостным, чем предыдущие. Об этом свидетельствует его первое письмо из Рима: «Какой подарок Бога, этот замечательный итальянский климат! Вообразите, дорогой друг, что после всех ужасов парижской зимы я нахожусь теперь под небом турецким, ясным, светлым, где сияет во всем своем великолепии самое горячее солнце. Нет и речи ни о каком дожде или снеге, и по улицам все время ходишь в сюртуке. Из моих окон взгляд охватывает Пинчо (один из холмов Рима. – пер.), весь зеленый, и у меня такое впечатление, что в мгновение ока со мной произошло волшебное изменение. Никогда, как в этот раз, я не подвергался так сильно обаянию Италии. Я нашел здесь Модеста и Колю, совершенных энтузиастов Рима. Вечером луна сияет, и перед нашими окнами расстилается изумительная панорама вечного города. Сегодня я посетил San Giovanni in Laterano и любовался величественным фасадом этой церкви. Внутри кардинал служил мессу, а хор пел a cappella. Какие прекрасные голоса есть в Италии! Тенор исполнял отвратительную арию в оперном стиле, но таким замечательным голосом, что я остался слушать его, очарованный».

На Рождество Чайковский идет в собор святого Петра, и на этот раз его впечатление перечеркивает ту нервность и раздражительность, которые он испытал в первый приезд: «Утром мы пошли к S. Pietro слушать праздничную мессу. Как величественно это здание! Оно все было заполнено, и все же толпа, разбросанная в огромном пространстве этого храма, казалась лишь жалкой кучкой. Повсюду, перед бесчисленными алтарями, служились мессы. В непрерывной процессии священники перемещались от одного алтаря к другому. Все находилось в движении, в деятельности живописной и впечатляющей».

Ежедневные послания к Надежде фон Мекк позволяют нам следовать за композитором по его маршрутам в компании эксперта Модеста, который показывал ему город: «Сегодня мы были на via Appia, украшенной с двух сторон саркофагами, мавзолеями и надгробными камнями. Когда-то здесь кипела жизнь, проходили длинные вереницы людей, богато разукрашенные повозки патрициев, палантины, отдельные пешеходы. Теперь улица молчалива и пустынна, как могилы с обеих ее сторон, не видно даже привычных английских путешественников. Мы прошли три километра, не встретив ни одной живой души. Время от времени слева открывался восхитительный вид на Албанские холмы по направлению к Тиволи и Фраскати. День был великолепный».

С неустанностью туриста Чайковский вновь открывает для себя итальянскую столицу. По крайней мере, в первые недели он пересекает город вдоль и поперек, стараясь ничего не упустить. Вновь созерцая шедевры Микеланджело и Рафаэля и сравнивая одного художника с другим, композитор разрабатывал оригинальную теорию, основывающуюся на родстве Микеланджело с Бетховеном, а Рафаэля с Моцартом. Его симпатии принадлежат Рафаэлю, к которому он мысленно возвращается: «Только сегодня я смог убедиться, как важно долго созерцать картину. Я сел напротив «Преображения» Рафаэля, и поначалу мне казалось, что в нем нет ничего особенного; но мало-помалу я начал понимать выражение каждого апостола и остальных фигур, и чем дольше всматривался, тем больше чувствовал себя охваченным очарованием как целого, так и деталей».

Впечатляет ритм экскурсий и визитов, которые совершал композитор утром и во второй половине дня. С Виллы Боргезе («Сегодня в первый раз я был на Вилле Боргезе. Это восхитительное место для прогулок и, что еще более важно, совершенно пустынное. Были и великолепные коляски с роскошно одетыми дамами, но есть аллейки для пешеходов, где легко остаться одному») к Колизею («Я вернулся после долгой прогулки вплоть до Колизея, откуда с самой высокой точки любовался великолепным закатом. В целом, здесь в Риме мы оказались в счастливый момент, то есть в восхитительную погоду, которую уже довольно давно никто не помнит в это время года»); от собора святого Петра, куда он не однажды возвращается («Сегодня я провел около двух часов в S. Pietro. Более всего на меня произвели впечатление мощь и красота архитектуры. Среди погребальных монументов мавзолей Стюартов Кановы великолепен. Большая часть всех остальных монументов мне не особенно нравится. А знаменитая бронзовая статуя святого Петра так и совсем не нравится: она напоминает языческого идола») к Вилле Лудовизи, которой Чайковский посвящает эффектный пассаж: «Я испытал огромное наслаждение: был на вилле Лудовизи. Я не знаю ничего более восхитительного, чем эта вилла. Здесь находится один павильон, достойный внимания, со статуями, многие из которых весьма ценные; кроме того, здесь есть Casino со знаменитыми фресками Гвидо Рени и с великолепным видом на Рим и окрестности. Но что наиболее интересно, так это сад, впечатляющий роскошной растительностью, обширный, живописный и пустынный. Я провел два часа совершенно один среди тенистых аллей. Эта прогулка оказала на меня благотворительное влияние».

Не пренебрегает композитор и римскими окрестностями: прогулка в Тиволи вызывает в его памяти образ Листа: «Вчера мы воспользовались великолепной погодой, чтобы отправиться в Тиволи. Это одно из самых очаровательных мест, которые мне приходилось видеть. Когда мы приехали, отправились завтракать в гостиницу . Стол был накрыт на крутом обрыве, в глубине которого шумел каскад, а со всех сторон виднелись холмы и скалы, покрытые оливами и пиниями. Солнце пекло, как в июне. Затем мы совершили долгую прогулку и в конце посетили знаменитую виллу д’Эсте, где Лист проводит три месяца в году».

Невозможно обойти вниманием и знаменитый римский карнавал. Вот что пишет Чайковский: «Слава Богу, закончился карнавал. В последний день безумие перешло все границы. Общее впечатление от карнавала для меня было пренеприятнейшим. Вся эта суматоха вызвала во мне чувства угнетения, усталости и раздражения. Но я не мог не оценить искренней веселости, которую местное население демонстрирует в дни карнавала. Заметьте, что я не видел никого, кто потерял бы над собой контроль, хотя бы один раз. Как я уже говорил и всегда буду говорить, во всем этом чувствуется необычайно добрый и мягкий темперамент итальянцев. Все это время погода была изумительная; определенно чувствуется весна...»

Напряженный ритм туристических поездок постепенно утомляет композитора: «...У меня еще нет совершенно никакого желания приняться за работу. Жизнь в Риме настолько суматошная, шумная, что держит меня далеко от письменного стола. Надеюсь тем не менее постепенно привыкнуть к ней, и наступит момент, когда я вновь вернусь к работе...»

Этот момент наступает довольно скоро. Возвращение к композиции Чайковскому облегчает отличное пианино, которое находится в его комнате. Он редактирует Вторую симфонию и принимается за сочинение «Итальянского каприччио».

В Риме, как и во Флоренции, улицы наполнены музыкой. Здесь на каждом шагу встречаются бродячие певцы, небольшие оркестрики, звуки фанфар, рождая в композиторе мысль собрать в симфоническую фантазию некоторые элементы итальянской народной музыки, как прежде него сделал Глинка, переработав испанский фольклор для своих «Испанских увертюр». «...У меня уже готова в первой редакции итальянская фантазия на народные темы, которой, мне кажется, можно предсказать розовое будущее. Она будет иметь эффект благодаря некоторым очаровательным темам, которые я частично выбрал из антологий, а частично услышал на улицах своими ушами».

Как известно, это сочинение открывается мощным воззванием трубы, в котором ясно угадывается военное происхождение. Согласно свидетельству брата Модеста, речь идет о фанфаре кавалерийской казармы, располагавшейся рядом с гостиницей «Костанци» (Чайковский слышал «отбой», который каждый вечер возвещала фанфара батальона королевских кирасиров. – Ф.О.).

Кроме этого, в сочинении угадывается песенка «Мама не хочет», тарантелла «Чиккуцца», одна венецианская серенада и некоторые римские частушки.

В оркестровке композитор передает нам почти физическое удовольствие от прекрасной Италии, где на залитых солнцем площадях рождаются жанровые сценки наиболее пригодные для частушек или народных танцев.

Таким образом, Рим стал в творчестве музыканта выражением того итальянского музыкального фольклора, который восхитил Чайковского, а сочинение на итальянские темы было его дружеским жестом по отношению к стране, где, как он писал, «соединение природы с произведениями искусства не перестают поражать меня своей красотой».

9 марта 1880 года композитор покинул Рим. Это пребывание, без сомнения, можно назвать наиболее наполненным событиями и счастливым для Чайковского, в течение которого неистощимая жажда туриста и плодотворное творчество музыканта находились в нем в редком равновесии.

Подводя итоги, Чайковский писал: «Уезжаю из Рима с осознанием того, что этот город, который не удовлетворяет целиком моим потребностям, обладает особенностью постепенно привязывать к себе людей. Я начинаю понимать, почему многие, кто приезжает сюда на короткое время, остаются здесь на всю жизнь».

[На первую страницу (Home page)]     [В раздел "Италия"]
Дата обновления информации (Modify date): 24.09.07 09:21